Номер 14 (759), 15.04.2005

К 70-ЛЕТИЮ СО ДНЯ СМЕРТИ
ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА МАЯКОВСКОГО

Любовная лирика составила значительный пласт в поэтическом наследии великого поэта Революции, и этот пласт неразрывно связан с остальными темами его произведений, нередко определяя их глубинный смысл. Он тяготеет к большим формам не только потому, что "громада любовь" не вмещалась в пространство небольшого лирического стихотворения, но и потому, что сердце поэта было "истомлено" тоской по любви как проявлению человечности.

Всемирный, почти космический трагизм ранних поэм Маяковского не оттого, что "украли" любимую, навесили на нее ожерелья, сковали золотыми цепями ей руки – куда страшнее для него была всеобщая глухота мира к его страданию. Не потому, что он единственный, особенный, а как раз потому, что он – один из миллионов.

В 1913 году он написал трагедию, назвав ее собственным именем "Владимир Маяковский". Ее герой – поэт взваливал на себя непосильный груз человеческого горя, чтобы отнести его к Богу. Напрасно. Господь – не заступник, он – вор человеческого счастья. Б. Пастернак писал о своем потрясении от этой трагедии: "Я слушал, не помня себя, всем перехваченным сердцем, затая дыхание. Ничего подобного я раньше никогда не слыхал... Трагедия называлась "Владимир Маяковский". Заглавье скрывало гениально простое открытие, что поэт не автор, но – предмет лирики, от первого лица обращающийся к миру. Заглавье было не именем сочинителя, а фамилией содержания".

Трагедия заключалась в том, что любовь гиганта разбивалась о пошлость маленьких забот так называемых "обыкновенных людей", вроде "обыкновенного молодого человека", придумавшего машинку для рубки котлет, или его знакомого, двадцать пять лет изобретающего капкан для ловли блох.

Маяковский и после революции продолжал непримиримую борьбу с ненавистным мещанством, которое представлялось ему главной угрозой любви, то есть человеческому в человеке. Во имя человека сам поэт готов был пойти на любые лишения и жертвы, вплоть до собственной гибели, вплоть до подавления собственного творчества: "Но я себя смирял, становясь на горло собственной песне".

Может быть, это – одна из причин того, почему так мало у Маяковского "собственно любовной" лирики, почему даже в интимном письме любимой женщине он заявлял:

В поцелуе рук ли, губ ли,
В дрожи тела близких мне
Красный цвет моих республик
Тоже должен пламенеть.

Одно из немногих "чисто любовных" стихотворений Маяковского посвящено Лиле Юрьевне Брик, как и все поэмы Маяковского о любви. О том, как много значила она в жизни и творчестве поэта, можно судить по тому, что в автобиографии "Я сам", написанной в 1928 году, Маяковский свое знакомство с ней в июле 1915 года выделяет в самостоятельную главку, названную "Радостнейшая дата". В Л.Ю. Брик воплотилась для поэта все, что связано с любовью. Ей посвятил он и программную свою предреволюционную поэму "Облако в штанах", хотя в основе ее сюжета любовь к другой женщине – Марии Александровне Денисовой.

Вы думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Одессе.
"Приду в четыре", – сказала Мария...

Это действительно было в Одессе, куда Маяковский вместе с Бурлюком и Каменским приехал в 1914 году. В своих воспоминаниях "Жизнь с Маяковским" В. Каменский так описал М.А. Денисову: "Совершенно необыкновенная девушка: высокая, стройная, с замечательными сияющими глазами, словом, настоящая красавица". Любовь целиком захватила молодого поэта и преобразила его – он "стал торжественным и очень красивым". Потрясение от этой первой трагической любви отозвалось в поэме, которая начала складываться уже на пути из Одессы в Кишинев.

Мария! Поэт сонеты поет Тиане,
а я –
весь из мяса,
человек весь –
тело твое просто прошу,
как просят христиане –
"хлеб наш насущный
даждь нам днесь".
Мария – дай!
Мария!
Имя твое я боюсь забыть,
как поэт боится забыть
какое-то
в муках ночей рожденное слово,
величием равное Богу...

Профессор Г.А. Гуковский свидетельствовал: "Если человек нашего поколения (старшие не в счет) не бродил в свое время в течение недели, взасос твердя строки из "Облака в штанах", с ним не стоит говорить о литературе". Поэма поражала неслыханной мощью чувства, громом простого, земного человеческого голоса. По свидетельству Н.А. Тихонова, М. Горький был потрясен поэмой и сравнивал Маяковского с пророком Исайей и по темпераменту, и по стилю, и по смыслу...

Несчастливость поэта в любви была определена объективно – всем мировым неблагополучием, а субъективно – самим характером его поэтического таланта, складом его собственного мира. Вот почему некорректны попытки обвинить тех или иных конкретных женщин, что они не дали, не захотели дать поэту счастья в любви: не от них это зависело. По этой же причине любовная лирика Маяковского неразрывно переплеталась с размышлениями о поэзии. Задушевность интонации "Юбилейного" во многом определяется тем подспудным и горьким чувством, о котором сказано одной строчкой: "Я теперь свободен от любви и от плакатов"...

Из поэмы "Хорошо!"

Если я чего написал,
если чего сказал –
тому виной глаза-небеса,
любимой моей глаза...

Из "Письма товарищу Кострову из Парижа о сущности любви

Я, товарищ, – из России.
Знаменит в своей стране я,
я видал девиц красивей,
я видал девиц стройнее.
Девушкам поэты любы.
Я ж умен и голосист,
заговариваю зубы –
только слушать согласись.
Не поймать меня на дряни,
на прохожей паре чувств.
Я ж навек любовью ранен –
еле-еле волочусь...

Это стихотворение было рождено новым сильным чувством, возникшим у Маяковского в 1928 году во время его пребывания в Париже, к Татьяне Алексеевне Яковлевой. Девятнадцатилетней девушкой она уехала из России по вызову своего отца, проживавшего за рубежом, и там осталась. "Океан любви" поэта показался Яковлевой, как видно, слишком великим: в конце 1929 года она вышла замуж за какого-то виконта. Тарас Костров (псевдоним А.С. Мартыновского) был редактором журнала "Молодая гвардия", где стихотворение было опубликовано. В стихотворении "Письмо Татьяне Яковлевой":

Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно тебя
когда-нибудь возьму –
одну или вдвоем с Парижем.

Т. Яковлева писала матери: "Люди, с которыми я встречаюсь, большей частью "светские", без всякого желания шевелить мозгами или же с какими-то мухами засиженными мыслями и чувствами. М. же меня подхлестнул (ужасно боялась казаться рядом с ним глупой) умственно подтянуться, а главное, остро вспомнить Россию... Он всколыхнул во мне тоску по России и по всем вам буквально, я чуть не вернулась. И сейчас мне все кажется мелким и пресным. Он такой колоссальный и физически, и морально, что после него буквально пустыня".

В предсмертном письме Маяковский написал: "Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся". Речь шла о незаконченных набросках и записных книжках поэта, которые, возможно, должны были войти во второе, "лирическое", вступление к поэме (первым вступлением было опубликованное "Во весь голос").

...Море уходит вспять,
море уходит спать.
Как говорят, инцидент исперчен.
Любовная лодка разбилась о быт.
С тобой мы в расчете,
И не к чему перечень
взаимных болей и обид...

Ты посмотри, какая в мире тишь.
Ночь обложила небо звездной данью,
В такие вот часы встаешь и говоришь
векам истории и мирозданью...

Подготовил Феликс КАМЕНЕЦКИЙ.