Номер 16 (1162), 26.04.2013

Накануне начала войны ничего не предвещало беды. Был ясный и теплый субботний день. Выпускники соседней с нашим домом школы № 118 в праздничной одежде, с цветами шли на свой праздничный вечер. Слышались смех, звонкие голоса, а нам, младшеклассникам, было как-то завидно и в то же время радостно видеть их счастливые лица. Но мы в тот день не знали, что и зависть была преждевременна, и радость тоже, как и их мечты о том, куда пойти дальше учиться, кем стать. Это стало ясно на следующее утро, когда все услышали по радио о войне.

Мне запомнилось, как в нашем доме коридорного типа были открыты двери в каждую квартиру. Все жильцы собрались в коридоре, внимательно вслушиваясь в слова Молотова, многие плакали, и никто не уходил в свою комнату, словно боясь потерять друг друга во внезапно обрушившейся на всех беде.

Каждому нужна была поддержка другого хотя бы словом.

Моя мама в то время работала в парикмахерской "Червоный прапор", которая обслуживала военкомат. И в этот воскресный трагический день ей пришлось работать с утра до позднего вечера. Вчерашние выпускники становились к ней в очередь, чтобы лишиться своих пышных шевелюр и стать в строй остриженными под "нулевку". А затем с патриотическими песнями строем уходили на сборный пункт. Я запомнила, как призывники пели песню "Если завтра война".

И для меня в этот день нашлась работа у мамы в парикмахерской, которая была расположена на рынке "Привоз" в деревянной постройке, где не было ни воды, ни канализационного отстойника. Мне приходилось приносить воду из колонки, стоящей на моечной площадке рынка, и уносить отработанную воду, чтобы вылить в канализацию, а также выбрасывать остриженные волосы. И так было каждый день.

Отца с нами не было, потому что он уже три года как был репрессирован, как и мой дед.

Когда Одесса долгие месяцы была окружена фашистами, всё население города было задействовано на защиту своего любимого города: рыли окопы, строили баррикады, инвалиды, которые могли держать оружие, и подростки шли на фронт.

В Одессе не было воды, фашисты перекрыли доступ воды из водонасосной станции в Беляевке. Недостаток воды сказывался на людях и технике. Это была "жажда", как мы называли. Надо было идти к Ланжерону, где была единственная колонка, которая обеспечивала город водой. Приходилось выстаивать большую очередь, чтобы наполнить пятилитровое ведро. Немецкие самолеты опускались низко и стреляли по людям. Люди падали на землю, и я также, боясь пулеметной очереди.

ОСАДА

Началась осада города, продукты шли на убыль. Нужно было кормить защитников города и оставшееся в нем население. Поэтому продукты выдавали по карточкам. Чаще всего их получала я, так как мама работала.

Мне также приходилось работать - убирать камни с проезжей части дороги после бомбежки. А они усиливались с каждым днем, становились всё более прицельными. Этому, видимо, способствовали и лазутчики, которые появлялись в городе и сигналили самолетам врага вечером и ночью. Помню, как одного такого поймали, схватили у подъезда нашего дома с помощью жильцов, которые вовремя его заметили и вызвали патруль.

Эти бомбежки больше всего действовали психологически, особенно на нас, детей. Бомбы с воплями, хохоча или плача, летели сверху к земле, и хотелось от них в неё зарыться. Мы затыкали уши ладошками, втягивая голову в плечи, и ждали, куда же она на этот раз упадет. Большинство соседей прятались в подъезде дома, считая его достаточным укрытием. Благо, ни одна бомба не попала в него, и он по сей день стоит - как памятник тому страшному времени.

Мне приходилось носить в парикмахерскую воду, пока ее еще подавали в магистраль. Но вот и воды стало не хватать.

Враг приблизился настолько, что вёл обстрел города, приходилось уже людям прятаться в катакомбах.

В перерывах между обстрелами мы старались добыть воду хотя бы для еды, а для этого надо было сперва добраться до Ланжерона, потом обратно до улицы Красной Армии, да еще не попасть при этом под налет черных "мессершмиттов" - охотников за живыми мишенями.

Постепенно город оставляли наши войска, увозя раненых, больных.

Даже мы, дети, понимали обреченность и безвыходность положения. Я уже не говорю о жажде, о которой уже столько написано и рассказано.

И когда было ясно, что город больше невозможно удержать и придется оставить, местные власти разрешили населению забрать остатки продовольствия в магазинах и на складах, чтобы не оставлять их врагу. Мы с мамой принесли домой два бумажных мешка сухарей, которые долго заменяли нам хлеб. Я до сих пор помню запах специй, которые мы тоже принесли домой, и он долго витал в воздухе по всей округе.

Недалеко от нас находился промтоварный магазин, в который угодил снаряд, возник сильный пожар от хранящихся во дворе бочек с керосином. Зловещие языки пламени лизали стены и крышу здания и приближались к нашему дому. Мы с ужасом наблюдали эту картину, ведь пожарные части не работали, так как не было воды. Aлаго, моросил дождик. Люди прижимались к стенам домов, боясь оставаться в квартирах. А в это время по улицам города ехали мотоциклы и автомашины с солдатами-румынами. Родители заслоняли нас, детей, своими телами на всякий случай от возможной стрельбы. Враг входил в город.

Над нами сгущались сумерки почти трёхлетней вражеской оккупации. Мы не знали, что нас ждет впереди. Трудно передать то чувство страха и неизвестности, которое охватило нас, детей. При воспоминании об этом даже сейчас, спустя много лет, неприятный холодок пробегает по спине.

Людмила ВОРОПАНОВА,
участник Великой Отечественной войны.