Номер 44 (737), 05.11.2004

Игорь ПОТОЦКИЙ

Повесть

(Продолжение. Начало в №№ 29-34, 36-38, 40-43.)

14

Так получилось, что пятнадцать лет назад Путник показывал Одессу двум влюбленным молоденьким актерам из Нью-Йорка – Эрнесту Бове и Марго Гальдерман. Она была не только артисткой, но и певицей, и балериной, а он, кроме актерских, обладал еще какими-то финансовыми способностями. Они в Одессу приплыли на яхте, никаких виз у них не было, так что доблестные пограничники их долго держали на рейде, но потом что-то было согласовано с посольством США и их, в виде особой милости, выпустили на берег.

На берег они сошли усталыми и бледными, но быстро пришли в себя, ведь была поздняя весна, солнце светило яростно и его лучи сжигали все прошлые недоразумения. Марго все фотографировала, шутливо говоря Путнику, что в Нью-Йорке она опубликует книгу об Одессе и быстро разбогатеет. Она бежала вперед, и зрачок ее фотоаппарата нацеливался на здания, людей, небо, землю, море. Эрнест жаловался, что он изнемогает под бременем впечатлений, а Путник, только входящий в свою роль, говорил, что в Одессе перепуталось много городов, но важнее всего, что эти города чувствуются в своем блеске и нищете. "Представьте, – размышлял он вслух, – что внезапно вырос на берегу моря чудесный город, где свободы больше, чем в холодном Петербурге и напыщенной Москве, вот все жители и радуются этой свободе". – "И мы с Марго радуемся, – голос у Эрнеста был веселым и беззаботным, – что и нам дали вдохнуть этой самой вашей свободы".

Марго Гальдерман хотелось в Одессе познакомиться с пожилой еврейской парой. "Мне надо, – тормошила она Путника, – пропитаться мудростью стариков, наполниться их благородством, посмотреть на город их глазами". В ее огромных глазах было лукавство и вызов: ты, Путник, таких старичков не знаешь. Ему этот вызов нравился, вот почему он его принял и сказал: "Я устрою вам замечательную встречу". И они втроем пошли к Гликманам, где Моисей Соломонович уже с порога оглушил их своим весельем, и Марго никак не могла поверить, что он разменял девятый десяток. "Обманываете, – говорила она Путнику, – ведь ему не больше 70 лет, а два десятка он себе приписывает, желая выглядеть более солидным". Берта Львовна, накрывая на стол, ответила вместо Путника: "Мой Моисей через десять лет наконец-то будет выглядеть столетним старцем". Она была младше мужа на семнадцать лет, но сказала Гальдерман: "Физический возраст не имеет значения".

Муж ее рассказывал разные несуразные истории, которые происходили с ним в молодости, когда он был, как он выражался, "настырным птенцом", при этом сам над собой подтрунивал, а Берта Львовна бросала на него влюбленные взгляды. В рассказах Моисея Соломоновича время свертывалось в клубок, недели были меньше дней, а о своих мытарствах он говорил с улыбкой, будто они были не с ним, а с посторонним человеком. Но постепенно эти рассказы все больше и больше наполнялись трагическими нотами. "Представьте себе, – доверял он им свои воспоминания, – на севере мне было особенно холодно, когда я вспоминал ленивое одесское солнце, а голос охранника был тосклив, как тучи над моим городом, от которого меня насильно оторвали. У всех охранников были вялые лица, ведь их работа была монотонной – возвышаться с автоматами над людьми-муравьями, но мы себя таковыми не ощущали. Нас сажали во имя светлого будущего тех, кто оставался на воле, а я творил счастливое будущее только для своей Берты, но она об этом не знала. Больше всего я боялся, что она найдет себе ухажера, но этого все-таки не случилось, ведь и она, как выяснилось, думала только обо мне".

Берта Львовна уходит на кухню – ей эти воспоминания нестерпимы, а потом туда же идет и Марго. Путник не знает, о чем они там шепчутся, но не удивляется, что возвращаются они к столу с заплаканными, потерявшими свой блеск глазами, а Моисей Соломонович целует жену и предостерегает: "Берточка, тебе нельзя волноваться". И торопливо говорит ей полушепотом: "Мне повезло, что я тебя встретил!"

И тут они, перебивая друг друга, переносятся на много лет назад, когда Моисей Соломонович был солидным инженером, а Берта Львовна медсестрой. Она прошла мимо него, а он весь вспыхнул, словно спичка, а она сразу это заметила и остановилась, боясь, что он к ней не подойдет, а его шаги были нарочито медлительны, но он уже воображал, что сжимает ее в объятиях, а Одесса замерла, будто парашютист перед своим отчаянным прыжком. Но вновь он возвращается к совсем другим страницам памяти.

Моисей Соломонович говорит ровно и спокойно: "Помню, что несколько дней мне было особенно тяжело, ведь и жизнь бывает невыносима. Тогда умер мой друг Золотов, рабочий из Новосибирска. И его похоронили, как собаку. А мне кто-то из похоронной команды отдал его тельняшку. Я, представьте себе, не смог ее надеть на свое тело".

Перед уходом Моисей Соломонович сказал Путнику: "Знаешь, за вами, разумеется, ведется наблюдение, но сейчас кругом бардак – империя на излете, так что, поверь, тебе это ничем не грозит, а твоим молодым американцам слежка чекистов только придаст бодрости".

Путник продолжал водить Марго и Эрнеста по Одессе, где ходили в то время грустные прохожие, озабоченные своей дальнейшей судьбой. Да и хохотушка Марго перестала смеяться, а Эрнест поминутно оглядывался по сторонам, пытаясь вычислить людей, следовавших за ними.

(Продолжение следует.)

Одесса, 2003 г.

Рисунок Николая Дронникова (Париж).