"PORTO-FRANCO" newspaper

СТРАНА НЕГОДЯЕВ И СТРАННОСТЕЙ

(Размышления после премьеры на сцене
Одесского академического русского драматического театра
спектакля по поэме Сергея Есенина "Страна негодяев")

А странностей в этой стране не меньше, чем негодяев, в число которых входят и комиссар Рассветов, и бандит Номах. Но о негодяях - позже, а пока о странностях.

В этой стране прицеливаются из ружья, а грозят застрелить из нагана.

В этой стране кабатчица (правда, из разоренных революцией дворян) поет посетителям кабака салонные романсы, пользуясь, как на эстраде, современным микрофоном на штативе, который в "тайном притоне" в Приволжском городке 1919 года смотрится просто так же нелепо, как, скажем... джинсы на неандертальце. (Справка: современный микрофон появился лишь в 1942 году).

В этой стране романтический бандит Номах (анаграмма Махно) ходит почему-то в очочках писателя Жаботинского. И Александр Суворов, запомнившийся ярким исполнением другого бандитствующего романтика - Разина и играющий в спектакле "Пятеро" Владимира Жаботинского, оказывается каким-то непонятным гибридом двух персонажей. Хотя общего у Номаха-Махно с первым - явно несравнимо больше, чем со вторым (вспомните: "Я пришел, чтобы дать вам волю" и "Воля! Или идите все на..!"). Может быть, эти очочки - дань тому, что Нестор Иванович, пребывая в каторжной тюрьме, не терял времени даром, а выучился там грамоте и даже изучал литературу и другие науки? Может быть... Хотя... Чтобы понять это "хотя", пойдем дальше.

Самое странное - зачем вообще было ставить это произведение Есенина? Чтобы больше узнать о творчестве поэта, а через него о самом авторе и его трагедии?

Это имело бы смысл, если бы вместо одноактного спектакля был бы поставлен полноценный двухактный, где одним из действующих лиц стал бы сам поэт. Тем более, что, несмотря на напрашивающуюся идентичность Номаха и Махно, Номах - это во многом сам Есенин. Недаром в уста Номаха С. Есенин вложил слова и мысли, перекликающиеся с собственными исповедальными высказываниями. Да и словесный портрет Номаха в газете - "блондин среднего роста 28-ми лет" больше подходит самому Есенину, чем Нестору Махно, которому к тому времени было почти 34 года.

Чтобы понять дуализм, заложенный в образе Номаха, нужно учесть, что Есенин со своим желанием "жить, как я сам хочу" и любить Россию "по-своему" оказался в состоянии конфликта с тоталитаризмом в послереволюционной России. И поэтому в своем творчестве он обращается к таким бунтарским фигурам, как Пугачев ("Пугачев", 1921 г.) и Махно ("Гуляй-поле", 1922 г.). Но сделать рупором своих мыслей Пугачева или Махно, подгонять их характеры и образ мыслей под свои - это значит погрешить против исторической правды, против истинных портретов этих личностей. И тогда рождается некто Но-мах, который уже не совсем Мах-но, а потому можно в него вкладывать даже не частицу, а большую часть своего я.

Гипотетический спектакль о Сергее Есенине, включающий его драматическую поэму "Страна негодяев", действительно мог бы более полно представить зрителям поэта, которого большинство знает или как поэта-лирика, или же как поэта кабацкой лирики, но не как автора "Пугачева" и "Страны негодяев" - произведений во многом провидческих и программных. Созвучность этой поэмы, написанной почти 9 десятков лет назад, политическим и экономическим реалиям сегодняшнего дня просто поражает.

Собственно, этим взглядом из прошлого в наше настоящее и мог бы быть интересен спектакль, не говоря уже о есенинской поэзии. Но, к сожалению, при всем желании адекватно донести есенинский стих, при явной заинтересованности актеров, у них нет достаточного опыта работы со стихотворным текстом. А потери в тексте (не говоря уже о непонятных купюрах) в значительной степени девальвируют спектакль.

Тем более снижают ценность постановки уже упомянутые "странности" в спектакле. Даже в дописанном финале, в котором Номах и Барсук (М. Игнатов) добираются до Парижа, тоже есть свои странности. А именно: странное, непонятное появление китайца Литза-Хуна (Д. Жильченко) на парижском кладбище Сен- Женевьев дю Буа, где традиционно хоронят российских эмигрантов.

Для тех, кто не читал поэмы Есенина, а лишь смотрел спектакль, поясняю. Номах не убивает преследующего его советского сыщика "китайского разлива" Литза-Хуна, как не без основания поняло большинство зрителей, увидев, что Номах выбегает из дома с халатом последнего в руках. Кстати, почему в руках? Не ограбил же Номах китайского ходю? Все становится понятным, если прочитать первоисточник. По Есенину Номах лишь связывает китайца и, переодевшись в его халат, скрывается от чекистов, захватив награбленное золото. Но поскольку есенинский вариант остается для зрителей "за кадром", или с учетом того, что речь идет о театральной постановке "за кулисами", такое "воскрешение" Литза-Хуна вызывает справедливое недоумение.

Как уже было сказано, последний эпизод дописан режиссером- постановщиком спектакля Алексеем Литвиным. Сам Есенин не конкретизировал судьбу Номаха после бегства, оставляя простор для фантазии.

Но, отправив Номаха в Париж и "захоронив" на парижском кладбище, Литвин (вопреки Есенину) окончательно и однозначно связывает его с Махно, который, как известно, добрался до Парижа, где и прожил остаток своей жизни.

Такое упорное желание режиссера отождествить Номаха с Махно явно противоречит замыслу Есенина выразить себя в некоей личности, которую можно было бы определить, как Метамахно.

Кстати, если бы не появление на сцене кабатчицы (засл. арт. Украины Татьяна Опарина), которая, подойдя к неподвижно застывшему на ящиках Номаху, кладет возле него белую розу, трудно было бы догадаться, что ящики - уже не ящики, в которых было вывезено золото, а постамент памятника.

Так что застывший на них Номах, уже не бандит Номах, а памятник эмигранту Номаху, что, в конце концов, подтверждается изображением подлинного памятника Махно на заднике-экране.

Словом, в финале все герои поэмы оказываются в Париже. И Номах, и кабатчица - она же обиженная революцией дворянка, и советский сыщик Литза-Хун, и повстанец Барсук, и, скорее всего, там же окажутся Чекистов, восхвалявший западный образ жизни, и комиссар Рассветов, и даже сочувствующий коммунистам Замарашкин (весьма недвусмысленно "говорящие" фамилии). Потому что все они одним миром мазаны. Все они, хоть и по-разному - негодяи. Все они из страны негодяев.

Почему все? Ну, бандиты есть бандиты. А чем лучше, скажем, комиссар Рассветов (В. Жуков), который в Калифорнии занимался биржевым мошенничеством? Обстреляв скалу золотым песком, поднял ажиотаж на бирже и обогатился, оставив "без штанов" сотни людей. Да и остальные персонажи обеих противоборствующих сторон не лучше. На их фоне самым бескорыстным кажется сам Номах:

Эти строки хорошо перекликаются с поступками самого Есенина, который делал все, чтобы помочь нуждающимся, например, своему нищенствующему "собрату" - поэту Н. Клюеву он посылал деньги, в том числе перечислил весь свой гонорар, полученный за поэму "Скифы".

Пока ничего не было сказано о еще двух составляющих спектакля - о сценографии и о музыкальном оформлении.

С учетом того, что спектакль предназначен для малой сцены, к сценографии особых требований нет. Стоящие по периметру сцены, наклоненные под разными углами длинные лестницы достаточно недвусмысленно иллюстрируют разбегающиеся железнодорожные рельсы. Такое решение сценографа Григория Фаера вполне соответствует месту действия, поскольку последнее связано с железной дорогой. Во всяком случае, выпускаемые щедрой рукой клубы пара, символизирующие приход поезда, заставляют немилосердно кашлять и чихать первые 5-6 рядов зрителей.

Что касается музыкального оформления, то, благодаря музыкальному вкусу и глубокому пониманию драматургии музыкального руководителя театра Евгении Ермаковой, оно, как всегда, абсолютно органично. А замечательное, проникновенное исполнение двух романсов ("Кресты", слова и музыка Алексея Литвина, и знаменитого романса А. Алябьева на слова Ж. П. Беранже "Нищая") в исполнении заслуженной артистки Украины Татьяны Опариной (кабатчица) стали украшением спектакля.