Номер 41 (684), 24.10.2003

В ЗНОЙНОЙ МЕКСИКЕ

Рассказ

(Окончание. Начало в №№ 34-37.)

5

Вечером они идут в гости к поэту Карлосу Пестельеру. Он сед и мудр. В его жизни, разменявшей восьмой десяток, было много кораблекрушений, но он все их превозмог.

По крайней мере, так он говорит Эве, а еще он читает ей свои стихи на английском языке, где красавица-героиня идет наперекор океану, а волны перед ней раступаются – перед ее любовью и отчаяньем. Потом эти раступившиеся волны укладываются в размер строки, а множество строк лепят тело молодой женщины. Такой же возвышенной и прекрасной, как Эва.

До нее не сразу доходит, что старый поэт импровизирует. О своей жизни он скрывает, что давно уже ее не желает видеть, ведь устал ее описывать; червивых плодов в этой жизни слишком много, а свет никчемный. И еще он, старый поэт, окружен вещами, до которых ему нет никакого дела, ведь среди них витает его вечное одиночество. И в нем давно уже сгорело все, что он когда-то любил. Ритм его сердца скомкан, а вода – сухая. И дни-паралитики бредут по всем сторонам

света, а он их не окликает. И сил у него осталось совсем мало – только для того, чтобы умереть. Но вот пришла красивая молодая женщина Эва и он уже не ТАМ – в своей памяти, воспоминаниях, а ЗДЕСЬ – в реальности.

Он высок и сух, этот знаменитый поэт Карлос Пестельер, а Эва, словно в трансе – так ей кажется, – приникает к его словам, как к волнам Вислы, но думает, что он об этом не догадывается. Его насмышливый взгляд говорит: это не так – я знаю, что с тобой сейчас происходит.

Сеньор Карлос Пестельер рассказал, что в Европе он был давно – целая вечность промелькнула, когда рядом с его шагами звучали шаги прекрасной женщины, не уступающей по красоте Эве. А потом – тяжелый вздох – эта женщина ушла в океан и не вернулась обратно. И с тех пор он забыл Европу, где они вместе были счастливы...

Неожиданно он начинает читать свои стихи на родном языке – метафоры вступают в схватки друг с другом, а солнце меняет свои обличья, как знатная дама платья; дождь напоминает иву с распущенными волосами. Эва тогда не знала испанского языка, но мелодии стихов ее завораживают; ей кажется, что она бродит среди высоких подсолнухов, а Мануэль Мора – пауза света, ее груди зреют под его взглядом. И неожиданно она становится легче воздуха и легче воды. Именно тут старый поэт обрывает чтение и говорит: "Эве и Мануэлю еще предстоит постигать лабиринты своих сердец".

Поэт сидит в кресле-качалке, на его ногах домашние тапочки. И думает, что сыну его друга повезло с невестой. Он предчувствует – роман их будет бурным, завершится он благополучно.

6

В Вилья-Эрмосе от Эвы отступили когорты плохих минут, где одно несчастье нанизывалось на другое, но эти минуты были в прошлой, отошедшей, словно ночь, жизни. Для нее начиналась новая музыка, озвученная не только гитарой Мануэля, но и его улыбкой, приковывавшей к себе Эву, словно невольницу, она была благодарна ему за эту неволю.

А по ночам Мануэль нашептывал Эве строчки Октавио Паса. "Я падаю на тебя в слепом падении воды, твое тело поддерживает меня как возникающая волна..."

Ливни отзвучали и наступила несносная духота. Пора было возвращаться в Варшаву, но Эва с Мануэлем все откладывали свой отъезд. Мануэль неистово писал свою "Поэму внезапной страсти", а Эва в соседней комнате сочиняла письма своим подругам – белые стихи о Мануэле и Мексике, а в ее ушах звучали струны гитары – нежные, как плоды манго.

Игорь ПОТОЦКИЙ.