Номер 08 (753), 04.03.2005

Утомленно мотались зелененькие огоньки-цифирки видеомагнитофона – кадры... С экрана джи-ви-си измученно, но демонстрируя выражение наслаждения на лице, смотрела очередная блондинка из Италии. С пристроившегося к ней сзади бородатого чудака пот вообще лил градом...

Дубль шестой или седьмой, наверное; жара... Бедные ребята... Виле показалось, что на стене в комнате, где происходил весь процесс, который демонстрировался на экране, висит плакат, кажется, сингапурского... магазина "Одесса". Он остановил мгновение... На него некоторое время в упор смотрели грудь и полузакрытые глаза блондинки, а также какой-то издали очень смутно видный плакат с азиатской девушкой без пальто и кимоно и искомой надписью в двух вариантах: иероглифами и более близким для европейского населения шрифтом. Надпись можно было прочитать, как Осака, Манхай, Ванкувер и, при желании, Одесса. Виля выключил грудь и плакат; потянулся...

—  Одесса... Старая Одесса... Где ты?..

Посмотрел на серый экран и Ниночку и сказал им обоим:

—  Зайка, шё ты знаешь про старую Одессу? Шё ты можешь знать?

Склеенные губы еле отлипались друг от друга. Слипшиеся слова еле перекатывались.

Ду   хо   та

—  Виля-а, я хочу питтть... ппп-паппп...

—  у

Изогнулась ле-ни-во тишина... И еще раз...

—  М-масссикк... Сама... И мм... пппу... мне тоже...

Какое тело у женщины, когда она встает с постели – под ее ногой смятые белые простыни – ее пить, пить, пить – зачем ты сделал, Господи, чтобы еще переводить дыхание – пить! Господи!!!

Х-холодная вода... Ох-х... Х-хх... Ух, фигура! прогнулась-змея-тьфу, какая ерунда! Змея-барахло... АААА! А-холодная хрустальная вода в тяжелом изрезьбленном стакане...

Ее пальцы касаются щеки

В Бразилии, а, может, и не там, но гдо-то в том районе: это время – сиеста. Лучшее время. Истома, разве с тобой нужно бороться?

—  Вилинька, дай я перевернусь...

Виля, если бы ты мог нормально видеть, как это выглядит, когда бедра Нины и Нина с ними переворачивается! Ц-ццц!.. Ну, ты хоть так видишь... Боже мой, ему есть время видеть?

—  Нулечка-а!..

-Что, Вилинька?

—  Скоко времени?

—  А что?

—  Я смотрел программу: в восемь – Горовиц.

—  Кто-о?

—  Масик, Владимир Горовиц...

Виля слушал самого себя, как чужого. Что-то он говорил- риил...

А что он может сказать? Он что, хоть раз слышал этого Горовица? Читал, что это... О-о-о, о о  – Ко о а ! Знакомый композитор говорил, что это лучше, чем Гилельс. Га-га-га... Ху-ху-ху... Хе... Хе-хе... О-ой... Кто его знает... И вот можно посмотреть по телевизору.

—  ...Что-то, говорят, необыкновенное.

—  Так что, он будет целый час стучать по голове на пианино? – Нуля надула губки – эти губки! – Ви-иля, я хочу в "Красный"!

—  Шё ты там не видела? Шё там забыла? Пушечка, тыжже кончила нефтяной техникум, у тебя в шкафчике лежит синий диплом, удостоверяющий твои возможности; ты причастна к интеллигенции, мурзик смотри, слушай и наслаждайся.

Виля, ты обнаглел. Ты думаешь, что такие, как Ниночка, на дороге валяются. Что тебе сказать?.. Какая дорога...

Но чтоб вы знали,какие понятливые эти Нулечки, когда им нужно!

Нуля себе подумала и решила, что хай будет гречка, пусть потрынькает этот чудак этому странному Виле в его полное удовольствие – Виле это будет дороже – черт с ним!.. И ле-еень-а-а... Может, сцену?.. Она вытянула спинку, прогнулась... Так говорят мужчины, что они в этом понимают, в женском сердце – дураки... Нуля вздохнула. Это же получается само собой: вдруг началось; вдруг кончилось... Артистка – это они говорят. Есть дурочки – сами на себя... Дурочки... Жарко... Какая артистка? Какое что? Оставьте, никаких сцен. Ниночка свернулась кошечкой-р-рыжей кошечкой-Мрр-р... – электричество.

Виля поставил стакан на стол; упал в кресло...

Что за люди?.. Что за жизнь?..

—  Слышишь, Нуля... Вот этот рояль, что ты видишь, везли из Xтатов сюда. Он играет только на этом рояле.

—  А чем ему наши не нравятся?

—  Он играет только на своем. Также слушал, как он играет...

Виля вздохнул... Горовиц играл... Как можно об этом сказать?.. Как все нормальные одесские дети из приличных семей, Виля играл на нервах. Да, его учили три года... Три года издевались над ним и музыкой. Но что-то от всего этого осталось... И музыкальная семья; кто-то был с консерваторским образованием; кто-то сочинил польку "Ирочку" – что вы хотите? Разве мало, чтобы понять, что дажже Гилельс!!! так! не играл... Виля смотрел на этого старого клезмера, как болван... А как кто? Когда Горовиц вставал кланяться... Во-первых, он еле вставал. Во-вторых, как он вообще шел?.. Голова у него уже падала... Нет, еле держится... Еле-еле набок. Такое чувство, что вот-вот упадет, а он за ней... Старый, старый... Я знаю?.. Наверно, девяносто лет... А олтер ид. Ему же жить тяжело. А играть?.. А он играл! Как! Играл!!!

Показали руки... Виля еще не видел такого. Нет, руки в полиартрите и ревматизме, в том, и другом, и третьем он видел. А такими пальцами вообще можно шевелить? В принципе?

Эти пальцы... Огромные... под панцирем... Великие динозавры... Его руки тяжело лежали... запястья опирались на дерево рояля... лежали. И не из них... Как же это сказать?.. Закованные в броню... они жили своими жизнями... Могучая жизнь... И человека еще не было... Они не собирались умирать... Они жили... И все более стягивала, давила их, отвердевала старая неумолимая кожа времени.

—  Посмотри на его пальцы!..

Ниночка посмотрела; подумала про себя, что Виля окончательно сегодня обалдел от нее, жары и этой музыки... Играет дряхлый еврей... Хорошо, наверное, играет. Ну и что? Она вздохнула... Взяла, чтоб что-то взять со столика, книгу... Белорусы издали... Бабель... Полистала... Сказала вслух:

—  Ди Грассо... Что это такое?.. Вроде, там кто-то кому-то не хотел отдавать деньги, но отдал... На него смогло повлиять большое искусство... Ну-ну... Нулечка закрыла книгу, положила на место; вздохнула...

—  Виля, я была вчера в Еврейском театре... Все там были... Во всем параде... Слышишь, там сидел один старичок... Все, что пели и играли, он сзади дублировал. Наконец, не выдержали и сказали, что вы же мешаете, так нельзя... А с ним была женщина, она говорит: "Извините пожалуйста, понимаете, он не может удержаться". "Пусть тогда идет на сцену и поет оттуда!" – Нина рассмеялась...

Жив Господь! Столько лет ничего не слышали – пусть старичок поет!

Виля вдруг повернул голову к окну. Вороны, каркая, летали над деревьями...

—  А правда, что они живут триста лет? – Ниночка провела пальцами по стеклу... Иногда казалось, что им не нужно говорить – слова?.. Это было странно и удивительно.

Виля повторил для себя вслух: "Здесь? С людьми? Как можно в таких условиях жить триста лет? Они их угробят... к чертовой матери".

Горовиц играл... Так, наверное, бы играл старый Пан. Он уже был бы старый и мудрый... И лицо его бы не искажала игра на свирели... флейте... Он смотрел бы на людей своими старыми глазами с катарактой и не было бы у него зла на них... Пан! Пан! Пан!

Ее длинные пальцы, белые на красном бархате с холодным брильянтиком на безымянном... Виля накрыл их своей рукой. Так.

Шальная мысль пришла ему в голову: почему говорят о загадке китов, когда те выбрасываются на берег? Дивное дело! Когда Сидоров, пьяный, выкидывается с пятого этажа – никто не удивляется, а когда кит выкидывается – божже мой! Что? Мало чего люди бросаются: жена бросила, муж бросил, белочка заговорила – никаких загадок, а киты чем хуже? Ничем. Какие загадки? И у них жены есть... Наверно, и профсоюз имеется. Что мы про них знаем? Что они киты, а мы цари природы?.. Недоделанные... Но это нам считается... У аиста, если супруга дохнет, муж тоже... Чем кит хуже? Нормальный кит, конечно, из-за такой ерунды не откажется, понятно, еще поплавать... Ну, так. Загадка... Идите, собирайте китовые сплетни.

Нуля удивленно сказала: "Какие-то странные в Москве зрители, истеричные. Ну, сыграл... Так что? Это же какие-то психопаты. Визжат, как девочка перед абортом".

А что? Она права. Да, он добился всего, чего мог... мог... Каждый может, как может... Дело не в этом. Нет, я не имею в виду... Что же я хотел сказать?..

Виля потер виски.

Да что?.. Молодец: он добился; он богат; наверное, слава; я знаю, что еще? Ну, и что? Разве то, что я живу, менее важно? Не то? О! Так это цель жизни человека?.. Господи! Я разве знаю?.. Все – идиотизм.

Он решил стряхнуть с себя все. Кто же такие дебильные вопросы себе задает, если хочет быть здоровым?

—  А, собственно говоря, что я так восхищаюсь? – Виля прищурился... Эти мятые штаны... Брюки мешком... Ну, ладно, это, конечно, тоже, но... Старый человек...

Нет! Вот, профессионально... Ага, здесссь... сссмазал... Или нет?.. Смазал!..

—  А! – Виля скривился... Нет, это – ерунда... А, собственно, что он играет? Миниатюрки. Х-хе... Миниатюрки. Что их играть на таком уровне? Ничего не стоит. Вот если бы он взял виртуозную вещь; романтиков или... в стиле Шёнберга... вмазал бы серию... Х О! А так... Виле стало легче. Он раскрыл фокус: жонглер держал в воздухе всего два шара. Вот и все... Конечно, это гениально, но это уже... понятная гениальность. Да-а. Дело не в зависти: важно понять...

Виля вдохнул полной грудью воздух; сделал потягуси – и... Потом включил блондинку. Та задвигалась... К ней подошел еще один чудак... Ее стали показывать в профиль... Виля посмотрел на ее извивания и небрежно промурлыкал:

—  3айка, шё ж ты знаешь про старую Одессу? Шё ты можешь знать? Виля в процессе мурлыканья хлопнул Нулечку по тамм... сравнил с блондинкинской... Нулик заметила... Когда Нинка злилась – удовольствие небольшое, но – такой встопорщенный шипящий котенок!

—  Что ты морочишь голову? Кто кроме тебя так говорит? И то ты так говоришь только, если тебе в голову что-нибудь ударит. Какая старая Одесса? У Лукоморья дуб зеленый с котом ученым и там же "старая Одесса". Что ты делаешься идиотиком?

Виля ошарашенно смотрел на нее. Черт, как больно она, оказывается, умеет бить... А, собственно?.. Ну, и что?..

Зайка, шё ты знаешь?..

Александр АЙЗЕНБЕРГ.

Рис. А. КОСТРОМЕНКО.