Номер 43 (1140), 16.11.2012

Мы продолжаем публикацию материалов, посвящённых 90-летию старейшей на просторах СНГ одесской молодёжной газеты. Начало см. в № № 15-24, 26-42.

Заслуженный журналист Украины Ким Каневский продолжает свой рассказ о работе в газете "Комсомольская искра". Начало см. в № № 34, 36-38.

На втором этаже восьмиэтажного творчески- административного корпуса нашего издательства удобно располагалась областная организация Союза журналистов СССР. Серьёзная была контора, что и говорить. Но о ней - после. Пока же вспомним, что на том же втором этаже помещался так называемый "Лит". В газетном простонародье это прозывалось цензурой, а его сотрудники - цензорами. Давно уже пора рассказать об этих мучениках наших перьев, которые на самом деле никак не заслужили звания "цепных псов" партии. Они вообще не были цензорами - в том смысле, в котором их представляют и по сей день иные не в меру свободолюбивые журналисты. Тезис "Тащить и не пущать!" никак не вязался ни с их наружностью и манерами, ни с задачами, поставленными державой перед ними. В моей памяти сохранились образы людей симпатичных, пожилых, много повидавших и переживших на своём веку. Это были подтянутые, очевидно, привыкшие к дисциплине и подчёркнуто- вежливые люди. Редкого терпения и аккуратности. О политике и ошибках в этой области они вообще не говорили. И наша лояльность режиму их не интересовала. Эти люди охраняли государственные и военные тайны в печати. То есть делали то, что делают их коллеги во всём просвещенном мире. И будут делать, пока не отменят государство. С его тайнами.

Между прочим, согласно Закону, даже и чисто-случайное разглашение такой тайны было чревато уголовной ответственностью. Таким образом, эти люди, можно сказать, спасали нас и газету от боооооольших неприятностей. Какие же это "цепные псы"?!

...Тихий, вежливый голос приглашает меня спуститься с седьмого нашего "искровского" неба на второй этаж. Человек в строгом сером костюме, белой рубашке и сером же галстуке. В рукопись смотрит сквозь круглые очки, а на меня - поверх очков. С удовольствием, говорит, прочёл очерк ваш об "Ивлии" (парусное судно, построенное молодыми энтузиастами по проекту аргонавтов и для экспедиции их же маршрутом - за руном. - К. К. ). Мне вообще очень нравится, говорит, ваш стиль. Далеко пойдёте, молодой человек. Тем более, тут нужно внимание. Вот вы пишете, что судно построено на верфи в Балаклаве.

- ??

- Маленькая деталь: в Балаклаве нет судоверфи.

- Да как же нет, когда там построили "Ивлию"?

- А очень просто. "Ивлию" там построили, я не спорю. А верфи там нет. - И указал на узкий длинный ящик картотеки, содержащей дислокацию всех судостроительных и судоремонтных предприятий страны.

Должно напомнить, о компьютерах мы и слыхом не слыхивали: прадед электронного калькулятора в вашей ладошке тогда прозывался ЭВМ и занимал две огромные комнаты в управлении Одесско-Кишиневской железной дороги. Но там, на втором нашем этаже, в помещениях обллита, ничего подобного не было. А имелось ужасающее число таких длинных узких ящичков. Картотеки! И содержали они всю информацию, необходимую для святого сбережения государственных и военных тайн.

Иногда, впрочем, всё ограничивалось телефонным звонком: исправьте, мол, не "Постановление ЦК", а "Решение ЦК" (две большие разницы, за незнание которых можно было погореть по- черному), на что имелся соответствующий ящичек. Воинские звания- должности - отдельный разговор, породивший даже журналистский анекдот: после просмотра обллитом материала о старинной книге "Слово о полку Игореве" издание уже фигурировало как "Рассказ о подразделении офицера Игорева". Смех, конечно, смехом. Дело хорошее. Но в том, что ни у кого из поминающих нашу "Искру" добрым словом не было неприятностей с судом и прокуратурой насчет этих самых тайн, - во многом заслуга сотрудников своеобразного этого сектора. Не говоря уже о таком откровенно побочном продукте их бдений, который мы в шутку называли "Замеченные очепятки". Сотрудники "Лита" вовсе не обязаны были подменять корректоров и редакторов. Но, будучи вынужденными прочитывать буквально всё, от ятя до аза, они не могли и не замечать ошибок. И при случае ставили нас в известность о них. Однажды забубённая моя головушка уцелела именно таким образом: будучи дежурным редактором, пропустил жутчайшую опечатку. На первой полосе в подзаголовке "З доповiдi Генерального секретаря ЦК КПРС..." первое слово начиналось не с "Д", а с "Ж". Представляете, что было бы, если бы в таком виде?! Благословен будь, Обллит!

После выхода редактора "Искры" В. Гоцуленко на республиканскую орбиту возникла некая заминка с новым редактором. Его обязанности, натурально, исполнял заместитель. Богдан Сушинский уже тогда считался профессиональным журналистом и опытным редактором. Все видели: в газете очень многое держится именно на нём. Не на шутку усидчивый и сосредоточенный, он в небольшом своём кабинете вычитывал абсолютно все наши художества - четыре тысячи строк каждого номера. У него был особый нюх на те места мелкого текста, где гнездились будущие неприятности. И это, опять-таки, спасало многих из нас. Хотя его комментарии по такому поводу были обычно тяжеловесны и не всегда корректны. К тому же он был довольно известным писателем. Почему Богдан не стал редактором? Говорили, отказался. Может быть, потому что это помешало бы его литературным занятиям. В это время мне было не до чужих проблем: положение автора этих строк в газете крайне осложнилось. Да что там: я был на вылете. Тому формальных причин было несколько, а о реальных даже теперь тошно вспоминать. Всё это возникло как бы вдруг, как бы из ничего. И именно возникло...

Вынужден признать: незадолго до того в кругу литераторствующих я хоть и был относительно популярен, однако вовсе не считался самым умным и талантливым - давили других. Но вот посыпались мои резонансные публикации, в художественном кинофильме лучшие артисты спели мои песни, театр поставил мою пьесу, всесоюзный журнал "Юность" напечатал мои стихи под фотопортретом. Моя поэма прозвучала в исполнении модного тюзовца, лауреата местной премии им. Багрицкого, на открытии культпрограммы, посвященной областной комсомольской отчётно- выборной конференции. Я получил извещение о том, что блестяще прошел творческий конкурс на семинар поэзии Всесоюзного литинститута имени писателя Максима Горького. И приглашаюсь в Москву для сдачи вступительных экзаменов. Понятное дело: это уже не шутки. И оседлавшие господствующие высоты стали браться за меня всерьёз.

Кому-то в обкоме не нравились мои каракули, кому-то - моя физиономия. Кто-то из приятелей-коллег зачем-то (зачем?!) шептал редактору и заму о моём неприятии их творчества, сочинял мои реплики и подогревал всемерно. Пустяковые ситуации завершились двумя выговорами в приказе. С обещанием третьего. Демонстративная доброжелательность сменилась оловом взглядов, обещания были забыты. И была у меня целая неделя, каждое утро которой начиналось с разговора типа: "Ну? Ты уже надумал, наконец? Уходишь из редакции? Какой тебе смысл работать в газете? Высшего образования у тебя нет, ты не член партии...". Ах, как хотелось загнувшему уже два пальца загнуть ещё и третий. Но чутьё человека из народа подсказывало возможность оплеухи. Оно бы ладно, чай - не Ален Делон. Но скандал, разбирательства, пятно на биографии...

Но однажды всё диаметрально переменилось. В газете появился новый редактор, и его приход сразу же изменил моё положение. Знакомы мы были давненько. Хороший русский писатель, полномочный представитель журналистики и вообще - литературы нашего города. Да ещё с двумя высшими образованиями, что по тем временам было необычно. Встречались мы на литературных вечеринках, в более конкретных компаниях. Спорили-беседовали о литературе, истории, сыпали анекдоты. Закусывали...

Он, в отличие от зама, был мужчиной открытым и дружелюбным, охотно вступал в разговор. Увлекательный собеседник и автор книжки рассказов, которая вот-вот должна была выйти в издательстве "Маяк". Мне нравился этот усатый, светловолосый крепенький человек, хорошо образованный и компанейский. И на писателя вполне похожий. Жил он в небольшой холостяцкой квартире где-то, помнится, за собором на Преображенской. И симпатичные ему сотрудники собирались там. Звал он постоянно и меня, что, повторюсь, немедленно вернуло мой кредит. И даже неслыханно реабилитировало авторитет. Это была классика студенческих вечеринок - с некоторым количеством сухого вина, с варёной картошкой, ломтиками сала и горячим черным хлебом. Ну, тюлечка, там... Что ещё...

Впрочем, он вскоре переехал в редакторскую квартиру на ул. Краснова, освобождённую вышевоспетым предшественником. И на редакционную дачу на Большом Фонтане. Куда мы лупили раза два в неделю на редакционной "Волге" - заради творческого же досуга. Впрочем, я лично там бывал чаще: мы с новым редактором сразу же засели за новую пьесу...

Так для "Искры" начался принципиально новый, можно сказать, этап жизнедеятельности. Он остался в памяти примерно так, как "оттепель" после 1953-го в сознании провинциальной интеллигенции. Немедленно куда-то подевались оловянные взгляды и черносотенный запашок. Стало много легче дышать, радостнее работать. Всё замкнутое, угрюмое, неразговорчивое расползлось, притаилось по углам. А в центре было молодёжно, шумно, весело. Но за всем тем как-то не заметили мы приход и укоренение всеобщего и полного бардака. Что, опять-таки, мало свойственно партийному изданию вообще, а коммунистическому - в особенности.

Да-с, зажили мы, конечно, на славу. Но меня почему-то не покидало ощущение надвигающейся беды. Слишком уж всё было легко. А опыт жизни нашептывал в среднее ухо: ничто прекрасное не бесконечно. Однако и в то же время какие-то бесенята шептали в право-левое ухо: мало ли на какие чудеса способна демократия. Ты просто отстал от жизни. Это тебе не при Сталине, сейчас так можно. И должно...

И однако же вскорости грянуло. "Искра" такого не видала. Да и вообще - кто из знатоков газетного прошлого может похвастаться таким экземпляром в своей коллекции воспоминаний и восторгов? Лично я к тому моменту, видимо, уже выбрал весь лимит зигзагов фортуны - случайно оказался не замешанным в завязке. Поскольку накануне уехал в командировку. Там встретился с командировочным же Поповым. И двумя старинными приятелями - комсомольскими секретарями глубинки. Встречу отметили. И вляпались в небольшое ДТП - столкновение райкомовского ГАЗика с туравтобусом. Утром вернулись в Одессу в ожидании нагоняя. Звоню завотделом, каюсь и прошу отгул. Отдохнуть, мол, собраться с мыслями. А Гаврилова - в одну душу: "Пулей в редакцию! Нам сейчас не до твоих подвигов. Тут редактора снимают!"

Ну какой тут отгул! В газете выяснилось: вчерась совпали два события. Пленум ЦК ЛКСМУ и юбилей главы государственного облтелерадиокомитета. Последнего поздравляли все главы одесских СМИ, в том числе и мой патрон и соавтор. Но все разъехались по домам, а он вернулся в редакцию. Да ещё и не один, а с тогдашним главой радиовещания, бывшим диктором ТВ и моим старинным приятелем. Редакция, как говорится, стояла на ушах - только что в Киеве закончились пленарные речи, шла напряженная работа по выпуску завтрашнего номера, у всех в редакции глаза вылазили из орбит. И это ясно - ошибка в таких публикациях каралась исключительной мерой. А тут, понимаешь, весёлый первый руководитель газеты зазывает всех к себе в кабинет, угощает горячительным. Сотрудники стали запираться в своих кабинетах. И хлопец разозлился, стал ломиться в двери и выкрикивал всякие словечки в адрес тупых, ленивых и бездарных, которым не место в газете. Главный радийшик довольно быстро сообразил: дело пахнет скандалом. И, будучи человечком, опалённым опытом, довольно быстро смылся. А патрона не могли унять ещё долго, что расширило его реплики, запротоколированные в заявлениях некоторых "потерпевших".

Несколько бумаг такого рода уже утром были зарегистрированы техсекретаршей райкома партии (грамотно сработала наша парторг - в обкоме комсомола могли и замять). И понеслось... Феерическая эта карьера завершилась спасением партбилета с помощью медицины (некие явления, временно помрачающие сознание) и "строгача". И постом инспектора по культуре в областном культурном управлении.

Дело, конечно, не в данном экс-редакторе. Вернее, не только в нём. Стальной партаскетизм сталинских кадров почти незаметно перешел в абсурд противоположности. Все пожимали плечами, разводили руками. И ждали дальнейших сюрпризов. Пока не дождались...

Ким КАНЕВСКИЙ.

На фото Михаила РЫБАКА:
недолго поработавший редактором "Комсомольской искры"
Виктор Сильченко
и его старший коллега
Игорь Беленьков.