Номер 35 (728), 03.09.2004

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ СИДЕЛ НА ЗАВАЛИНКЕ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ И ТРИ ГОДА. А ПАВЕЛ СТОВБЧАТЫЙ ДВАДЦАТЬ ТРИ. ТОЛЬКО НА НАРАХ. НО ТОЖЕ КОЕ-ЧТО ПОЛУЧИЛОСЬ.

Вновь объявился Паша-одессит! Вместе со своей расхожей и одновременно фантастической судьбой. Минуло двенадцать лет с той поры, как мы виделись в последний раз. "Двенадцать лет – это цикл!" – что-то брезжащее опять ухватывает Паша. Он все такой же – сухой, как стручок акации. Звучащий стручок: уже десятую книгу-горошину из своей сердцевины исторгает...

В зоне он был монахом. Возможно ли таковое в обыденном российском Зазеркалье, поделенном на воров в законе, мужиков, сук, фраеров, "опущенных"?.. Однако сами менты, глядя на этого человека с двадцатью тремя годами отсидки, восемнадцать из которых – без выхода, зубоскалили не без уважения: "Из тебя так аура и прет!"

Значит, возможно. Когда Павел по личному представлению Михаила Горбачева освободился из пермского лагеря в 91-м и глотнул "нас захлестнувшую свободу", где закоренелому невольнику воля предлагала все: жратву, выпивку, девок – бери не хочу! Первое время это было по кайфу, но только вспоминал он себя былого-тюремного, чистого и бескорыстного до последней крошки хлеба, как на душе делалось до того противно, что хотелось повеситься. Так что не только в монастырях – монахи.

Я работал тогда в пермской молодежке. Из писем, ежедневно утяжелявших редакцию, остановило одно – рассуждал зэк, каждый пронумерованный лист послания которого отдавал вместе со сперто-прокуренным запахом зоны энергетикой обнаженной правды и провидением собственной судьбы. Это письмо мы опубликовали. Из него явствовало, что пятнадцатилетний одесский паренек Паша Стовбчатый получил полтора года зоны за кражу двух килограммов конфет из заводского буфета. Во второй раз за срыв флагов перед выборами несовершеннолетнему одесситу накручивают аж 15 лет! "Нас было трое, я никого не сдал и никого еще не убил, – писал Павел, – но все равно – 15".

Затем по почте "приехали" Пашины рассказы, написанные на старых листах историй болезней. Корявые и пронзительно живые. Я правил их лезвием бритвы. Затем прибыл сам Паша. Сесть при Брежневе, а выйти при Горбачеве – это что-то да значило. Стовбчатый не мог попасть в игольное ушко времени. Мы "забивали" с ним "стрелу", а он приезжал на сорок минут позднее. Зато, как Солженицын Твардовскому, вручал мне новое свое творение. Оно именовалось "Архипелаг Кизеллаг". Дикое повествование с подлинными именами о ментовском беспределе на зоне. Пашин "Архипелаг" шел с продолжением в нескольких номерах газеты. Что тут началось! Гневные звонки лагерных начальников и официальные письма, сопровождаемые странноватой объективкой на бывшего зэка Стовбчатого, где, с одной стороны, отмечались его достижения в сфере распиловки древесины, а с другой – страсть к изготовлению электрических удочек.

В одночасье Стовбчатый провалился сквозь землю. Я волновался, полагая, что это связано с его отчаянной писательской стезей и лагерными посланцами, однако все было во сто крат экзотичней.

Через три с половиной года пришло письмо из Одессы. Оказывается, Паша добровольно вернулся к арестантской шконке, чтобы закончить в привычно-утробных условиях неволи несколько своих творений, главное из которых носило название "Судьба. Фатализм. Смерть". В милиции Стовбчатый сообщил: мол, кражу на складе, о которой ему было известно во всех подробностях, совершил именно он, и никто другой.

— Менты сначала гнали меня взашей, – рассказывает про свой невероятный финт Паша, – потом решили, что я матерая акула или хитрый киллер, замысливший отсидеться. И лишь когда я заявил им, что я писатель, живущий по законам не общества, а судьбы, они стали смотреть на меня иначе. Судья был в шоке и ничего не понимал, но я настаивал на своем и чувствовал себя превосходно. Воры в законе сами пришли ко мне и сказали, что теперь все будет ровно – пиши. С зоны я вышел стройным, как кипарис, и качающимся, как одуванчик – пацан сорока годов. На этот раз меня встречали завкафедрой философии и корреспондент одесской "Порто-франко". Моя сумка, как всегда, была набита рукописями. Мы сразу же поехали на Одесское телевидение...

Вот такая одиссея одессита.

На одном из книжных лотков Ярославского вокзала в иконостасе обычной чтивной пестроты глаза мои ухватили знакомое имя: Павел Стовбчатый. "Записки беглого вора-3. Волчий закон".

Дул сильный ветер, перелистывавший страницы, будто нотную партитуру, и вдруг помимо своей воли я прочел: "Когда-то там рулил генерал Сницарев, тискал "разумные" статейки в журнал "Смена" и оправдывал чудовищный пресс...

А братва слала письма во все инстанции и газеты и чуть ли не умоляла помочь. Не братва – мужики, братва не просит. Из пермских журналистов помог один Юрий Беликов, дай бог ему здоровья. Ничего общего не имел с преступным миром, а сколько добра сделал людям. Говорили, что пермская братва даже оберегала его, из уважения..."

— Я же – философ и бродяга, – не то гордится, не то сокрушается Паша. – Живу вне стаи, сам по себе, ценю только независимость. Поэтому и корплю, не пробиваю себя нигде, как Корецкие и Донцовы. Их забудут через пять-десять лет – мертвое чтиво. А мои "Записки" хоть и простенькие, да живые...

В послесловии к уже к упомянутому Пашиному трактату "Судьба. Фатализм. Смерть", вышедшему два года назад в московском издательстве АСТ-ПРЕСС", Стовбчатый удостоился сравнения с Ницше. Ницше с восемнадцатилетней пермской пропиской утверждает, что все происходящее на Земле подчинено законам судьбы, и никто не виноват. Как не виновата героиня его новой книги "Особая масть. Затмение", звезда отечественной эстрады Анна Символина (читатель быстро определит прототип), сдавшая ментам легенду теневого мира, беглого и неуловимого Андрея Кречета, взявшегося отыскать 2 миллиона долларов, на которые "кинул" мужа звезды, певца Эдуарда Бедгорова прощелыга-продюсер.

— Вот жизнь моя, Юра, она, как фантик, – свернул и развернул..., – отписал мне намедни Стовбчатый, скрывавшийся до сей поры в дебрях интернета. Живет он теперь в Киеве. Печатается в Москве. Насчет "фантика" скромничает. Если бы двенадцать лет назад мне сказали, что имя Паши-одессита будет обозначено на ведущих интернетовских сайтах как защитника прав заключенных и автора десяти многотиражных книг, ей-богу, счел бы это фантастическим прибабахом. Но судьбу на "Мерседесе" не объедешь.

Юрий БЕЛИКОВ.

(Соб. корр. "Трибуны").