Номер 06 (751), 18.02.2005

АНАТОЛЬ ШАХЛИЕВИЧ

I. ВХОД ЗАПРЕЩЕН, НО МОЖНО ЦАРАПАТЬСЯ

Пес никак не мог дождаться хозяина. Хозяин ушел, дверь за ним закрылась, а черный терьер остался на улице. Он стоял впритык к дверям, когда я вышел из учреждения.

— Зайдешь?..— я нарочно оставил дверь открытой, но пес не двинулся с места. Даже не шелохнулся. Я закрыл дверь, и он молча царапнул ее правой передней лапой.

— Так, может, зайдешь?..— я опять открыл дверь. Без внимания. Он на меня даже не посмотрел. Вся напряженная поза его выражала лишь одно – ОЖИДАНИЕ. Когда дверь закрылась, он опять ее молча царапнул. И вновь правой передней. И снова застыл, как восточный божок.

Наконец, вышел его БОГ и ПОБЕДИТЕЛЬ. Черный терьер бросился к нему.

— Я предлагал ему зайти, но он ни за что...

— А я запретил ему заходить...

И они ушли. Я смотрел им вслед и думал: какое послушание, какая преданность, такая ДРУЖБА! Я никогда никому не завидовал,— а тут позавидовал.

II. ДАЖЕ ЕСЛИ ВДВОЕМ

Вы, наверное, заметили, если у одного хозяина две собаки разных пород, или "специализаций": служебная и декоративная, декоративная и охотничья, охотничья и служебная – варианты можете множить до бесконечности – английский сеттер и чау-чау, выведенный в Китае; шотландская овчарка – колли и японский хин; сенбернар, что происходит от древних собак Азии, и тойтерьер, выведенный в питомниках Москвы – етс., то ОНИ НИКОГДА НЕ СВАРЯТСЯ. Может потому, что понятия "титульной собачьей породы" у братьев наших меньших не было, нет и не будет. Да если бы и беспородная среди них затесалась, никто бы и не заметил.

ПРИРОДНЫЕ ДЕМОКРАТЫ!

III. АСЯ и ЛАДА

Недавно благодаря стараниям сотрудницы библиотеки № 30 Суворовского района Натальи ЕВСТРАТОВОЙ, которая, говоря словами Гоголя, "обвораживает всех приятностью обращения", мне довелось прочесть российский бестселлер начала 90-х годов прошлого века – роман Ирины ГОЛОВКИНОЙ (РИМСКОЙ-КОРСАКОВОЙ) "ПОБЕЖДЕННЫЕ" – о пирровой победе большевиков над старой российской – и не только российской – интеллигенцией. Отзвуки этой "победы" мы ощущаем ежечасно и по сей день...

"Мы ленивы и нелюбопытны", – Пушкин был прав, конечно. Я даже не удосужился узнать, что одна из внучек Римского-Корсакова при большевистском режиме была выслана по этапу в Сибирь, а другая исключена из вечернего института истории искусств в Ленинграде. В вину ей было поставлено "происхождение"... А дочка известней меценатки фон Мекк (друга и покровительницы Чайковского) – Милочка – просила милостыню на паперти в Самаре или в Саратове...

Хватит, наверное, о "бывших" – "лишенцах" 20-30-х годов ненастной советской поры. Их лишали не только гражданских прав, но зачастую и самой жизни. И среди немногих отдушин, кои у них были – истинной веры в Бога, поэзии и музыки, – была еще и трогательная любовь к животным. К собакам, например.

Одна из главных героинь этого исторического по сути романа – поэтически-тургеневская Ася, вышедшая замуж за бывшего князя и белогвардейского офицера Олега Дашкова (он отсидел 5 лет в Соловках, но в конечном счете был расстрелян), мать двоих детей и талантливая пианистка, была выслана по этапу в Сибирь. По дороге охранники обнаруживают, что она взяла с собой "белоснежную собачку" Ладу. Охрана выбрасывает ее на первом же таежном полустанке. Романистка подробно рассказывает нам о собачьем горе: "Горе этой собаки по силе равнялось человеческому. На Асе она сконцентрировала всю полноту привязанности; в тесной замкнутости ее сознания, в вынужденном безмолвии – глаза, голос и руки хозяйки были постоянным источником радости. Ладу и ночью, и днем грызла тревога, как бы ей не оказаться оторванной от Аси, привязанность к которой уходила корнями к самым первьм щенячьим воспоминаниям... Может быть, она считала Асю своею матерью – так или иначе, без Аси не было ни счастья, ни покоя собачьему сердцу!.."

Вы, вероятно, скажете, что это чистейшей воды антропоморфизм... Не буду спорить. Хотя, как по мне, так это просто человечность. Вероятно, тут много личностного – впрочем, как и во всей книге. И опять не вижу ничего плохого в том, если роман ГОЛОВКИНОЙ (РИМСКОЙ-КОРСАКОВОЙ) в какой-то мере автобиографичен. Его известный документализм скорее похвала, чем недостаток. Это слепок жизни "бывших-лишенцев" после октябрьского красного переворота. А в эпизодах с "белоснежной Ладой" – почти дословный:

"Способность к пониманию разговоров была у Лады необъяснимо развита. Несколько раз все становились в тупик перед тонкостью ее реакций. Иногда она понимала самые длинные, запутанные фразы; так, однажды мадам (француженка, гувернантка Аси – А.Ш.) сказала: "Возмутительно, что собака не выпила молока – теперь оно скиснет" (жили-то по карточкам – А.Ш.). Лада помотрела на мадам долгим пытливым взглядом, поднялась и, подойдя к своей мисочке, вылакала молоко. Если вечером Аcя говорила: "Возьми меня завтра с собой на лыжах, Олег", Лада садилась утром возле Асиных лыж и ее нельзя было заставить отойти. В семье даже вошло в обычай прибегать к французскому в тех случаях, когда нежелательно было волновать собаку..."

"Нежелательно волновать собаку" – это высшая форма человеческой деликатности по отношению к животным, наверное. Все это, конечно же, не изыски романистки, а сценки из жизни – кальки староинтеллигентского, дореволюционного быта. Он канул в лету и вряд ли вернется...

И, наконец, последний – ПРОЩАЛЬНЫЙ – аккорд. "Монолог" Лады, остающейся на погибель на заснеженном таежном полустанке: "Я твоя верная Лада? Спасибо тебе за твою великую человеческую любовь. Спасибо за моих непородистых щенят, которых ты пожалела и выкормила. Без тебя для меня нет жизни. Прощай. Да будешь ты сохранена!"...

Неприспособленная к уличной бездомной жизни Лада, конечно, погибла. Гибнет и Ася в советской ссылке. Грустный конец, даже трагичный. Жизнь вообще довольно грустная штука, если разобраться. Однако, прочитав эпизоды, связанные с историей "белоснежной Лады", некоторые читатели – хозяева других лад, рексов или шариков, могут воскликнуть: – А наши четвероногие друзья ничем не хуже этой белоснежки-Лады!

Значит вам повезло, дорогие друзья, и жизнь продолжается. Даже если в вашем доме нет места для братьев наших меньших. Каждому свое!