Номер 09 (905), 14.03.2008

К 70-летию выхода повести А. Козачинского "Зеленый фургон"
и 50-летию съемок одноименного фильма

(Продолжение. Начало в № 7.)

Вышедшая в 1938 г. повесть "Зеленый фургон" представляла собой иронический детектив. Это был шедевр, впитавший в себя дух Одессы, запах и свежесть моря и зной пыльной степи. Пожалуй, никто более не сумел в такой изящной форме и с таким юмором отобразить неспокойную жизнь Одессы 20-х годов. Авторам фильма предстояло сохранить в картине аромат повести. И Григорий Колтунов, влюбленный в свою Одессу и влюбившийся в повесть Козачинского, не только сохранил интонацию Козачинского в сценарии, но внес в иронию и юмор автора свою лепту. Более того, отдав сценарий в руки молодого режиссера Генриха Габая, он вместе с ним продолжал работать над картиной. В 2003 году я получила письмо из Америки от Генриха Габая. Вот что он пишет о работе над фильмом: "Прежде всего - это была работа вместе с Григорием Яковлевичем. Причем работа велась вовсе не в кабинетных условиях. Бывало, с утра мы должны были встретиться для работы над режиссерским сценарием. Я приезжал к нему.

- Ты знаешь, мальчик мой, - озабоченно говорил мне Колтунов, - сегодня нам не удастся посидеть: я должен заехать к моей тете, помочь ей. Если хочешь - поедем со мной, поболтаем.

Мы садились в его серый автомобиль и отправлялись к тете. (...) По дороге нам все равно не терпелось обговорить вчерашние эпизоды и мы изустно, не глядя в текст - глядеть надо было на дорогу - импровизировали возможные повороты сценарных событий, поступков героев. (...) Остальную часть дня мы лежали на пляже (...) возле нашей киностудии. За такой день возникало очертание нескольких эпизодов или какие-то особые "штуки". Ироническую интонацию Козачинского, его подтексты нужно было ведь как-то выразить в действии, в поступках персонажей.

Шутки и озорные находки Г. Я. подбрасывал не только на сценарной стадии, но и во время съемок. В одном из эпизодов вор-неудачник Федька Бык (играл его обаятельный и смешной актер Роман Филиппов) украл некстати вокзальные часы, нужно было как-то забавно пропустить его с добычей по городу, но это никак не придумывалось, пока Г. Я. не показал мне на большую рельефную скульптуру: два титана спинами поддерживают земной шар. ("Дом с атлантами на Гоголя - Е. К. ) Проходя под ней, Федька с узлом на спине был очень смешон. (Этот эпизод сильно урезала наша "цензура").

Но работа над "Зел. фург." была не только забавой. Украинское киноначальство дозволило снимать фильм с большими оговорками, несколько раз требовало материал на контрольный просмотр. Не нравился им общий дух повести, сценария и отснятого материала: слишком шутливый взгляд на эпизоды гражданской войны, отсутствие патриотического пафоса в подаче событий, не нравился гимназист в роли начальника уголовного розыска и его наивные поступки. Помню, зам. министра культуры Ив. Ив. Чабаненко говорил мне:

- От у вас, колы воны селом поихалы, стоять мужики, дывяться и чухають у потылици. Чому вони чухають?.. Хиба ж це добре смиятися над украинськым селяныном?.. Ну, хто ж из добрых украинськых мытцив але пысьменныкив смиявся над украинськым селяныном?!

- Гоголь смеялся, - ответил я.

- Та Гоголь був москаль! - отрубил Иван Иванович.

Вот при таком отношении снималась картина..."

Могу заверить, что неприятности начались еще при утверждении сценария. Помню, что поля литературного сценария отца пестрели комментариями киночиновников. Тот же Чабаненко оставил свой "автограф" на странице с эпизодом на одесском постоялом дворе, куда заехал Володя, преследующий Красавчика. Описывая предрассветное сонное царство двора, отец написал: "Дремали лошади, положив друг другу головы на шеи". Рядом комментарий Чабаненко: "Нелогично, с точки зрения лошадей". Комментировать такой комментарий уже излишне. За сценарий отца мужественно сражалась редактор фильма Валентина Сергеевна Кулик. В результате этой борьбы, уже после выхода картины на экран, Кулик вынуждена была уйти из кинематографа. Впоследствии она работала завлитом Одесской оперы. Немалые нарекания вызвал дикторский текст как таковой, да еще в исполнении Зиновия Гердта. И чиновники потребовали "убрать этот еврейский иронический голос Зямы Гердта" (закавыченная часть фразы взята из письма Г. Габая). Правда, звучание дикторского текста в блестящем, даже слишком блестящем, исполнении Зиновия Гердта не нравилось и отцу. Закадровый текст был написан в том же ироническом духе, что и вся повесть Козачинского, и Гердт остро выявлял подтекст на все события фильма, в том числе и героические. Но, с точки зрения Колтунова, беда заключалась в том, что Гердт, озвучивший к тому времени знаменитую французскую ленту "Фанфан-Тюльпан", произносил дикторский текст в той же интонации. Фильм становился в чем-то подражанием французам. После ряда безуспешных поисков другого актера наговаривать текст поручили исполнителю роли Володи Патрикеева Владимиру Колокольцеву. Дикторский текст Колокольцев читал в той же наивной непосредственной манере, в которой играл Володю. Это придало картине другую интонацию, более "домашнюю" что ли, и даже более достоверную, более соответствующую тому, что повесть написана от лица самого Володи Патрикеева. Гердт долго обижался на отца, как-то между ними произошел острый разговор, но потом они помирились.

История подбора актера на главную роль тоже полна трагикомических случайностей. Но передам слово Габаю. "Я планировал на эту роль актера из МДТ им. Станиславского, молодого парня, умненького, но со странностями. Странности и сказались: прилетев в Одессу на кинопробу, он тут же в аэропорту потребовал накормить его. Пока мы с директором картины ждали, чтобы он поел борща, этот парень развивал идею об опасности своего участия в съемках из-за своей театральной загруженности и возможности быть за это изгнанным из театра. Наши ссылки на множество театральных актеров, снимающихся в кино, не помогали. Съев свой борщ, парень категорически потребовал, чтобы его тут же отправили домой в Москву. Как бы ненормально это не выглядело, мы обязаны были его отпустить. Честно говоря, и Бог с ним, какие еще фокусы он мог выкинуть в работе. (...) В поспешных поисках я наткнулся на ленинградского мальчика Колокольцева - милого, органичного, но не производившего впечатления умного парня. Это был компромисс, на который настоящий режиссер никогда не должен идти. Мальчик никак не был "личностью", и это, к сожалению, видно было на экране..."

Но вернемся к Юрию Тимошенко, создавшему неподражаемый образ Грищенко. Вначале на роль Грищенко Габай наметил прекрасного актера Леонида Быкова. Быкову подобрали смешной френч и обмотки, и на кинопробе получилось именно то, о чем писал Козачинский, - "плутоватый обаятельный хохол". Но вскоре Быков прислал телеграмму, в которой отказывался от роли, так как приглашен сниматься на Ленфильм. Пришлось срочно искать другого актера. Позвонили в Киев Юрию Тимошенко. И получилось по поговорке: "Не было бы счастья, да несчастье помогло" - министр культуры Украины Бабийчук, всячески ущемлявший Тимошенко, не дал ему поехать в турпоездку в Англию, и актер был свободен.

Из письма Генриха Габая: "Прилетев в Одессу, Тимошенко надел костюм Лени Быкова: рукава френча оказались по локоть, штаны и обмотки едва обтягивали ноги. В таком виде я повел его в кабинет директора студии, и А. В. Горский сказал: "Не надо никаких проб. Юра, я вас утверждаю!". Получилось, что с заменой актеров я ничего не потерял, скорее, даже выиграл. Только пришлось весь стиль картины, ее комедийность подтянуть под актерскую натуру Тарапуньки, а его слегка прижать, чтобы не было открытой эстрады". Напоминаю, что Юрий Тимошенко и Ефим Березин составляли знаменитый эстрадный дуэт "Тарапунька и Штепсель". У них была большая разница в росте - этакие Пат и Паташон. Тарапунька розмовляв украинською мовою (скорее, неким суржиком), Штепсель говорил по-русски. Свои выступления Тарапунька начинал со слов: "Здоровэньки булы". Дуэт был в основном юмористический, а не сатирический. Шутки были почти безобидные, что-нибудь вроде: "Возьми меня с собой в космос. - Не можу. - Почему? - А мене самого беруть. - Кто? - Мой собака Тузик". Это о том, что собака отправилась в космос раньше человека. Но и в относительно лояльные программы актеры подчас вставляли острые фразы. Чего, например, стоило такое высказывание Тарапуньки на тему того же космоса: "Якщо е дурни на Сатурни, так и вони номенклатурни". Или, "Що тут зробышь, плачу, але плачу". Габай приводит одну "хохму" Тимошенко, после которой в Министерстве культуры к нему сложилось негативное отношение.

"Предшественник Бабийчука на посту министра был добрый и незадачливый старик. (Насколько я помню со слов отца, это был некто Дукельский, прославившийся в Москве тем, что, купившись на розыгрыш Эйзенштейна, поднял на ноги весь главк с требованием найти ему произведение Баркова "Лука", для последующей экранизации. Напоминаю, что в название, кроме имени Лука, входила его не совсем цензурная фамилия, и поэма была откровенной, хотя с поэтической точки зрения талантливой, порнографией). Однажды старик критиковал каких- то театральных хозяйственников, отправивших костюмы и декорации для гастролей и растерявших часть имущества, очевидно, как считал министр, потому что считали его поштучно.

- Нужно было думать не единицами, - внушал министр, - а ящиками!

Этот мудрый довод с радостью подхватил озорник Тарапунька.

- Мы-то полагали, что головой, мозгами надо думать, - шутил он с эстрады. - А оказывается, ящиками!

Эта недалекая шутка очень нравилась публике. Очевидно, потому, что касалась министра культуры. Он был осмеян на весь Киев, и ЦК партии пришлось его убрать. Назначили Бабийчука, который уже заранее опасаясь быть осмеянным Тарапунькой , старался всячески ущемить его: вот, не дал ему поехать в Англию. Юра тоже не оставался в долгу, и по Киеву пошли анекдоты о новом министре. Например, Бабийчук в командировке в Париже. Горничная в отеле спрашивает: "На когда приготовить господину министру ванну?" - Бабийчук: "Як завжды, на субботу!" Теперь можете себе представить, как этот министр приложил руку к окончательному варианту фильма".

Правки, вносимые номенклатурными боссами, были направлены на то, чтобы изящную ироничную комедию превратить в ординарный советский фильм. Чтобы спасти картину режиссеру, автору сценария, редактору и директору студии приходилось хитрить, изворачиваться, идти на какие-то уступки, как говорил отец, "бросать им какую-то косточку". А иначе, как пишет в письме Генрих Габай, "директор студии терял партбилет, я - карьеру кинорежиссера, а Колтунов - в который раз! - попадал в список неблагонадежных авторов". И далее:

"Период монтажа "исправленного" "Зеленого фургона" выглядел так: из ворот соседнего с киностудией санатория им. Чкалова (где отдыхала вся партийно-советская знать) выбегал в трикотажных спортивных штанишках и таком же верхе (по воспоминаниям режиссера В. Костроменко, порой просто в пижаме- Е. К. ) министр культуры УССР Р. В. Бабийчук и вбегал в ворота Одесской киностудии. Он усаживался в просмотровом зале и командовал: "Режиссера, монтажницу, фильм на экран!". И начиналась работа. Как только появлялся смешной эпизод с Тимошенко, министр командовал: "Стоп! Здесь резать! К черту этого Тарапуньку!..". Никакие мои доводы и просьбы не помогали. - "Вы молчите! Вы уже свое сказали!" Таким образом, были испорчены лучшие куски работы Юры, не считая, конечно, "идейно-ущербных" сцен и эпизодов с другими актерами".

Не помогали и доводы, что в свое время был, хотя и с поправками, утвержден сценарий, по изданной в советское время, советским издательством повести. В итоге родилась "постанова", где фильм признавался "хыбным" и не допускался на экран. А режиссера, который "выявыв професийну неспроможнисть", приказали перевести в ассистенты.

Еще до выхода запрета на прокат фильма Габаю и отцу удалось показать картину в Москве в Доме кино. Большинству зрителей - кинематографистам - картина очень понравилась. Авторов хвалили, поздравляли. Колтунов и Габай ходили именинниками. Как пишет Габай, Иосиф Прут, Никита Богословский и Хеся Локшина (режиссер дубляжей, жена Эраста Гарина) вообще от фильма пришли в восторг. Но тут последовал просмотр на коллегии Министерства культуры Украины, и акт о выходе картины на экран отменили. Габай обратился к боссу творческого союза Пырьеву. Но тот, дружески пожимая ему руку, сказал: "Ну что делать, Габай, ничего для тебя сделать я не могу!". Выручило то, что списать фильм в убыток украинским начальникам не очень хотелось, и директор Одесской киностудии Горский убедил их, что будут внесены кое-какие поправки, и фильм, выпущенный на экран, вернет свои затраты.

Мне почему-то кажется, что если бы не взаимная ненависть Тимошенко и Бабийчука, если бы Грищенко у актера не получился столь ярким, столь выпуклым (на образ работало все - неповторимые интонации, пластика, мимика актера), то судьба фильма складывалась бы более мирно. Тем более что в картине снимались такие крупные актеры, как, например, Дмитрий Милютенко и Николай Волков. Хорош был и Николай Векшин в роли Красавчика, о Филиппове - Федьке Быке уже говорилось.

(Окончание следует.)

Елена КОЛТУНОВА.