Номер 24 (667), 27.06.2003

Один из самых черных дней в истории человечества – 22 июня 1941 года. Тогда гитлеровские орды развязали войну, которая унесла жизни десятков миллионов людей. Но вслед за трагическим 41-м наступил победный 45-й. Об одном из эпизодов этого легендарного уже времени наш рассказ.

Для юного лейтенанта Коли Попова война закончилась в маленьком немецком городке, собственно говоря, не в городке даже, а поселке Финовфурте, в 40 км от Берлина. Еще по дорогам метались в поисках спасения изрядно потрепанные немецкие колонны, еще в воздухе иногда появлялись вражеские самолеты-разведчики, но всем было ясно: конец – дело буквально дней. Правда, 2 мая лейтенант Попов был срочно вызван к начальнику гарнизона подполковнику Неделько.

— Тысяча немцев вырвалась из окружения под Берлином, – в голосе подполковника ощущалась нескрываемая тревога. – Они пытаются пробиться на Запад. Если их не остановить, могут забрести и на наш аэродром. Нужно срочно их найти и уничтожить.

В поисках вражеского отряда провели всю ночь, пока не выяснилось, что немцев уже успели найти и рассеять другие части...

Больше в военной биографии Николая Попова боев не было. А вечером 8 мая начальник гарнизона предупредил, что сегодня передачи по радио будут идти аж до половины четвертого утра: ожидается какое-то очень важное сообщение.

"Неужели?!" – екнуло сердце у Николая.

Но молодой организм взял свое, и уставшие за день бойцы уснули сном праведников. Разбудила их беспорядочная стрельба. Первая мысль, которая привычно пришла в голову: "Тревога!". Отработанными до автоматизма за годы войны движениями Николай стал собираться. Сборы прервал его помощник старшина Юрий Гольдбурд. Он мчался, стреляя из пистолета вверх, и крича:

— Командир, война закончилась!

Воины, прошедшие путь от Москвы почти до Берлина, бросились в объятия друг друга и...заплакали. От счастья.

Этой ночью никто уже, конечно, не заснул. Отстрелявшись изо всех, какие только были под рукой, боевых средств, собирались бойцы группами, пили и вспоминали, вспоминали... Минувшие сражения, освобожденные города и деревни, а главное – друзей-соратников, навсегда оставшихся в земле. Говорили о матерях, о невестах, мечтали о будущем. Тогда все без исключения думали: "Какая хорошая наступит жизнь". Утром погрузились в машины и поехали на аэродром, где стояли зачехленными "крылатые друзья" – самолеты. Они тоже получили долгожданный отдых...

Однако теперь перед победителями встала не менее сложная задача: наладить мирную жизнь в побежденной стране. Мало кто представлял себе как это делать, но в армии, да еще в такое время – не до дискуссий. Получил приказ – выполняй. Получил приказ и лейтенант Попов: его назначили комендантом Финовфурта. Не Бог весть какой поселок, но людям надо в нем жить, питаться, работать. Как подступить к решению этой задачи? Чем заняться в первую очередь? Вопросы непростые и для умудренного жизнью, а ведь Николаю было всего 22 года и, кроме военного, другого жизненного опыта он практически не имел.

К счастью, Финовфурт не слишком пострадал. Дома в большинстве своем стояли целые, но людей в них было мало. Запуганные пропагандой, немцы попрятались: кто в подвалах, а кто подался переживать лихолетье в окрестные леса. Те же, кто не покинули свои дома, вывешивали в окнах белые флаги. Боялись советских безумно.

— Утром после назначения меня комендантом, – вспоминает Николай Григорьевич, – я вышел из здания комендатуры вместе с рядовыми Толстолесом и Коржом. Видим: навстречу велисипедист едет. Заметив нас, остановился. А в глазах – страх, смятение. Я его спрашиваю: "Почему люди в дома не возвращаются?". А он в ответ: "Гитлер капут!". Кое-как поговорили с помощью переводчика (немецкий я тогда еще знал слабовато), а на следующий день смотрю, вроде как, больше стало народу в поселке...

Вскоре пришла к коменданту одна из жительниц, Дорис-Мария Моцкав, и попросила разрешения провести богослужение в кирхе. Николай обрадовался и попросил ее, чтобы она сказала людям, чтобы те после богослужения не расходились: нужно будет выбрать бургомистра. Дорис-Мария восприняла эту просьбу как-то настороженно, хотя и выполнила ее. Потом она призналась, что подумала, будто комендант собирается всех заманить в ловушку: собрать в кирхе, а затем арестовать и отправить в Сибирь. Но после богослужения и выборов бургомистра отношение немцев к советским воинам начало потихоньку изменяться. Все чаще появлялись они в комендатуре со своими просьбами. Пришел как-то и знакомый уже велосипедист. Его родители жили в другом городке и, чтобы проведать их, нужен был пропуск. Николай тут же выписал его к большой радости немца. На следующий день пришла худенькая – кожа да кости – девушка. "Брот", – тихо сказала она. Оказалось, не ела уже несколько дней. Солдаты дали ей хлеба, но она не набросилась на него, как можно было бы ожидать, а аккуратно сложила в сумку и ушла, поблагодарив.

Вообще, хлеб – это первая забота коменданта, и тема его первого разговора с новоизбранным бургомистром Эрвином Дамсом, который много лет провел в фашистких лагерях. Дамс рассказал, что в поселке осталось около 500 человек, в основном старики, женщины и дети. Пекарни стоят, потому что нет муки. А муки нет, потому что мельницу надо ремонтировать. Вместе обговорили ситуацию, и уже на следующий день на мельнице появились ремонтники.

Еще одна неотложная проблема: чем рассчитываться за работу, по каким нормам снабжать людей продовольствием. Решили временно пользоваться прежними деньгами и установленной карточной системой. Не обошлось без конфликта: бургомистр сообщил, что некоторые советские солдаты заходят в дома немцев и отбирают вещи. Об этом Николай поставил в известность начальника гарнизона, и тот издал приказ, по которому подобные "походы" были категорически запрещены...

Так постепенно, день за днем, таял лед в отношениях с населением. И люди стали возвращаться в родной поселок.

А вокруг цвела весна. Небывалая, незабываемая весна сорок пятого, весна Победы и надежд...

Когда выдавалось свободное время, Николай любил гулять по Финовфурту. Внимательно присматривался он к жизни и быту, так непохожему на то, что видел на родине. Поселок состоял в основном из одно- и двухэтажных коттеджей, окруженных живой изгородью. Как раз в ту пору деревья и кустарники расцветали, и было особенно красиво. Почти все дороги были вымощены булыжником. На улицах обилие фруктовых деревьев. Через каждые 150- 200 метров стояли лестницы. Их поставили, чтобы желающие "на шару" насладиться плодами не лазили по деревьям и не портили их. Как признается Николай Григорьевич, тогда он впервые подумал, что и у немцев есть чему поучиться.

Весна, молодость, надежды...

И – как вечная их спутница – любовь. Не обминула она и нашего героя. Даму его сердца звали Эльзой, она работала у бургомистра, там они и познакомились. Николай Григорьевич рассказывает, что не так уж и чурались немки воинов-победителей. Наоборот, завести роман с офицером было для них даже престижно. Да и, чего греха таить, это обеспечивало более сытую жизнь, чем у других. Правда, такие отношения могли повлечь за собой и крутые оргвыводы, но все ведь люди-человеки, потому начальство на "неуставные отношения" офицеров с немками смотрело сквозь пальцы, тем более, что и у самих начальников по этой части бывало рыльце в пушку.

— Но у нас с Эльзой, – вспоминает Николай Григорьевич, – отношения были чистые и искренние. Она меня как-то спросила: "А тебе ничего не будет за то, что полюбил фашистку?". – "Да какая же ты фашистка? Ты же крестьянка!" – "А вот ваш солдат, когда забирал у нас лошадь, сказал: "У, фашисты!". Долго ей пришлось объяснять, что война ожесточает людей, тем более после того, что Эльзины соплеменники творили в наших городах и селах. Она слушала молча...

Постепенно жизнь в Финовфурте налаживалась. Уже и дети гоняли на пустыре в футбол, а наши летчики угощали их сухарями. Одна немка как-то сказала Николаю, что восхищается отходчивостью русских, которые кормят детей, чьи родители воевали против них.

Несколько месяцев спустя Николая перевели в другую часть. Грустно было расставаться с новыми друзьями, со своей любовью. Обещали с Эльзой, что всегда будут помнить друг друга. И обещание сдержали.

Сорок лет спустя Николай Григорьевич Попов, теперь уже подполковник в отставке, снова побывал в Финовфурте. Его пригласили местные власти. Повидал многих знакомых, в том числе того велосипедиста, которого повстречал в первый день своего комендантства. Курт Лейман был очень доволен, что его не забыли.

Повели советского гостя на местный конный завод. Там к нему подошла женщина: "Меня зовут Герда Стэрн. Вы меня в комендатуре хлебом угощали". У обоих при этом навернулись слезы на глаза. Узнал Николай Григорьевич, что Дорис-Мария Моцкав, та самая, что собирала людей на первое богослужение в кирхе, живет в ФРГ и даже написала книгу "Гости тоже поют алиллуйю", в которой рассказала о незабываемой весне сорок пятого в Финовфурте. Узнав ее адрес, Николай Григорьевич послал ей письмо и получил радостный ответ и книгу в подарок.

Встретился Николай Григорьевич и со своей первой любовью. Эльза жила уже в другом городе, но сохранила в сердце самые теплые воспоминания об их романе, и зовет Николая "милым старым другом".

Потом Николай Григорьевич еще несколько раз побывал в Финовфурте. Зовут и сейчас. Значит, добрую память оставил по себе юный советский комендант Коля Попов...

Елена ДАРАКОВА.