Номер 20 (916), 6.06.2008

Молодой режиссер Никита Гриншпун поставил в Украинском музыкально-драматическом театре имени Василя Василько спектакль "Утро делового человека" по мотивам Н. Гоголя.

Это событие привлекло внимание еще до премьеры: одесские театралы хранят память о дедушке и отце Никиты, Изакине и Юлии Гриншпунах, режиссерах, чьи постановки в театре Музыкальной комедии и театре "Ришелье" вызывали в свое время большой резонанс. Любопытно было посмотреть на то, как продолжатель творческой династии справится со множеством предлагаемых Одессой обстоятельств. В частности, ставить спектакль на украинском языке. Правда, в нашем случае можно говорить лишь об "условном украинском", но к этому щекотливому вопросу мы еще вернемся.

Немного истории. В конце 1832 или в начале 1833 года Гоголем была начата комедия "Владимир третьей степени", в которой классик предполагал охватить и высший бюрократический мир, и светское общество. Честолюбивая погоня главного героя за орденом Владимира третьей степени и сумасшествие на этой почве - чем не трагедия, начавшаяся в духе острой сатиры? Увы, Николай Васильевич дальше второго акта не пошел. Некоторые сцены из первых двух актов незавершенной комедии позднее были использованы писателем в его драматических отрывках "Утро делового человека", "Тяжба", "Лакейская", "Отрывок". Обаяние неоконченной работы Гоголя и сам факт ее незавершенности предоставляют широкие возможности для театральных режиссеров, и те с удовольствием фантазируют на заданную классиком тему, легко тасуя героев и обстоятельства - финал-то неизвестен!

Ровно пятнадцать лет назад Одесский театральный лицей выпустил очаровательную версию "Владимира третьей степени". Юные лицеисты под руководством Анатолия Падуки от души резвились, проникнувшись гоголевской фантасмагорией, всегда проступающей за кажущейся будничностью.

Украинский театр предлагает спектакль не менее озорной. Герои тут появляются из ящиков и тумб огромного шкафа и там же исчезают (сценография заслуженного художника Украины Станислава Зайцева). Шкаф-мироздание, где все по полочкам разложено, даже воспоминания. А им, этим героем, стал Александр Иванович Собачкин (Яков Кучеревский), мелкий помещик, которому более чем хватает забот с собственными лакеями, служанками, случайными посетителями, а особенно кредиторами. От одних он прячется, других готов принять, и желание получить орден Владимира третьей степени совсем не доминирует в его жизненной программе. Этот Александр Иванович - тип совершенно малороссийский; нет в нем угрюмой зацикленности на чинах да орденах. Неплохо бы, конечно, заиметь орденок, и газета с объявлением о награждении другого чиновника раздражает, Собачкин ее комкает, рвет, топчет. Но злость его смешна, сиюминутна, на манию это непохоже. Гоголь, верно, сказал бы: "Без злости, зато не без правды"...

Комическое выходит в спектакле на первый план. Симпатичный увалень Собачкин ("Плутишка, как хорош!" - говорят о нем в пьесе) лихо командует взводом лакеев, интригует с Марьей Александровной (народная артистка Украины Ольга Равицкая), отбивается от назойливого просителя Христофора Петровича (Богдан Паршаков). Пугается соблазненных им в прошлом барышень, которые выскакивают из ящика комода с первыми фразами своих любовных писем: "Любезный друг...", "Мерзавец!", "Жестокий тиран души моей..." И весь этот хоровод красиво разведен по сценической площадке (не в последнюю очередь благодаря усилиям хореографа Павла Ивлюшкина), дважды расходится по двум уровням: господа за занавеской, словно в театре теней, щеголяют силуэтами, слуги на первом плане занимаются своими нехитрыми домашними делами.

Так почему же не получается следить за действием с неослабевающими интересом и удовольствием? Увы, приходится вернуться к вопросу о тексте пьесы. Скромные художественные достоинства перевода изобилуют вопиющей безграмотностью. Так, герои спектакля словно забыли о существовании в украинском языке звательного падежа и упорно обращаются друг к другу "Iван Петрович", "Ганна Гаврилiвна", "тiтонька" вместо "Iване Петровичу", "Ганно Гаврилiвно", "тiтонько". Вместо сочного гоголевского языка - какой-то тусклый суржик с русизмами вроде "штопати" (правильно - "церувати"), "навоз" (правильно - "гнiй"). Складывается впечатление, что автор перевода знает украинский язык весьма поверхностно, иначе бы не употреблял слово "пiклуватись" (заботиться) в том случае, когда гораздо уместнее "турбуватись" (беспокоиться). И совсем уж нехорошо, когда из уст актеров академического (!) украинского театра звучат "перлы" "змушили" ( в смысле "змусили"), "по останнiй модi" (в смысле "за останньою модою"). Перечень текстовых ляпов далеко не полный.

В неуклюжем тексте вязнет действие; много проскакивает мимо смысла, пластическая выразительность актеров не получает должной опоры в слове. Это беда отнюдь не только васильковцев. Совсем недавно пришлось видеть гоголевскую "Женитьбу" в Русском драмтеатре с несуразными ударениями в словах. Несмотря на то, что режиссер был из самой Москвы, и переводить ничего не нужно... А поди ж ты! Говорит Агафья Тихоновна: "Я слишком молода, не располОжена замуж" вместо "расположенА". Вдобавок актеры упорно твердят "домЫ" вместо "дОмы". Что из того, что язык гоголевских персонажей отдален от нас во времени? Это причина его искажать? Вот такой парадокс: в русском театре не знают по-русски, а в украинском - по-украински. И что с этим делать?

Никита Гриншпун, конечно же, в своей Москве не мог да и не должен был овладеть украинским в совершенстве. К режиссеру никаких претензий. К автору перевода более чем достаточно. А еще непонятно, почему молодые актеры покорно заучивают какую-то околесицу вместо нормальных украинских фраз. Или они тоже не знают языка, на котором играют? Чисто гоголевская фантасмагория вроде той, когда вместо имени "Евдокия" написали "Обмокни"...

Мария ГУДЫМА.

Фото Леонида БЕНДЕРСКОГО.