Номер 20 (965), 29.05.2009

Чуть больше года, и Матвею Абрамовичу Ошеровскому исполнилось бы 90 лет. Не дожил... Но и без того он провел жизнь редкостно насыщенную, с бесспорными достижениями и огромным количеством учеников - от Дмитрия Бертмана, руководителя знаменитого театра "Геликон-Опера", до эстрадной певицы Варвары, которая обожает рассказывать, как однажды разгневанный педагог запустил в нее ботинком... Что ж, на неукротимую натуру Мастера это очень похоже.

Но высшее творческое достижение М. Ошеровского, то, благодаря чему он навсегда вошел в историю - это Одесский театр музыкальной комедии, которым он руководил с 62-го по 77-й годы. В ту пору попасть на гастрольные спектакли одесситов с участием Водяного, Сатосовой, Крупника, Дынова было столь же проблематично, как на "Таганку" или в "Ленком". Воистину для М. Ошеровского это был "театр жизни", творческий "рай", из которого, однако, его Создателя изгнали взбунтовавшиеся ученики.

Мне посчастливилось несколько раз беседовать с легендарным Мастером и всякий раз разговор, так или иначе, касался его работы в одесской оперетте...

- Матвей Абрамович, кто кого нашел в свое время: вы Одессу или Одесса вас?

- Фактически все обстояло так: в 1961 году тогдашний министр культуры СССР Екатерина Андреевна Фурцева пригласила меня вместе с директором Одесского театра музкомедии Дмитрием Михайловичем Островским (замечательный был человек!), а он предложил стать главным режиссером. Я был молод, полон энергии, громадных планов, самонадеян; перед тем достаточно успешно работал в музыкальных театрах Воронежа и Краснодара, вывез оба коллектива на гастроли в Москву (по тем временам - высший критерий), в Краснодаре даже получил звание заслуженного артиста РСФСР. Я согласился. Меня не смутило, что незадолго до того сняли с "главного" прекрасного режиссера Изаакина Абрамовича Гриншпуна (который, между прочим, был руководителем драматического кружка в харьковской 131-й школе, где я учился, и, по сути, привел меня в театр)...

Перед отъездом в Одессу я зашел к своему другу Николаю Озерову, а у него дома как раз сидела скромная такая компания: Сергей Бондарчук, Григорий Чухрай, Станислав Ростоцкий, Марлен Хуциев... Я сбегал за водкой и за столом решил поспрашивать совета: "С чего начинать в Одессе?". И Чухрай сказал: "Надо поставить спектакль, прославляющий Одессу. И вообще, если ты поймешь душу этого города, ты построишь истинно одесский театр". Вот так, в полупьяном состоянии, и родилась идея будущей трилогии об Одессе (речь идет о спектаклях "На рассвете", "Четверо с улицы Жанны" и "У родного причала" - А. Г. ).

В Одессе, взяв пьесу Рацера и Константинова "Улыбнись, Света!", поставил на музыку Портнова "одесский" спектакль. И вот с этого спектакля и началась моя творческая жизнь в маленьком великолепном зале на Греческой. 16 лучших лет...

Я убежден, что в 1960-70-е годы наша музкомедия не уступала американским театрам. Технические возможности у нас были победнее, но зато мы обладали бесценным преимуществом - системой Станиславского, мхатовской школой, откуда я вышел. Все, чему я научился у Тарханова, Кедрова, Сахновского, у блистательных мхатовских стариков (мой диплом, между прочим, подписан Ольгой Леонардовной Книппер-Чеховой!), все это я старался использовать в работе с актерами. Уверяю вас, такой труппы, как наша, не было и на Бродвее! Евгения Дембская, Маргарита Демина, Юрий Дынов, Людмила Сатосова, Михаил Водяной - молодые, необыкновенно талантливые... Я никогда не забуду, как на наш спектакль "Целуй меня, Кэт!", по ходу которого исполнялись отрывки из "Укрощения строптивой", пришел Александр Абрамович Аникст - крупнейший знаток английского театра - и сказал, что давно не видел такого Шекспира. Мхатовцы во главе с Михаилом Николаевичем Кедровым были просто поражены, с каким мастерством и отдачей вели в этом спектакле свои роли Сатосова и Дынов... В те годы достаточно было повесить афишу "Выступает Одесский театр музыкальной комедии", и билеты брались с боем...

- Какие свои работы в Одессе вы считаете лучшими?

- Наверное, лучшее из того, что я сделал, - это трилогия об Одессе и мой актерский курс в театральном училище... Я всегда был убежден, что подлинный театр - динамичный, новаторский - не может существовать без постоянного притока молодых сил. В Одессе всегда было трудно с квартирами, из-за чего стало невозможно приглашать молодых артистов - выпускников московских вузов, и я решил набрать студию при театрально-техническом училище. Пришли туда 14-летняя Галя Жадушкина, 15-летний Валерий Барда-Скляренко, совсем юные Вика Фролова, Володя Гольдат, Валя Прокофьева... Этим составом мы поставили "Трехгрошовую оперу". Удивительный был спектакль. Одесса на него просто "ломилась". Но в этом успехе, должно быть, и "таилась погибель моя". Артисты старшего поколения ревновали, тем более, что я не очень-то и скрывал желание создать новый театр - из своих молодых воспитанников. И, выждав подходящий по их мнению момент, решили меня снять. Дело было в 1970-м...

- И что же тогда вам инкриминировали?

- Как что? "Идейно-политические просчеты в воспитании труппы". Я был "певцом" Одессы, а тогда все одесское уничтожалось. Читалось: Одесса - пролетарский город и истинная Одесса - это Пересыпь. А я что показывал в своих спектаклях?! Да за одни куплеты Мишки-Япончика "Не один в пистолете патрончик..." меня готовы были разорвать...

- Но все-таки партийные власти ваш театр любили...

- Потому что это было модно. Когда наши партийные лидеры выезжали вместе с театром в Москву и у них в ЦК требовали билеты на наши спектакли, они просто расцветали: как же, это же "их" детище! И когда нас принимали в своей ложе члены Политбюро с коньяком и шампанским (любили они этакое "меценатство"!), кто выигрывал от этого в первую очередь? Театр?! Нет, местные партийные деятели...

Справедливости ради должен сказать, что и в партийных органах встречались умные, достойные люди. Дмитрий Степанович Полянский, например. Екатерина Андреевна Фурцева: к ней можно относиться по-разному, но она наш театр очень любила... А в Одессе - тогдашняя секретарь обкома партии Лидия Всеволодовна Гладкая, умная, ироничная женщина. Святой человек! Я думаю, что когда в 1970-м меня хотели снять, именно она подсказала собрать все, что было написано о нашем театре в прессе, и положить на стол Михаилу Синице - первому секретарю обкома. А у Синицы хватило ума понять, что происходит в театре, и дать команду меня не трогать...

- Меня заинтересовал ваш отзыв о Полянском. Сегодня о нем если и вспоминают, то лишь в связи с травлей Александра Галича.

- Каждый судит о другом человеке по тому, как у него с ним сложились взаимоотношения... В моей судьбе Полянский сыграл определенную роль. Он ведь был секретарем Краснодарского крайкома, когда я работал в Краснодаре... Помню, поставил я пьесу "Кубанские ласточки" на местном материале. И выехали мы с этой пьесой в Москву. Так вот, прямо с вокзала меня повезли к Полянскому (он тогда уже работал в ЦК), он взял пьесу, прочел ее и тут же вычеркнул из текста весь подхалимаж по отношению к Хрущеву. А на спектакле был ничего не подозревающий Никита Сергеевич и аплодировал. Дмитрий Степанович - талантливый человек, и не его вина, что у нас провалилось все на свете. Дело в системе...

- Матвей Абрамович, вот вы говорите: виновата система. Но, положа руку на сердце: к прославлению этой системы, пусть косвенно, средствами своего веселого жанра, и вы приложили руку. Та же одесская трилогия, где героями выступали Котовский, Жанна Лябурб, подпольщики, рабочий класс...

- Систему мы не прославляли! Воспевали Одессу, "родной причал"... Романтика, да, ее в этих спектаклях было сколько угодно, но где вы в них видели "да здравствует"?! Да, когда французские моряки в спектакле "На рассвете" пели "Интернационал", зал вставал. Но разве это подхалимаж?! Разве можно зачеркивать свою историю?!

Да и как я, сын врага народа, мог прославлять систему? Я и в партию не вступал: сами понимаете, какое у меня к ней отношение. Но вот мой отец, комиссар гражданской войны (я, между прочим, и родился на барже при отступлении красных из Ростова-на-Дону), отсидевший десять лет и сосланный на вечное поселение, когда я однажды начал ругать Сталина, дал мне пощечину: "Не смей говорить плохо об этом человеке! Он ничего не знает!" Отец рассказывал, что в лагерях старые большевики продолжали считать себя членами партии, делали себе картонные партбилеты, платили членские взносы, у них даже была лагерная парторганизация. Вот как они верили в идею! Да я и сам верил в коммунистическое общество! И потому в моих спектаклях, прежде всего, жила романтика...

Но, конечно же, старались, насколько это было возможно, сатирически обрисовать отрицательные явления. В спектакле "У родного причала" показывали коррупцию, жульничество в морском пароходстве. Поставили пьесу Александра Корнейчука "Кому улыбаются звезды" на музыку Бориса Александрова, где "вытаскивали" такие темы, как развал сельского хозяйства, показуха, тупость руководителей.

- Корнейчук и - критика системы? Простите, но это как-то плохо укладывается в моем сознании...

- А вы знаете, что в 1937 году блестящий спектакль Марьяна Крушельницкого "В степах Укра⌡ни" по пьесе Корнейчука был запрещен, как антисоветский? Автора спасло тогда только личное вмешательство Сталина: мне Корнейчук показывал это письмо. Александр Евдокимович - фигура далеко не однозначная. В молодости он был живым, талантливым, прогрессивно настроенным человеком. Это потом его система изменила.

Не забывайте к тому же, что у нас не было возможности говорить так прямо и открыто, как сейчас. Это сегодня все смелые. А мне хотели запретить "Прекрасную Елену" из-за одной фразы. По ходу пьесы Парис приносил Елене жертвенного барана, а она ему говорила: "Боже мой, какие дорогие подарки, и это в наше-то время!". Вот из-за этой фразы была целая котовасия...

Вспоминаю один эпизод, почти анекдотический. Приехало как-то в театр партийное руководство. Администратор усадил их в первом ряду, а в перерыве подошел поинтересоваться:

- Ну как, вам удобно, ничего не мешает?

- Да нет, все прекрасно, вот только дирижер передо мной сцену все время заслоняет.

- Что же вы мне раньше не сказали? - обеспокоился администратор.

- Да ничего, ничего, - великодушно разрешил босс, - пусть уж стоит!

И вот эти люди, когда уже не было Фурцевой, не было Гладкой, меня и сняли. Для начала устроили дискуссию в прессе, а потом провели в театре открытое партсобрание и размазали, зачеркнули всю мою жизнь. А было мне тогда немногим более пятидесяти...

Они думали, что я буду бороться. А я не боролся. Я сказал:

- Мне вас жалко. Я уйду, а вы остаетесь.

Повернулся и ушел.

Водяной крикнул вслед:

- Вы посмотрите: он повернулся к нам своим толстым задом - вот весь его характер!

Труппа "под дулом" единогласно проголосовала против меня...

- Даже ваши ученики?

- Что ж, они поняли, кто сильнее. Знаете, ученики всегда предают. Это учителя не предают никогда...

- А может, стоило бороться?

- Честно говоря, мне надо было уйти раньше, когда мне предлагали стать главным режиссером Московского театра оперетты. Но вы знаете, какая у нас тогда была система: позвонили из аппарата Гришина (в то время первый секретарь Московского горкома партии - А. Г. ) в Одессу, чтобы получить характеристику на меня, а тут им такое наговорили... И что я - сионист, и что способствовал выезду в Америку лучших артистов, в общем, полное чудовище. Да и потом, когда я уже работал в Москве заместителем главного режиссера "Олимпиады-80", из Одессы шли такие анонимки, что я удивляюсь, как меня не посадили.

Но я не сержусь. Артисты - особенные люди. Проституированная профессия... Каждый день красить морды, выходить на панель и предлагать себя - это не каждый может выдержать.

Но время все ставит на свои места. Мы ведь живем эмоциями, страстями, суетимся, почитаем себя гениями, расталкиваем друг друга локтями. Думаем, что мы вечны на этой земле... А память способна забыть все плохое: я это обнаружил, приехав в Одессу через 15 лет после отъезда. Дело не в артистах, дело в системе, которая рубила головы, - не высовывайся!

- Матвей Абрамович, а все-таки, положа руку на сердце, жалеете, что оборвалась ваша одесская "история"?

- Что значит жалею? Я прожил жизнь. Невеселую жизнь, хотя и занимался столько лет "веселым" жанром... А разве можно жалеть о прожитой жизни?!

Беседу вел Александр ГАЛЯС.

На фото Михаила РЫБАКА:
1974 год. Знакомство с новой пьесой.
Матвей Ошеровский и
заслуженная артистка Украины
Евгения Дембская.