Номер 37 (1134), 5.10.2012

Журналист:
"Что бы вы взяли с собой на необитаемый остров?"

Дмитрий Шостакович:
"Партитуру Малера".

"Играй же на разрыв аорты" - это строка из стихотворения Осипа Мандельштама "За Паганини длиннопалым:". Строка мне вспомнилась на концерте, посвященном 75-летию со дня создания Одесского филармонического концерта, коллектив которого с 1991 года возглавляет Хобарт Эрл.

Маэстро Эрл выбрал для юбилейного концерта программу, в которую вошли "Серенада для струнного оркестра" Петра Ильича Чайковского, его же Шестая симфония (Патетическая) и Adagietto - медленная часть Пятой симфонии Густава Малера.

По словам самого Хобарта Эрла, сказанным на пресс- конференции, посвященной грядущему юбилею, Чайковский и Малер не самые сочетаемые композиторы, но тем не менее его выбор программы понятен.

Эрл выбрал Малера не потому, что "время Малера пришло", как заявил в 1967 году Леонард Бернстайн, один из первооткрывателей Малера и великий его интерпретатор. И не потому, что распространение музыки Малера, его популярность сегодня просто поражают.

Но во внутреннем мире композиторов было нечто общее. В душе Малера, так же, как и в душе Чайковского, гнездилось страдание, чувство вины, которое не могло не найти отражения в их музыке.

В Чайковском это чувство было связано с его нетрадиционностью в области интимных отношений, разлад между религиозным и нравственным воспитанием и невозможностью изменить в себе то, что обусловила в нем природа.

В Малере - из-за болезненных отношений с собственным еврейством. "Даже при достаточно беглом знакомстве с биографией и сочинениями Малера можно понять, что еврейство его беспокоило и в то же время являлось мощным стимулом в его творчестве"- писал известный музыковед Т. Варгафтик. Отсюда смятение, нервозность и одновременно грандиозность его музыки. От этого чувства он не смог избавиться даже тогда, когда крестился в 37 лет (иначе он не мог бы стать главным дирижером Венской оперы), а может быть, "предательство веры отцов" даже усугубило внутренний разлад.

Симфонии Малера - это картина современного ему общества. В своей трагической музыке он предвидел все великие катастрофы ХХ века.

В своих симфониях Чайковский ставил перед собой те же проблемы, предавался тем же размышлениям о смысле жизни и человеческой судьбы. В последней, Шестой, он предугадал (предопределил?) свою судьбу.

Не помню, кто написал: "Композитор - это стиль метафоры. Способ обращения с музыкой. С нервами слушателя. Способность рисковать головой". И эта фраза мне тоже вспоминалась на юбилейном концерте.

Но вернемся к концерту, к концертной программе.

В фильме Лукино Висконти "Смерть в Венеции" (по новелле Томаса Манна) Adagietto Малера звучит как лейтмотив, позволяющий ему комментировать музыкой совершенно разные душевные состояния героя, от меланхолии до отчаяния, от мечтательности до радости в минуту самообмана.

Известно, что Adagietto, посланное Малером своей ученице и будущей жене Альме Шиндлер, послужило признанием в любви. Но известно и другое. Не раз эта музыка исполнялась как траурная. Ее для исполнения выбрал Бернстайн на похоронах своего учителя Сергея Кусевицкого (русского контрабасиста и дирижера), она звучала на похоронах самого Бернстайна и на похоронах Роберта Кеннеди.

Отсюда вывод, что восприятие Adagietto зависит от контекста, в котором оно прозвучало.

Контекст, в котором Adagietto было исполнено на юбилейном концерте, - это лучезарная "Серенада" и трагическая Шестая симфония - два шедевра Чайковского, как бы подчеркивающие противоречивость шедевра Малера.

Шестая симфония автобиографична. В ней воплощен душевный разлад композитора. Нравственные муки отражены с необыкновенной силой. Особенно это ощущается в последней части, перекликающейся с музыкой, написанной к "Пиковой даме".

Хобарт Эрл вложил весь свой темперамент, все свое ощущение трагичности этой гениальной музыки, ставшей реквиемом композитору, ушедшему из жизни через девять дней после первого исполнения симфонии. В последней части De profundis (молитва об умершем) лицо дирижера выражало неподдельное страдание. А у меня, признаюсь честно, мороз пошел по коже, и вот тогда всплыла в памяти мандельштамовская строка: "Играй же на разрыв аорты".

Елена КОЛТУНОВА.

Фото Леонида БЕНДЕРСКОГО.