Номер 26 (669), 11.07.2003

АНАТОЛЬ ШАХЛИЕВИЧ

I. Я ОБИДЕЛАСЬ!

Если идти на рынок "Северный", кстати, самый дешевый в Одессе, – тьфу, тьфу, чтоб не сглазить... Так вот, если идти к нему со стороны трамвайной остановки, то справа, сразу за переходом, есть люк, что венчает собой как бы некую железобетонную возвышенность – эдакое архитектурно-канализационное излишество. А может, оно так и нужно? Не в том суть. На крышке того люка одну зиму всегда грелась вовсе плешивая и худосочная собака. Кажется, у нее не было сил слезть с того люка даже ради брошенной косточки...

Так было месяц, два, три – всю холодную пору. Но однажды на ту канализационную возвышенность взобралась еще не старая, в лохмотьях, нищенка и сказала нашей собаке: "Брысь!", уселась на теплый люк попрошайничать. С той поры худосочная собака исчезла с моего поля зрения. Я вообразил, что она обиделась, что ее прогнали как-то не по-людски, не по-собачьи что ли, а как назойливую кошку-попрошайку:

— Брысь!..

II. НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО!

Полуживая собачонка, забившись в какую-то нишу старого дома, лежала при последнем издыхании, быть может. К ней подбежала другая – такая же лохматая и неухоженная – начала ее обнюхивать, потом лизать. Затем, вдруг повернувшись страхолюдной грязной мордой к проходящим мимо людям, залаяла так громко, надрывно...

Это был лай-обращение, лай-призыв; если хотите – собачий SOS: НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО!

А люди все шли и шли... Я тоже постоял-постоял и ушел. А что делать?.. Вон молочница, что приезжает в наш двор с цистерной из района. У нее, сказывает, с десяток кошек. Недавно сердобольный ее муженек подобрал котенка – еле-еле молоком отпоили. Боялся во двор зайти: теща, мол, ругать будет... Видать не шибко ругала, если молоком отпаивали. Так у них в подворье и корова, и куры, и поросята... А впрочем – не в том соль. Главное – желание отозваться словом или делом. Быть ответственными за тех, кого мы приучили. Помните "Маленького принца" Антуана де Сент-Экзюпери?

III. "СПИТ ЖИВОТНОЕ СОБАКА..."

Мы не будем заниматься, подобно Францу Кафке "Исследованием одной собаки". Заметим лишь, что вольготнее всего собачья ипостась чувствовала себя в таком литературном жанре как басня. Это и понятно – в этом по преимуществу анималистическом жанре все звери себя всегда хорошо чувствовали. Тому немало мы примеров сыщем, как говаривал дедушка Крылов. Гораздо интереснее проследить наличие собачьей темы в таком экзотическом жанре как эпиграмма.

Эпиграмма, как известно, родом из Греции. Попав из Греции в Древний Рим, она через Польшу в конце XVI века пришла в Украину, затем в Беларусь, а в XVII веке и в Россию. Эпиграммой называется небольшое стихотворение, афористично выражающее какую-нибудь мысль и заканчивающееся пуантом, как говорят французы, а по-латински – клаузулой, то бишь перчиком с солью, составляющим ее душу. Английский поэт XIX века Колридж писал:

Для эпиграммы нужна быстролетность.
Плоть ее – краткость, душа – искрометность.

А немецкий просветитель Лессинг считал, что эпиграмма обладает минисюжетом, чем несколько напоминает басню. Если так, то мы на верном пути. Вот, к примеру, эпиграммические пословицы Украины и России на собачью тему: черного кобеля не отмоешь добела.

В украинском варианте этой пословицы кобель неожиданно превращается в кота: з чорного кота бiлого не зробиш.

А может это черный кот превратился в российском варианте в кобеля? Неважно. Еще пример. Российский: собака лает – ветер носит. И замечательно образные украинские варианты: пси виють, а мiсяць свiтить; пес бреше, дощ чеше, а вiтер далi несе.

Очень образны народные эпиграммические пословицы и поговорки, но нас все же больше интересует эпиграмматическое творчество профессиналов. Известно, что блестящим эпиграммистом был Александр Сергеевич Пушкин, от которого многим доставалось – иногда заслуженно, а иногда и нет. Как, например, нашему замечательному градоначальнику М.С. Воронцову. Его эпиграмму на М.Т. Каченовского, литературного критика и историка, издателя "ВЕСТНИКА ЕВРОПЫ", на которого писал эпиграммы еще И.И. Дмитриев (но ему далеко до пушкинской), нельзя не привести:

Охотник до журнальной дракиСей усыпительный зоилРазводит опиум чернил

Слюною бешеной собаки.

Есть "собачьи пуанты" и в эпиграммах Евгения Абрамовича Баратынского, и у Н.Ф. Щербины вы их найдете, и у российского философа известного, а эпиграммиста не очень – Владимира Соловьева, и у Н.Н. Вентцеля, поэта, неспециалиста-филолога малоизвестного, и у модного в начале ушедшего XX века Владимира Мятлева, и у популярного советского баснописца-борзописца Демьяна Бедного, "мужика вредного"... Однако после пушкинской "собачьей клаузулы" самой удачной, на наш взгляд, была "собачья концовка" замечательного поэта-сатирика второй половины XIX века Дмитрия Дмитриевича Минаева. Минаевская хлесткая эпиграмма изобличала печально известного в ройссийской литературе поэта и публициста Буренина Виктора Петровича (1841-1926):

По Невскому бежит собака,
За ней Б[уренин] тих и мил...
Городовой, смотри, однако,
Чтоб он ее не укусил.

Воистину – эта минаевская эпиграмма была не только с солью, но и с перцем!

И, наконец, два слова о нашем необычном заголовке – откуда он? Это Николай Алексеевич Заболоцкий – знакомый одесситам замечательный поэт двадцатых годов. Так звучат его парафраз стихотворения ленинградских поэтов Г.А. Соловьева и Г.С. Фиша "МЕРКНУТ ЗНАКИ ЗОДИАКА...":

Спит животное Собака,
Дремлет птица Воробей...