Номер 33 (1029), 27.08.2010

Заслуженному врачу Украины и давнему другу нашей газеты Анатолию Дмитриевичу Шубину 30 августа исполняется 70 лет. В подобных случаях принято готовить юбилейное интервью, рецепт которого давно и хорошо известен: немного о себе, немного об учителях, наставниках и коллегах, пару интересных "историй из жизни", а в завершение - планы на будущее. Ну а если речь идет о враче, то в качестве "гарнира" полагаются "рецепты здоровья". Жанр этот устоявшийся, и, чего греха таить, мы также первоначально намеревались следовать канонам. Тем более, что главному врачу городской консультационной хозрасчетной поликлиники (кстати, говоря, первой такой не только в Украине, но и на всей "одной шестой мира") всегда есть о ком и о чем рассказать. Однако, начавшись с воспоминаний, наша беседа и дальше пошла в этом направлении, так что в результате от первоначальных намерений не осталось и следа. О чем, впрочем, мы нисколько не жалеем: не так уж много сохранилось в нашем городе коренных его жителей, способных воссоздать неповторимую атмосферу одесской жизни 1940-50-х годов.

- Одесса времен вашего детства и юности - какой она была?

- Совсем другой, чем сейчас. И дело не только в архитектуре... В основном, это чувствуется, когда общаешься с людьми. Разница в общении сегодня очень большая. Сейчас ты общаешься с человеком и чувствуешь, что он какой-то напряженный, озабоченный, озадаченный. А в то время... Я не могу сказать, что тогда было проще и легче. Тогда тоже были трудности, были те же проблемы в каждой семье - где купить форму ребенку для школы, что приготовить на обед... Да, одни получали больше, другие меньше, но было что-то общее - единение душ, единение взглядов. Мы все жили одними заботами, одними делами.

Вот возьмите одесские дворики. Все знали, кто что купил, кто что будет готовить на обед, а женщины обменивались рецептами, как лучше приготовить ту же рыбу... А одесская фаршированная рыба! Если рецепт знала одна хозяйка, так его знали уже и все. И потом, во дворе жили люди многих национальностей - евреи, русские, поляки, греки, болгары, но не было того, что какая-то нация превалировала. Все были абсолютно на равных. В одесских двориках даже вода была общая; дворовой кран стоял в центре, и вокруг него само собой возникал круг общения. Обсуждали события, сплетни: "Ой, вы знаете?.." Не было равнодушных, люди жили городом. "Вы слышали? Вы знаете, что?" Вот так жили.

Город был маленьким, и когда началось переселение в квартиры на Черемушках, то говорили: "Это же у черта на куличках". О тех, кто туда перебирался, поначалу говорили: "Нашелся сумасшедший".

- О войне, оккупации у вас остались какие-то воспоминания?

- Я жил в Высоком переулке, 4, это центр Молдаванки. Когда город бомбили, то одна бомба упала на 8-й номер. Естественно, у нас посыпались стекла. И я бабушке говорю: "Бабушка, бомба, бах!" Этот гул, тревога, шум - все это очень помнится до сих пор. Я жил с бабушкой, потому что мама была в подполье.

В 1943-м меня крестили. У нас на квартире в одной комнате жил немец, который работал в гестапо, а в другой - румынский поп. И вот этот немец все время говорил на меня: "Жидам, жидам"... - потому что я некрещеный.

Этот паразит чего только ни делал! Он имел манеру выбрасывать на стол конфеты, а когда приходил, то пересчитывал их. А еще взял такую манеру - стрелять. Я бегаю, а он стреляет. Бабушка вскочила (она очень хорошо знала идиш, который схож с немецким), начала на него кричать, он ее ударил... Конечно, бабушка испугалась... И меня крестили в Алексеевской церкви. И я до сих пор сохраняю эту метрику, специально сохраняю. Там на обороте - на румынском языке запись. Для меня это как реликвия...

- Изменились ли отношения между одесситами после войны?

- В нашем дворике жили много еврейских семей. Эти люди во время войны уехали, потом вернулись. Был у нас такой дядя Йося, пожилой человек, и у него было двое детей, Додик и Аня. Они вернулись из эвакуации, нищие приехали. А тогда было много разрушенных зданий, в том числе неподалеку от нас, на Буденного. К чему это я все говорю: дядя Йося пошел по этим развалинам, нашел там колеса и все остальное и смастерил себе тачку. И вот он перевозил грузы от вокзала и этим зарабатывал. Когда он возвращался, мы его уже ждали, и он всегда давал нам гостинцы - кому яблочко, кому помидорку... Вот так дружно жили. Так что в этом плане после войны ничего не изменилось.

Контингент у нас во дворе был большой. Одни работали в доке, другие - на маслобойке, третьи - на хлебозаводе, тетя Дора работала на сигаретной фабрике... И все как-то помогали друг другу. Не было праздников, чтоб мы не гуляли все вместе. Праздники устраивали во дворе. Накрывался стол, кто что мог, приносил из еды, вот так сидели и праздновали. Выносили во двор проигрыватель, танцевали, пели.

Ругались ли? Вы знаете, ругались. Когда приходил пьяный муж домой, ругались. Жене говорят соседи: "Аня, чего ты начинаешь мужа долбить?" А та огрызается: "Не вмешивайся!" И вот уже поругались. Но каких-то серьезных конфликтов не было.

Воровства во дворе не было. Можно было уйти и попросить: "Жора, посмотри, пожалуйста, за моей квартирой, а я побежал на Алексеевский рынок".

Во дворах в то время держали свиней, коз, кур, индюков. Рядом с нами, в 6-м номере, жила еврейская семья, они держали корову в сарае, и мы покупали у них молоко. Нет, надо чувствовать эту общность.

- А как дети тогда жили, в какие игры играли?

- Я мечтал быть вагоновожатым. Когда заходил в трамвай, то просто балдел, получал море удовольствия от того, что я еду в трамвае. У моей крестной, Анны Михайловны, подруга работала вагоновожатой. В то время появились в Одессе первые чешские вагоны, пульманы их называли. И вот она меня пару раз покатала на пульмане, я был просто в восторге.

А так... Играли в футбол, но не во дворе, а рядом, - в школе была небольшая площадка. С девочками мы играли в волейбол, если не сушилось белье... Девочки - те вязали, учились у старших. Моя бабушка очень хорошо вязала - салфетки, кофточки, носки. Она никогда не сидела без дела, и соседки тоже: сядут в кружок, начинают обсуждать что-то, а в это время вяжут, штопают, перешивают.

Так получилось, что несколько лет после войны я провел в Германии, где служил отец. И вот когда мы посмотрели фильм "Тимур и его команда", то в городке воинской части решили идти по этому пути. Нашли провод, консервные банки (в столовой военной части), понаходили коробки... Брали нитку, потом делали две дырки в банке, посередине этой нитки привязывали еще нитку, потом банку соединили между домами, чердаками. И, чтобы собрать ребят из всех домов, начинали трезвонить. Родители не поняли, в чем дело, перепугались, все повыскакивали с пистолетами наготове. Ну потом нас разоблачили, все посмеялись. Такого мы шороху навели. А потом организовали штаб, наломали веток и на чердаках сделали закрытые такие шалаши.

Ну а когда вернулись в Одессу, и я стал постарше, то в субботу и воскресенье в качестве поощрения ездил на Дерибасовскую. По ней ходили троллейбусы... Это немного мешало: из-за транспорта не всегда можно было увидеть на противоположной стороне своих друзей, знакомых. Для похода на Дерибасовскую специально одевались. Это был выход "в люди", серьезный выход, не поедешь в спортивном костюме.

- А где брали одежду для таких "выходов в люди"?

- Нужно было ехать на толкучку. Присматривали какие-нибудь брюки (тогда только входили в моду суженные брюки), потели в очереди, но фраерились. Тогда были так называемые стиляги. Даже сейчас, где бы я ни был, но нигде не видел, чтобы такое сочетание было: зеленые брюки, красная рубашка с черными, синими полосами и т. д. На стиляг были страшные гонения. Они носили длинные волосы, а специальный комсомольский патруль ходил с ножницами и отрезал им чубы - в полном смысле слова.

- У вас среди стиляг были друзья или знакомые?

- Конечно. Был у нас такой Володя, стиляга в полном смысле этого слова. Жил он на Буденного, 39, мы с ним в одном классе занимались. Он, бедный, всегда попадался на глаза патрулю: то ему брюки порвут, то рубашку порежут. Но он все равно принимался за свое. Самое интересное, что мать у него работала в милиции. У них дома были вечные скандалы, его выгоняли из дому...

- А что вы носили?

- Поверьте, мы носили форму, даже в старших классах. Синие брюки и такие кителя были, застегнутые под шею... Сталин-то умер совсем недавно...

- Сталина как тогда воспринимали?

- Так получилось, что несколько лет после войны я провел в Германии. А там, в школе, перед Новым годом, перед октябрьскими праздниками всегда давали подарки от "дедушки Сталина" - конусообразный такой, сделанный из картона красивый пакет. В нем были конфеты, печенье, шоколад, а сверху лежала игрушка. Один раз мне попалась обезьянка, ее растягиваешь - и она бежит; а второй раз - разносчик мороженого, тоже заводная игрушка. Вот это были подарки от "дедушки Сталина".

А смерть Сталина... Я помню, у нас был урок русского языка (уже в Одессе, в 103-й школе), преподавательница была без левой руки, фронтовичка. Идет урок, мы занимаемся, тут открывается дверь, учительница выскочила: "Ой, я сейчас!" Все преподаватели собрались в коридоре, шум, гвалт, тогда нам сообщили о смерти Сталина. Мы все были в ужасе, плакали...

- Много анекдотов помните с того времени?

- Анекдоты тогда как-то были не в моде. Чаще всего мы в школе сплетничали насчет учителей. Обычно все исходило от девочек: "Ой, вы знаете, в 10-Б такое случилось..." Даже скажу больше - дома не рассказывали никаких анекдотов. Могли рассказать какую-то шутку, репризу. Тогда Райкин выступал на эстраде, Миронова и Менакер. Брали выражения из их репертуара - применительно к жизненным условиям.

- А что вам вспоминается из жизни в Германии? Как вы туда попали?

- Отец был у меня военный, я его не видел до шести лет. Мы думали, что он погиб: не было от него никаких вестей. А потом мама получила открытку, потом папа фотографию прислал и вызов в Германию. Тогда я наконец-то его увидел.

В Германии пошел в школу, нас туда возили на автобусе в сопровождении автоматчиков, потому что были случаи, когда покушались на советских детей.

Хотя немецкие дети с нами дружили, и мы с ними играли, но опять-таки играли в войну. Опасное в этих было то, что мы находили очень много оружия - пистолеты, снаряды, автоматы. И вот однажды мы нашли пистолеты, я взял себе красивый пистолет с деревянной ручкой. Прихожу домой, захожу на кухню, папа сидит лицом ко мне, портупея его лежит на подоконнике... А я, умный, подхожу к нему, достаю пистолет и говорю: "Хенде хох!" Папа стал белый, мама с тарелкой застыла. Папа смотрит на меня, я ему повторяю: "Хенде хох!" Папа мне говорит: "Толя, убери пистолет". А я держу его, мозгов еще нет, это потом я понял, какая трагедия могла случиться. Тогда папа говорит: "Слушай, давай с тобой поменяемся, у меня пистолет лучше". Он открывает кобуру и совершенно спокойно дает мне свой пистолет. Я беру, еще начинаю рассматривать. Короче говоря, я отдаю ему этот пистолет. Папа выходит из-за стола, бросает обед, едет в часть, поднимает всех на ноги, едут туда, где мы были. А там понаходили такой склад оружия, если бы это все грохнуло, то вообще нас разнесло бы...

Были и более приятные формы игр... Недалеко от нас находилось озеро, мы там рыбу ловили. Кстати, немцы нас научили. С правой стороны от озера Бауэры жили, у них красивые большие тюльпаны росли. Когда дома был какой-то праздник, я взял кусок хлеба, пошел к ним и предложил бартер: я вам - хлеб, вы мне - цветы. Прихожу домой, мама такая довольная - цветы стоят.

- В детстве вы ощущали интерес к будущей профессии?

- В Германии мама работала в лаборатории и часто брала меня с собой. А что такое лаборатория? Это красота, чистота, колбочки. И когда я попадал к маме на работу, мне очень это все нравилось... В нашем городке солдатики иногда развлекались и стреляли в птичек. Я бедных птичек собирал и лечил. Мама видела это. Конечно, гибли потом эти бедные птицы, но важен был сам факт, что я хотел кого-то вылечить. И мама видела в этом не просто игру, она уже тогда решила, что мне нужно быть врачом.

Записал Александр ГАЛЯС.