Номер 10 (955), 20.03.2009

Говорят, что природа отдыхает на детях. В семье известного советского писателя и сценариста Юрия Германа ("Дело, которому ты служишь", "Дорогой мой человек", "Семеро смелых", "Дело Румянцева" и др.) природе не удалось отдохнуть ни на сыне, ни на внуке. Алексей Герман- старший в представлении не нуждается. Он крупнейший и прежде безнадежно опальный кинорежиссер, чьи фильмы были шоком как для понимающих толк в кино, так и для советских чиновников. Его "Проверка на дорогах" и "Иван Лапшин" не один год "тянули свой срок" на полках, а картина "Двадцать дней без войны" с трудом прорвалась к зрителям.

Я случайно попала на просмотр фильма "Двадцать дней без войны". Чего только я там не наслушалась! Когда других доводов не хватало, пускался в ход такой аргумент: "Нельзя в роли офицера-фронтовика снимать клоуна Никулина, а героиней делать легкомысленную актрису Людмилу Гурченко. Не знаю, предчувствовал ли Алексей Юрьевич, сколь труден будет его путь в кинематографе, но мечтал он стать не режиссером, а врачом, и только настойчивость отца привела его во ВГИК. Но зато, вспоминая свои мучения, он очень не хотел, чтобы сын его избрал ту же дорогу. Вот что рассказывал Алексей Юрьевич в интервью корреспонденту газеты "Известия".

- Я даже на колени перед ним (сыном) становился. Он учился на искусствоведческом, хорошо писал, стал бы толковым журналистом. Но уехал в Москву и поступил на курс к Сереже Соловьеву.

Словом, Алексей-младший, в отличие от Алексея-старшего, не послушался своего отца. Но оба поступили правильно. Во всяком случае, правильно с точки зрения кинематографа.

После окончания ВГИКа в 2001 году Алексей Герман- младший пришел на Ленфильм, где всю жизнь работал его отец (за исключением тех периодов, когда его в очередной раз увольняли за очередную идеологически вредную картину), и поставил три короткометражных фильма: "Стандарт", "Большое осеннее поле" и "Маленькие шутники". Его дебют в коротком метре на МКФ "Молодость" в Киеве принес ему первую международную награду.

Дебютным полнометражным фильмом Германа-младшего стала картина "Последний поезд". Она тоже была представлена на МКФ "Молодость" и не осталась незамеченной. Кроме того, фильм получил международную премию Amnesty Intenational - DOEN на Роттердамском международном фестивале в 2004 году. Эту картину, рассказывающую о немецком военном враче, пробирающемся в трескучий мороз через заснеженный русский лес к железной дороге, можно было увидеть в январе по первому российскому каналу. Следующей работой Алексея стал талантливый и необычный фильм "Гарпастум", который он привозил для внеконкурсного показа на МКФ "Молодость" в 2006 году, когда был приглашен на фестиваль уже в качестве члена международного жюри и провел ряд мастер-классов. И вот минувшей осенью он снова, как сказал художественный руководитель "Молодости" Андрей Халпахчи, "оказал нам честь" и принял участие во внеконкурсной программе, показав свою последнюю работу - картину "Бумажный солдат". Картина эта уже получила на одном из самых крупных и престижных кинофестивалей мира в Венеции "Серебряного льва" за лучшую режиссерскую и операторскую работу. Собрав еще ряд наград по разным номинациям, фильм получил приз Российской киноакадемии "Белый орел" за лучшую режиссерскую работу. К чести нашей публики стоит отметить, что ни один из блокбастеров не собрал на фестивале столько народу, сколько картина Германа. Люди сидели на ступеньках, стояли под стенами зала...

Чуть ниже я скажу несколько слов об этом фильме. Но прежде еще раз вернусь к его создателю. Не знаю, похож ли он на свою мать - киносценариста Светлану Кармалиту, но на отца физически он не похож. Я подчеркнула - физически, потому что о том, есть ли творческое сходство отца и сына, мы поговорим позже. Герман-отец очень полный, очень большой, большая голова, большое значительное лицо, на лоб всегда свешивается прядь волос. Словом, его внешность вписывается в контекст его фильмов. О Германе-сыне этого не скажешь. Он не крупен, как отец, и хотя отнюдь не тощ, но круглолиц. Эта внешне юношеская круглолицесть подчеркивается отсутствием какой-либо шевелюры. Его фильмы производят впечатление более мощное, чем облик их создателя. При этом говорит он торопливо, немного заикаясь и порой по несколько раз повторяя часть какой-то фразы. Когда хочет сказать, что что-то его поразило или просто взволновало, говорит: "Я немножечко вздрогнул". Ну, например: "Здесь столько всего наговорили о моих заслугах, что я даже немножечко вздрогнул. Можно подумать, что мне уже 80 лет, а мне лишь 32. Мне еще папа говорил, что в профессии режиссера можно легко сойти с ума".

Теперь о самой картине "Бумажный солдат". Чтобы понять, о чем фильм, который, как я надеюсь, украинские зрители увидят, по крайней мере, на экранах телевизоров, я процитирую несколько строф Булата Окуджавы.

Один солдат на свете жил,
Красивый и отважный.
Но он игрушкой детской был,
Ведь был солдат бумажный.

Он переделать мир хотел,
Чтоб стал счастливым каждый.
А сам на ниточке висел,
Ведь был солдат бумажный.

Ну, что в огонь идешь?
Иди! И он шагнул отважно.
И там сгорел он ни за грош.
Ведь был солдат бумажный.

Фильм - о первом полете человека в космос. Действие происходит в основном на космодроме и немного в Москве, в среде интеллигентов-шестидесятников. На экране мы видим нищую, полудикую страну, воплощенную в кадрах степей Байконура. А рядом сталинское наследие: бывший лагерь ссыльных, которые уже не хотят уходить из страшных бараков, подлежащих сожжению. Им и некуда идти, и отвыкли они от жизни не за колючей проволокой. И стаи одичавших голодных сторожевых собак, которые, как и бараки, подлежат уничтожению, отстрелу, поскольку они больше ни на что не пригодны, как сторожить заключенных.

(Вопрос: а на что в другой жизни оказались пригодны двуногие сторожа заключенных? - Е. К. ).

Герой фильма - врач, работающий с первой группой советских космонавтов. Его мучают проблемы, связанные с соотношением цены человеческой жизни и ценности научного подвига. А еще есть в фильме две любящие женщины, которые увеличивают разлад в душе героя. Его выбор стоит ему жизни.

Но перейдем к беседе с самим Алексеем Германом-младшим.

- Ваши фильмы отличаются тщательной эстетической проработкой деталей как изобразительного ряда, так и литературной основы. Поэтому вас кое-кто называет Алексей Герман-младший. Ваш последний фильм предельно напоминает стилистику вашего отца, не идеологию, нет, она у вас с отцом различна. Но стилистическое сходство кажется несомненным. Кружево деталей, значимость их, филигранность, партитура всего фильма, неслучайность натурных деталей, их симфоническое соединение в единое целое. Чувствуете вы сами эту связь, эту преемственность? Какова связь между вами и вашим отцом в творческом плане?

- Мне кажется, что существуют несопоставимые вещи, есть вещи, которые можно сравнивать, есть вещи, которые сравнивать нельзя. Если попытаться сравнивать такие картины, как "Иван Лапшин" или "Хрусталев, машину", с моим скромным творчеством, то, по моему глубокому убеждению, моя картина - это намного меньшее явление художественного порядка. Но, конечно, я вырос и расту, живу из кино моего отца. Я убежден, что все картины, которые делал мой отец, - это выдающиеся фильмы мирового класса. Я такого класса пока не достиг.

(Ага, тут я начинаю понимать, почему Алексей называет себя Герман-младший, а не Герман-сын. - Е. К. )

- Что касается стиля, то есть многое помимо таких вещей, как мизансцены, выстроенность кадра, выстроенность того мира, в который вписаны герои, попытка добиться того, чтобы не было ощущения фальши, ощущения пластмассовости кино. Есть еще глубинные стилеобразующие вещи, такие, как, скажем, цвет, потому что черно-белое кино и цветное - это два разных киноискусства, по моему глубочайшему убеждению. Стиль - это также ритмика, это отношение к такой категории, как правда. Что касается моего последнего фильма, то этот фильм - моя попытка найти выход в импрессионизм и экспрессионизм в изображении. Я придумал для себя термин экспрессоимпрессионизм. Глубинные мизансцены должны воздействовать на одни чувства, первые планы - затрагивать другие.

- Вы говорите, что черно-белое и цветное кино - это принципиально разное кино. Те ваши фильмы, которые я видела, - эта явное тяготение к тонкой черно-белой графике (в этом вы сходны с отцом). Но есть ли какая-то тема, которую вам хотелось бы снять в цвете?

- Мне кажется, что "Бумажный солдат" (в какой-то мере) в этом смысле - переходный фильм. В нем есть эпизоды, где проглядывает цвет. А финал вообще... Есть фильмы, которые невозможно представить цветными, а есть, которые нельзя представить себе черно-белыми. Например, "Амаркорд". Я стараюсь идти вперед в своем творчестве, и когда ищу решение, как снимать фильм, я думаю и о цвете. Но цветовое решение тянет за собой еще множество других вопросов. Цвет кардинально меняет все, это ведь будет уже совсем другое кино. Я двигаюсь в этом направлении. Но для меня это пока не так-то просто. Цвет в кино - это, как я уже сказал, формообразующая составная искусства.

- Что о вашем фильме говорит отец?

- Отец моего фильма не видел. Он сейчас завершает работу над последней картиной "Трудно быть Богом", которую он запускал еще 40 лет назад, но тогда снять ее не удалось. Теперь фильм уже снят, и сейчас идет его озвучание. С моей точки зрения, это будет выдающаяся картина. Отец, как всегда, работает над своими фильмами долго и тщательно. А в этот раз он еще болел, лежал в больнице. Из больницы приезжал на съемки, снова возвращался в больницу...

У нас семья почти итальянская, все на эмоциях. Эмоционально ссоримся, эмоционально миримся. Поэтому для отца смотреть мои фильмы - это слишком большая эмоциональная нагрузка, напряжение. Я и не настаиваю. Мне кажется, что главное сейчас - это его кино, а не то, чтобы он посмотрел мое.

- После выхода вашего фильма на вас не посыпались обвинения в антисоветизме, точнее, в отсутствии патриотической гордости?

- Мой фильм в России восприняли по-разному. Конечно, когда хвалят - это хорошо, когда ругают, это достаточно неприятно. Было немало сомнительных статей, но когда такой апологет русской реакционной охранительной критики, как господин Кичин возмущается тем, что герой говорит с грузинским акцентом, когда он уверяет, что ничего не может понять в картине, мол, какие-то собаки, зачем, мол, они, я начинаю понимать, что это все неспроста. Но это же смешно. Везде, где я показывал фильм, все и всё поняли. Японцы поняли, итальянцы поняли, жюри Венецианского кинофестиваля, присудившее фильму "Серебряного льва", поняло, один Кичин не понял. Я не свожу с ним счеты. Но либо он профнепригоден, либо он замалчивает, о чем фильм. Но что можно сделать с тем безумием, которое существует вокруг. Я делаю фильмы о том, о чем думаю, что меня волнует. А что волнует Кичина и иже с ним...

- У героя не сложились отношения ни с одной из двух близких ему женщин. Какая должна была быть женщина, с которой ему было бы комфортно?

- Я не могу ответить за своего героя, тем более что я для самого себя не могу ответить на такой вопрос, хотя пытаюсь это сделать последние полтора года.

- Мне кажется, что эти женщины вслух выражают те противоречия, которые терзают душу героя. Одна - полна восторженной гордости от того, что идет покорение космоса советскими людьми. Другая - в ужасе от того, что это покорение связано с неминуемыми человеческими жертвами. Они как бы озвучивают то, что мучает героя и приводит его к инфаркту и смерти. Они - это две половинки его души, его "Я", которые не могут прийти в согласие друг с другом.

- В значительной мере вы правы. Ведь после смерти героя эти женщины не просто объединяются, они уже почти неотличимы одна от другой.

- Когда сгорает при наземных испытаниях один из космонавтов, которому никто не может помочь, одна из женщин читает молитву. Но ведь в 60-е годы молиться было не модно. Особенно в среде молодых.

- В данном случае - это чисто эмоциональная реакция человека, у которого на глазах в муках погибает другой человек.

- Почему ваш главный герой грузин?

- Сначала наш герой должен был быть евреем. Мы долго, месяцев пять, искали и в Питере, и в Москве актера. У нас было много вариантов. А я как-то сформулировал, что, условно, нам нужен молодой Марчелло Мастроянни. Дальше вы понимаете, что такое мосфильмовские инициативные ассистентки. Я им говорю: "Не можете ли вы мне найти по уровню дарования и обаяния актера, похожего на Марчелло Мастроянни?" Одна тут же восклицает: "Знаю. Сережа!" Появляется Сережа. Потрепанный человек с проплешинами, похожий на выкуренную сигарету. Я говорю: "Не кажется ли вам, что это что-то не то?" - "Тогда знаю, - это Степа!" Так передо мной прошли с десяток таких Степ-Сереж. А потом за месяц до съемок появился Мираб Нинидзе. И я решил, что это тот, кто нам нужен.

- Под грузина Нинидзе был даже дописан или изменен эпизод с его родителями. Так почему все же вы хотели, чтобы ваш замечательный герой был не русским? Чтобы он был евреем или грузином? А если бы он был парнем из Тюмени, что-то изменилось бы?

- Дело не в Тюмени, Ташкенте или Еревани. Дело в том, что мне было важно, чтобы герой был вообще в какой-то мере не здешний, со стороны. У моего дедушки герой его книги "Подполковник медицинской службы" - еврей Левин. Очевидно, основанием для этого у него были какие-то художественные мотивы. Так и для меня было важно сказать, что он немножко не отсюда герой, так же как я - тоже не парень из Тюмени. Это не плохо и не хорошо, поймите. Почему я искал человека с еврейскими корнями? Потому что я искал человека, близкого себе. В этом для меня есть какая-то правда. Я не знаю парней из Тюмени, как и чем они живут. Я могу снимать только то, что я понимаю. Что касается поправок в эпизоде с родителями, то, когда появился Мираб, я понял, что со своими родителями он должен говорить по-грузински и быть грузином. Потому что ничего более фальшивого, чем называть грузина Ивановым, быть не может.

(Окончание следует.)

Елена КОЛТУНОВА.