Номер 9 (1155), 7.03.2013

Мы продолжаем публикацию материалов, посвященных 90- летию старейшей на просторах СНГ одесской молодёжной газеты. Начало см. в № № 15-24, 26-49 за 2012 г., № № 1-8 за 2013 г.

В "Комсомольскую искру" я попал с легкой руки редактора многотиражки "Одесский политехник" Григория Григорьевича Ярмульского - Гыр Гырыча, как звали его за глаза (а может, и в глаза - то мне доподлинно неизвестно) сотрудники газеты, куда я пришел сразу по поступлении в политехнический институт. Видимо, оценив мой подвижнический труд на поприще многотиражки, Ярмульский в виде поощрения отдал одну из моих корреспонденций в областную молодежную газету, а вскоре и меня препроводил туда же, тем более что в том году редакция открыла для своих друзей Школу молодого журналиста.

На первом занятии нам был представлен основной творческий актив газеты плюс мэтры из других областных газет - "Знамени коммунизма" и "Черноморской коммуны". Здесь были, насколько помнится, Евгений Голубовский, Павел Шевцов, Семен Лившин.

Последний вызывал особенное любопытство как автор фельетонов - жанра, ныне практически утраченного отечественной журналистикой. Сатирико-юмористический раздел "Козлотур", организатором и главным автором которого был Лившин, своей боевитостью обеспечивал популярность газеты, которую с удовольствием читали и выписывали люди всех возрастов.

Семен Лившин запомнился еще и тем, что тема его занятия, против всех ожиданий, была посвящена не психофизиологии смеха или механике сатиры, а совершенно, казалось бы, никакого отношения не имеющей к творчеству технике безопасности журналиста. Как собирать и фиксировать факты? Как обезопасить себя от жалоб героев публикаций? Что делать, если все же разгорелся скандал? Эти и другие вопросы он излагал со знанием дела, поскольку попутно с сатирико-юмористической тематикой вел в газете и правовую. Да и герои его фельетонов, которые вовсе не жаждали популярности, а напротив, всячески старались ее избежать, видимо, не раз пытались попортить кровь автору. Так что его опыту можно было доверять.

Уже потом, работая в "Вечерке" под началом Семена Адамовича, я убедился, насколько тщательно обеспечивал он "тылы" своих публикаций, запасаясь документами, фотографиями и еще бог весть чем. И нас, сотрудников отдела, учил тому же.

Как бы то ни было, уже с первых шагов, я понял, что мои занятия фотографией могут очень пригодиться с точки зрения техники безопасности и что неплохо бы еще обзавестись диктофоном. Что и сделал при первой же возможности.

Естественно, я стал автором по отделу учащейся молодежи, руководила которым Ирина Пустовойт.

Одно время ее маленький кабинет был как раз против входной двери редакции, отделяемый от нее небольшим коридором. В этом коридоре мы и столкнулись. Распознав во мне студента, она тут же увлекла меня к своему столу и, коротко расспросив о том, кто я и откуда, с мольбой проговорила:

- Выручи меня. Тут, понимаешь, такое дело: надо срочно сдавать материал, а автор, с которым мы договорились, меня подвел.

В тот день из редакции я уходил окрыленным - предстояло не только заниматься любимой журналистикой, но и выручать красавицу, попавшую в беду. Я чувствовал себя джентльменом. Да что там джентльменом - рыцарем!

Уже потом я убедился, что джентльменов и рыцарей вокруг нее было немало. Иному, живущему где-нибудь на поселке Котовского, она могла позвонить и нежно проворковать:

- Гарик, можешь приехать, отвезешь меня в сто девятнадцатую школу.

И хотя до школы на проспекте Мира от Пушкинской, где размещалась редакция, было не больше пяти кварталов, можно было не сомневаться, что Гарик приедет через весь город и будет терпеливо ждать, чтобы, доставив Ирину туда и назад, быть милостиво отпущенным с совершенно неопределенным "звони" или "позвоню".

Не думаю, что все эти гарики удостаивались большего вознаграждения - Ира с какой-то непостижимой, только ей присущей, силой и мудростью избегала ненужных ей притязаний, не теряя в то же время теплого душевного контакта с человеком.

Ее статьи, длинные и основательные, не раз отмечались на редакционных летучках в числе лучших, и, думаю, вовсе не потому, что редактор был очарован ею; просто она умела найти интересную тему или сделать таковой неинтересную, разговорить специалиста - источник своей информации - до такой степени, что он излагал все, на что был способен. Не исключено, что и тут немалую роль играли ее обычное: "Выручи меня..." - и умоляющий взгляд, перед которым невозможно было устоять. Но главным образом - умение впитать в себя незнакомую информацию, логически выстроить ее и преподнести читателю так, что он примет позицию журналиста как свою собственную.

Журналистская профессия порой рождает у некоторых ее представителей, да и у ряда читателей, ошибочное мнение о какой- то их сверхъестественной мудрости ее представителей. Есть среди нас мудрецы - не буду спорить, тем более что лестно, да и хотелось бы этому соответствовать. И все же мне думается, что объяснение несколько проще. Оно - в словах великого Исаака Ньютона, писавшего не менее великому Роберту Гуку: "Если я видел дальше других, то потому, что стоял на плечах гигантов".

Как часто мы забываем, на чьих плечах стоим!

С легкой руки Ирины Пустовойт я написал незатейливый репортаж с репетиции школьного театра "Юность" той же 119-й школы. Вот как вспоминал об этом театре через многие годы народный артист Украины Олег Школьник, бывший в то время выпускником этой школы и, естественно, одним из героев той давней публикации:

- В этом учебном заведении работала совершенно дивная преподавательница русского языка и литературы - Юлия Моисеевна Самарова. У нас был школьный театр "Юность". Мы позволяли себе играть взрослые вещи. Помню первый спектакль, он был по пьесе Виктора Гусева "Слава". Время действия - 1934 год, пьеса в стихах. Таня играла девушку, которая выходила замуж за моего героя. И знаешь, как я ее дразнил? Товарищ будущая жена! Она, естественно, бесилась. Дело кончилось тем, что уже 30 лет мы вместе.

Запомнился еще один репортаж той поры - с одного из заключительных этапов молодежной военизированной игры "Зарница". Она должна была сыграть какую-то там роль в патриотическом воспитании молодежи, и не сомневаюсь, что сыграла ее, потому что уже в ее ходе я стал свидетелем такого диалога двух ее участников - мальчишек лет четырнадцати.

- Я бегу, знамя тяжелое, а ветер навстречу... - говорил один другому, едва переводя дух, на что собеседник насмешливо заметил:

- Ветер же тебе в спину дул, помогал бежать!..

Тут вмешался кто-то третий.

- А ты пробовал бежать со знаменем?..

Это было сказано таким тоном, что и я тут же почувствовал, насколько это нелегко - бежать со знаменем.

В последние полгода ее жизни мы сидели с Ириной в "Вечерней Одессе" в одном кабинете, доставшемся нам в наследство от Лившина, уехавшего из Одессы.

- Я тебе не буду мешать, - словно извиняясь, проговорила она, вселяясь в кабинет и кивая на мой стол, заваленный письмами, в которых я увязал все глубже и глубже.

- Так ты и не мешаешь, - ответил я.

Она появлялась в редакции нечасто, а появившись, сдавала написанный невесть где материал или созванивалась с кем-нибудь об очередной публикации. Были в ней в это время какая-то подавленность и тревога, что не могло укрыться даже от меня, погруженного в дела и не слишком чувствительного к настроению других. Лишь однажды она пришла, совершенно отрешенная и спокойная, как человек, принявший для себя важное решение.

- Слушай, давай поедем в консерваторию - там сегодня Рожковский дает сеанс гипноза.

Она умоляюще посмотрела на меня, и я понял, что лишен возможности ответить отказом, несмотря на все груды неразобранных писем.

Мне искренне жаль, что ей было отпущено так мало лет!

Придя однажды в институт, я встретил своих однокурсников изрядно встревоженных:

- Витя, тебя сейчас побьют, - сообщили они мне.

- За что?

- За твою публикацию. Две группы из-за нее получили двойки.

Публикация была, с моей точки зрения, совершенно невинная: обычный репортаж с экзаменационной сессии - что в нем особенного? За что меня бить? Оказывается, было за что. В пылу красноречия я проговорился, не называя, впрочем, имен и других примет действительности, что некоторые студенты, дабы заслужить особую благосклонность преподавателя, украшают страницы своего конспекта стихами экзаменатора, которые он неосмотрительно прочел своей аудитории.

Формулировка была, с моей точки зрения, предельно мягкой, потому что, во-первых, лекция в техническом вузе - совсем не то мероприятие, где предполагаются стихи, во-вторых, вирши, в которых рифмуются слова "атомный век" (с ударением на выделенной букве) и "инженер" как-то и стихами неудобно назвать... Но что не делает даже с серьезными людьми жажда общественного признания!

Словом, репортаж мой был опубликован, две группы студентов пошли на пересдачу, я чувствовал себя последней сволочью и ожидал справедливой расправы. Однако, против всех ожиданий, меня не побили. Кто-то даже заступился: мол, он же ни слова неправды не написал - за что ж бить?

Они вообще были очень добрыми, мои однокашники. Такими и остались, кто, конечно, дожил до сего дня. И печатное слово любили. К печати у нас вообще относились уважительно и с доверием; слова "я сам в газете читал" нередко бывали решающим аргументом в любом споре.

Первой газетой, куда меня приняли на штатную работу, стала, как ни странно, "Вечерняя Одесса". Ее рождение счастливо совпало с моим окончанием вуза, и я, едва оглядевшись на "Кислородмаше", куда получил направление, отправился в редакцию.

Владимир Гоцуленко, заведовавший в ту пору отделом экономики, тут же пристроил меня к делу, нагрузив заданиями, для выполнения которых не надо было трое суток шагать и трое суток не спать, поскольку все было у меня под рукой. Дело в том, что "Кислородмаш", руководимый в те годы Борисом Евтихиевичем Тринчуком, задавал тон в числе лучших предприятий города и всегда был желанным объектом для прессы. Так я оказался, как говорится, на острие событий, получил в "Вечерке" зеленую улицу, и через два года имел в своем активе не один десяток публикаций, занимавших порой целую газетную полосу.

Но начал я в газете с должности фотокорреспондента. Для меня это было довольно неожиданно, и в редакции, насколько я понимаю, на это смотрели как на авантюру.

Да, я дружил с фотоаппаратом, снимал фоторепортажи для телевидения, старался, подражая любимому мною Василию Пескову, сопровождать свою писанину снимками, не один год посещал областной фотоклуб, но никогда, даже мысленно, не примерял на себя работу газетного фотокора.

Здесь я вынужден сделать небольшое отступление, чтобы вместе с читателем приподняться над локальными событиями и попытаться представить более общую картину одесской журналистики того времени - только так, в контексте конкретных событий, и можно понять закономерность того, что на первый взгляд кажется случайным.

С появлением в июле 1973 года "Вечерки" в городе образовался определенный дефицит газетных кадров. Что ни говори, а заполнить полсотни вакансий, из которых добрая половина - журналистские, не так-то просто даже для такого богатого талантами города, как наш. Переполовинивание "Комсомольской искры" мало что давало. Испытанный резерв областных газет - ведомственные многотиражки и ведомственное же радио - хоть и дал "Вечерке" немало творческих личностей, среди которых были Николай Демешин, Лилия Новицкая, Аркадий Межиковский, проблему фотокора тоже не решал.

Опытных газетных фотографов в городе можно было пересчитать по пальцам: Александр Решетняк, Анатолий Князев, Ян Вельц, Аркадий Таран, Александр Заварин, Владимир Пащук, Леонид Сидорский да Михаил Рыбак - вот, пожалуй, и все газетные фотографы той поры. Все они были при деле, все - нарасхват. Появлявшиеся время от времени на страницах газет Анатолий Вакуленко, Борис Кузьминский, Вячеслав Теняков и Георгий Грудев погоды не делали по причине то ли занятости по месту основной работы, то ли по молодости и неопытности. Словом, место фотокора в газете время от времени было вакантным.

(Продолжение следует.)

Виктор ПОПОВ.

На фото:

Виктор Попов. 1977-1978 гг. Фото Б. КУЗЬМИНСКОГО.

Ирина Пустовойт. 1970 г. Фото В. ПОПОВА.

Новостройка. 1977 г. Фото В. ПОПОВА.

Наталья Герасименко. 1970 г. Фото В. ПОПОВА.