Номер 09 (754), 11.03.2005

Игорь ПОТОЦКИЙ

ДЕСЯТЬ ОДЕССКИХ ИСТОРИЙ

У Ликфиндера была неуклюжая фамилия, но он к сорока годам перестал ее стесняться и завидовать Ивановым и Петровым, у которых были фамилии вполне нормальные. К сорока годам Юзик Самойлович Ликфиндер неожиданно ощутил, что фамилия делает его незаурядным человеком по той простой причине, что больше в Одессе никто такой фамилии не имеет, а он вот имеет и может запросто поделиться со всеми женщинами, желающими эту самую фамилию принять. И тогда по настоянию своей мамы Полины Львовны он напечатал в одной из газет, что он, Юзик Самойлович Ликфиндер, готов познакомиться для серьезных отношений с тонкой, обаятельной и лишенной вредных привычек женщиной, способной стать его дамой сердца, ежели они друг другу понравятся, но в Израиль, США, Германию и даже ближнее зарубежье он ее не вывезет, ибо является патриотом, во-первых, Одессы, во-вторых, Молдаванки, в-третьих, улицы Богдана Хмельницкого, бывшей при совдепии образцовой и с переходящим вымпелом.

Объявления поместили четыре раза подряд, и к Ликфиндеру стали пачками приходить письма от женщин, имеющих и не имеющих одесской прописки, а живущих далеко от Черного моря или не очень далеко, но все равно не имеющих возможности окунать в черноморские волны свои стройные и страстные тела. Юзик Самойлович читал все письма внимательно, потом сортировал их, показывал Полине Львовне, а она была в восторге, что ейный сын пользуется таким спросом, и давала ему всегда один совет:

— Только не торопись! Вникни в ситуацию!

В ситуацию Юзик Самойлович вникал с легким сердцем, но ждал письма от незнакомой женщины, от которого бы в нем все перевернулось, сердце бы стало выводить трели, волосы стали торчком, и тогда бы он ей, не задумываясь, телеграфировал: "Приезжай тчк поскорее тчк сгораю от нетерпения увидеть". Но таких писем не было, да и фотографии, присылаемые ему из редакции по почте (за дополнительную плату), оставляли его равнодушным: нельзя же было обыкновенной женщине разрешить присвоить фамилию Ликфиндер и уже этим облечь ее на непохожесть на всех прочих одесских женщин.

К концу третьей недели Юзик Самойлович явно заскучал, перестал бриться, говоря своим сослуживцам, что он решил отпустить бороду и усы, но они все равно не верили, зная, что усы и борода ему не шли, что было доказана два или три года назад, когда Ликфиндер, иногда совершавший непредсказуемые поступки, отпустил густую растительность на лице и постригся наголо. Дело было в середине лета и солнечные лучи весело поблескивали на его голом черепе, и казалось, что они успевали переговариваться между собой. Именно тогда Юзика Самойловича планировали сделать начальником отдела в его родном банке, но управляющий возвысил не его, а Петра Тимофеевича Самойленко, хоть Юзик Самойлович был способнее и аккуратнее, чем Qамойленко, но слишком уж управляющего раздражал его лысый череп. К тому же управляющий считал, что Ликфиндер обязан был посоветоваться с ним: можно или нельзя стричься наголо. Но он проявил излишнюю самостоятельность, теперь пусть сетует на себя, а Самойленко на такой безрассудный поступок не способен и ему можно доверить отдел. И вообще, как рассудил управлящий, фамилия Самойленко лучше, чем фамилия Ликфиндер, она более привычна для слуха, да и примерный семьянин Самойленко будет благодарен понятно как, а Ликфиндер наверняка ничего не выставит, потому что холостяки думают о себе, а не о начальстве.

Юзик Самойлович тогда не больно расстроился, ведь у начальника отдела много лишних хлопот, а у него есть борода и усы, и он может вести себя, как хочет, а начальнику следует быть примером в глазах подчиненных. Он знал, что ежели захочет, то станет большим начальником по банковской линии, ведь он еще в шестом классе больше всех одноклассников собрал консервных банок и даже первым их пересчитал, что говорило о его тогдашних выдающихся организационно-счетных способностях. Ему тогда на один день присвоили лидерство в классе, словно он был круглым отличником, лучшим футболистом-баскетболистом или, на худой конец, редактором стенгазеты. И директор школы Пал Палыч Стожарский перед всем классом пожал ему руку, и он был горд, что директор при всех сказал ему:

— Молодец, Ликфиндер!

Пал Палыч Стожарский сказал это так убедительно, что целый месяц Юзика учителя не трогали и не награждали неудовлетворительными оценками.

Впрочем, все это произошло очень давно и редко теперь мелькает и в без того перегруженной памяти Юзика Самойловича, который теперь из всех школьных лет помнит четко лишь выпускной класс, когда он влюбился в Тоньку Орешникову и даже сделал все возможное и невозможное, чтобы она две недели отвечала на его чувства; это были прекрасные четырнадцать дней и ночей, наполненные ароматом просыпавшейся весны (март только перевалил за середину), нежными взглядами, коротенькими записочками, поцелуями, гордостью, что и Тонька перед ним не устояла, но потом две недели промчались, словно два скорых поезда, а девушка ушла к Лешке Русашвили, баскетболисту-футболисту, первому красавцу школы. Оказалось, что Лешку Тонька любила всегда, всю свою старшеклассную жизнь, а встречаясь с Ликфиндером, она мстила Русашвили за нечто такое, что было понятно только ей, ведь перешептывания класса и соседнего класса, и еще двух классов в расчет брать не следует.

Ликфиндер тогда был на грани самоубийства; ему повезло, что никто из его дружков так и не раздобыл пистолет, а ему следовало обязательно стреляться, но при этом он бы обязательно написал в предсмертной записке, что Тонька Орешникова, балерина-гимнастка, не виновата, а просто ему муторно и посему он оставляет белый свет и меняет его на вечный ночной мрак. Он тогда размножил свое послание для всех одноклассников, сотрудников МВД и прокураторы, директора школы и двух заучей, классной руководительницы, училки физкультуры, мучавшей его своими придирками, но письма не пригодились: пистолет так и не нашелся.

У Тоньки Орешниковой потом было два неудачных брака, а Лешка Русашвили куда-то навечно слинял, но понятно, что в неудачных тонькиных браках виноват только он. Впрочем, балериной она стала, и Ликфиндер иногда ходил смотреть балетные премьеры и даже представлял себе, что он может стать третьим мужем Орешниковой. Тогда в балетной труппе появится прима с фамилией Ликфиндер, но тут он представлял, что Орешникова не захочет менять свою фамилию на его, у них начнутся ссоры и ничем путным это не кончится.

— Не думай о ней, – внушала тогда своему единственному и неповторимому сыну Полина Львовна. – Балет просто провоцирует на измену, а зачем тебе такая жена? К тому же банковским служащим не к лицу иметь в супругах балерин. Зачем раньше времени загонять себя в могилу?

Тут Полина Львовна почему-то вспоминала жен Александра Сергеевича Пушкина и Шандора Петефи, который был великим венгерским поэтом, любил до безумия свою избранницу С. Юлишку, а она была к нему равнодушна. Это были убедительные примеры, и Юзик Самойлович быстро сдавался и говорил, что ему следует пока делать карьеру, самовоспитываться, а все остальное, как говорится, потом. Полина Львовна подходила к нему, ласково гладила его волосы (когда он не был с голым черепом).

Так бы это продолжалось и продолжалось, но тут Полина Львовна решила, что ее единственному чаду следует жениться, и начала поиски невесты с рвением, на которое была способна только она. Каждое утро она просыпалась с надеждой, что именно сегодня ей подвернется женщина с необыкновенной душой, к тому же красивая, подходящая ее сыну, ведь он сможет взять ее на содержание, а она, красотка, будет рожать ему детей, малюсеньких ликфиндорчиков, готовить борщи и салаты по рецептам Бориса Бурды, а по вечерам они будут втроем прогуливаться по Дерибасовской; неторопливо, как и положено красивому одесскому семейству, которому больше двухсот лет, а если меньше лет на семьдесят или восемьдесят, то это не так уж и важно.

Полина Львовна иногда приводила женщин на смотрины к Юзику Самойловичу; при этом она готовила пироги "пальчики оближешь", сама заваривала чай, на что была большая мастерица, и все собиралась позвонить Бурде, как это следует делать, но у нее на такие пустяковые звонки просто не хватало времени. Молодые и красивые женщины уплетали пироги, пили чай, восторгались кулинарными способностями Полины Львовны, но она чувствовала, что в них нет настоящей женственности, а только желание выйти замуж и получить фамилию Ликфиндер, как визу на будущие странствия по дальнему зарубежью. К тому же она никак не могла остановить свой выбор на какой-то конкретной женщине. Поиски продолжались, женщины мелькали, как в калейдоскопе, жизнь Юзика Самойловича расшаталась совсем, а нервы то и дело принимали боксерскую стойку и были готовы ответить ударом на удар.

(Окончание следует.)

Рисунок А. КОСТРОМЕНКО.