Номер 42 (1139), 9.11.2012

Мы продолжаем публикацию материалов, посвящённых 90- летию старейшей на просторах СНГ одесской молодёжной газеты. Начало см. в № № 15-24, 26-41.

(Окончание. Начало в № № 40, 41.)

Страшно становилось, когда в спорах доказывали, что третья мировая война неминуема. Все в душе противилось этому, и я не могла быть спокойна. Меня, заплаканную, фотографировали, а было так жалко детей! Мой огромный метровый портрет в этом состоянии еще есть. Его мне сделал Боречка Кузьминский, успокаивая и жалея всех и вся. Мне непонятно до сих пор, как можно было так бесстрастно доказывать, что война неминуема. Сеять панику и страх. Никакого позитива, который сейчас так пропагандируется.

Суд Виктора со злой Лидиванной мы отстояли. Моральный кодекс строителя коммунизма, к которому он апеллировал во время суда, пришили к делу. Редакция не должна была писать опровержение, за что ой как больно ударили бы. Об этом мне пожаловался редактор и наказал спасать положение. Пришлось кинуться в одно из управлений за помощью...

Будущий писатель Валерий Смирнов приходил из многотиражки "Одесский портовик" и приносил мне заметки о передовиках. А там было несунов и воров того времени видимо-невидимо. На это закрывали глаза до поры до времени. Пока в один момент флота, всего ЧМП, не стало. Порезали на металл. Продали. Потеряли в чужих портах.

Для успешной работы, особенно в номенклатурной должности, нужно было вступать в партию. А нужно сказать, что в редакции была очередь на вступление. Я стояла в очереди за известным журналистом из спортивного отдела. Самый резвый отдел редакции, где работали и продолжают работать до сих пор (!) такие асы, как Аркадий Рыбак, Анатолий Мазуренко, Саша Федоров. Из-под их пера или машинок с рваными до дыр лентами выходили сотни, тысячи статей. Нужно было еще и семьи кормить, а кому-то алименты уже платить. И стояли часы перед глазами, и писались стройные, спортивные обозрения, комментарии. Пока мы продумывали престижные проблемные статьи, переделывали их, переписывали, вздыхали, не позволяли себе взяться, пока не созреет, как дитя, очерк, эссе, - наши спортивные корреспонденты и обозреватели уже заканчивали "энную" заметку. А так как они находились напротив нашего отдела писем, то ребята становились для меня лично живым примером быстрой работы. Техника оттачивается годами. Но я благодарна им с того времени. Для меня уже не представляет труда сесть и написать сразу. Но вот тогда освоить устав КПСС для вступления в партию - не выучить, а понять, принять - мне казалось неподъемным.

На работе невозможно, во-первых, посетители приходят. Бывали такие придирчивые и зануды, пишущие поклепы и приходящие с ними для пущих разборок в инстанцию четвертой власти, что от них, видя их идущими по аллейке от Дома мебели, прятались в туалете. Во-вторых, частенько нам самим писать на работе не представлялось возможности. Планы, отчеты, планерки, летучки, интервью и выходы в свет на презентации, хотя еще этого слова не было, но на праздники, парады, собрания трудовых коллективов, комсомольских ячеек, в райкомы и обкомы, иногда на разборки, на пленумы, премьеры в театры и кино, на встречи со зрителями. Приходилось встречаться с заезжими знаменитостями, особенно после премьеры, когда нужно находиться дома с ребенком.

А в-третьих, у нас был такой коллектив! А юмористы какие, обхохочешься! И анекдоты, и цитаты, и шутки сыпались, и перекрестный опрос не давал соскучиться и расслабиться. Отсюда пошли различные капустники, междусобойчики, газеты в газете. В юмористической рубрике "Козлотур" - карикатуры в газете, а само изображение Козлотура было с шестью лепестками! Как сионистский символ. К цветкам художнику пришлось добавить седьмой лепесток.

Любила дни рождения коллег. Лучшие из них становились друзьями жизни. Идеологическая дива Лара Гаврилова, милейшие Люда Погорелова, Оля Тихая, Мария Стерненко, Таня Жакова, а позже Слава Ратушный, который отмечал свадьбу у меня дома на Нежинской, или Валера Хаит, бывший тогда ответственным секретарем, не столь заносчивый, а молчаливо пьющий водку Валерий Мигицко или Борис Нечерда - уникальные личности. Пообщаться с ними - святое дело. Лара Гаврилова ходила по коридору редакции с сигаретой в руке, и это казалось очень привлекательным. На седьмом этаже были кабинеты "Вечерки", мы познакомились и общались с Аркадием Роммом (некоторые репортажи носила потом ему тоже), с Димой Романовым, Виктором Лошаком... Происходил круговорот интеллекта в природе. Но чувствовалось, что натягиваются "поводья". Писать на работе серьезный материал не получалось. Приходилось носить домой стопки черновиков, писем для ответов, корректуру авторов. А как же устав партии? Как его изучить? Когда? И принять всем сердцем? А мне не понятен был принцип демократического централизма. Никак не могла в том абсолютно недемократическом обществе разглядеть демократию, да еще какую-то централизованную. Принять это как терминологию никак не соглашалась. Хотя мой папа был активный, искренне верящий коммунист, создатель первых комсомольских отрядов, прошедший боевой путь до Берлина, но мне к нему обращаться за толкованием не хотелось. С детства твердила "я сама", так и получилось.

А в обществе и в редакции нашей грянули перемены.

Редактора Юлия Марковича Мазура после очередной "порки" на ковре в обкоме собирались уже снимать с работы. Он ходил позеленевший, с запавшими глазами.

Но подоспела должность инструктора обкома, и он, получив в подарок портфель, ушел, тупо глядя перед собой и виновато улыбаясь. Сердце сжималось, глядя на него в то время. Чувствовалось неладное. Некоторых отправляли в ВПШ, на стажировку. После этого они становились еще круче. Это было не мое.

Редактором стал Владимир Гоцуленко.

Поэтическая личность и пробивная сила редактора позволили ему быстро сделать карьеру и вскоре уехать редактором журнала в Киев. Ко мне он благоволил, благодарил за пространные обзоры, репортажи с парадов, встреч передовиков. Пригласил переехать в Киев, стать заведующей отделом журнала, кажется, "Природа", но я отказалась. Мне было очень хорошо дома, в своем коллективе.

Мы очень хорошо дружили и даже организовали маленький круг друзей сокращенно БЕСОВКА (аббревиатура) - Борис Кузьминский, Елена Калугина (я тогда), Сергей Мерзянин, Ольга Тихая, Виктор Попов, Ким Каневский, Анатолий Мазуренко. Разве можно когда-то забыть об этом. Казалось, мы будем так вместе жить, работать, создадим свою коммуну. То есть хотели, по моему предложению, купить совместно и недорого у моря, не доезжая до Рыбаковки, в селе Кимберли, за 300 рублей участок с домиком. Мы получали зарплату - половину этой суммы, минимум, каждый. А еще и гонорары. У меня были хорошие доходы, особенно для женщины того времени.

Мы приехали в Кимберли, и я сразу попала в анналы последующих редакционных шуток:

- Она выпорхнула из машины в длинной шубе и спрашивает: а у вас курочки несутся, а коровки доятся? - подкалывал, видя меня, Сережа Мерзянин. - Ой, не могу!.. И его раскатистый смех до сих пор звенит в ушах... Как рано ты ушел, Сережа!

(Также еще раньше - Коля Деревянко, мой первый завотделом писем и массовой работы. Как он авторитетно, хорошо поставленным голосом представлялся по телефону: "Вас беспокоит Николай Васильевич Деревянко". Его статьи помню до сих пор: "Под звездой Давида", "Чайки над Варной" или "14 минут в лифте с Юрием Яковлевым". Его первые оценки моих статей были для меня очень важны. "ЗдОрово, не только здорОво!" - написал на газете, которую храню. Я у него научилась многому, вере в себя - это дорогого стоит. Коля дружил с Юлием Марковичем Мазуром. Мы все тогда сдружились. И я очень переживала и искала помощи, чтобы Колю лечить уже на ранних стадиях алкоголизма. Он лечился у моей мамы в ПНД. Знала его родственницу Дину Кагаову, с которой пытались его вытянуть. Ведь он был очень талантлив и светел, пока не прикасался к рюмке. Светлая тебе память, Коля Деревянко! И всем тем, с кем я работала, а их уже нет. Нет, есть! В моей памяти! Спаси и сохрани нашу память.)

Однако завершу свой не столь веселый рассказ. Уже чуть не взяли участок в Кимберли на нашу группу, но оказался в ней пессимист с инициалами К. К., который сразу предвестил: "Подумайте, кто где будет через год? Мы же не будем приезжать сюда".

Когда я ушла в декретный отпуск со вторым ребенком, мне Лара Гаврилова, которая только вышла из оного, родив сына, посчитала, что у меня тоже будет сын. Свою очередь на вступление в партию я упустила почти намеренно, поняв, что это не для меня. Мне нужно другое в жизни, настоящее, - искусство например, к чему готовилась, учась в Студии киноактера у таких режиссеров, как Василий Левин или Кира Муратова.

(Должна признаться, что муж мне запретил идти по этой стезе. Этого не ожидала, потому так было трудно перестроиться в начале своего пути. Но смирилась: женская доля! Потому и оказалась тогда на пороге редакции в поисках места для реализации своего творческого потенциала, хотя были предложения сниматься в кино...)

... Хочу писать, а не отвечать на письма, готовить планы и отдуваться на дежурствах до полуночи или раннего утра в ожидании полос - материалов пленумов партии, не могу и не хочу в ожидании какой-то очереди на поступление в партию - неизвестно для чего, чтобы писать о выдающихся личностях и их достижениях, учить устав... Сидеть "на верху", еще пока на седьмом этаже, с которого все же, увы, пришлось бы уйти или выше, если бы взяли, или ниже, ведь газета молодежная, и в ней, по идее, должны работать молодые. Потому многие и уходили. Хотя нигде не писалось, что есть возрастной ценз.

Когда третий мой редактор, неадекватный Виктор Сильченко, вышел из отпуска, то перед своим отъездом в Киев схохмил:

- Не успел уйти, а уже тут две беременные! Оставляй вас...

Света Гойденко тоже тогда выбрала декретный путь, ее след я потеряла.

Придя вновь в редакцию, где еще несколько лет проработала в штате, пока не было мест в детском саду, с годовалым ребенком, с бутылочками ехала на работу из центра города, отдавала его тете Наде Май, которая убирала редакцию вместе с мужем полковником, а потом они смотрели за моим ребенком у себя дома. Многого натерпелась даже от друзей-коллег, которые не преминули упрекнуть, мол, а зачем такие сложности себе создала?.. Женщине в обществе всегда было сложнее, хорошо, когда ее понимают и принимают все с пониманием. Но где такое общество?..

Сомневаюсь, уместно ли, что вспоминаю много личного. А ведь оно неотделимо от нашей молодости в газете. И осмысления пройденного. Ведь если бы не ушла тогда и пошла по "коммунистическому пути", куда бы он меня завел? Видно, не поверила в него. И не перелицовывалась.

У каждого своя дорога. Это усвоила раньше. И не шла против своей природы.

...Утвержденная пленумом обкома партии в номенклатурной должности завотделом, стала еще более подотчетна. Спускалась та "демократическая централизованность" сверху, давая понять, кто есть ты, и что ты должен слушаться! Они всем были там, наверху, недовольны. В моей машинке лист бумаги нужно было вынимать, не успев его допечатать до середины, чтоб вставлять новый, с новыми отчетами по конкретной теме, предложениями по передовикам и прочим, что отвлекало от выписывания светлого облика строителя коммунизма. Вновь прибывший после ВПШ редактор (от которого избавились в "Вечерке") Виктор Сильченко стал напоминать комика, вбегая то и дело в кабинет. "Что вы пишете? Что? Нет, давайте о другом". Настаивал: "...Вы тут в оазисе сидите! А нужно пахать на поле", - когда была завотделом учащейся молодежи. А этот отдел требовал столько усилий вместе с выдающимися датами, разворотами к ним, комсомольскими стройками, стройотрядами, шахтами Донбасса и БАМом, на который ездили!.. Порой приходили сообщения, что подъемные деньги, данные перед дорогой, в дороге комсомольцами пропиты и корреспонденты также в этом поучаствовали. А Афганистан, откуда присылали цинковые гробы с нашими военными, отбывающими интернациональный долг, а иные там же занимались мародерством и в этих гробах везли ценности для обогащения... А пропаганда против нетрудовых доходов, когда выращенные цветы уничтожались... нужно было освещать это и сглаживать ситуацию. До вырубки виноградников не доработала.

Работа в редакции не могла быть отделена от идеологии. Нужно было центрироваться в ней и жаться к ноге. К партийному сапогу. А те норовили если не ударить, то обласкать, что было в любом случае противно.

Я не могла соглашаться и спорила с редактором. Получала нагоняй: "Дома с мужем спорь, в джинсах не ходи, косметики поменьше, волосы потуже". Прописные истины. На них многие накалывались. Я делала то, что не вредило, но и не соглашалась со всем.

Когда я показала дочке Аннушке газету с началом публикаций о нашей редакции, в которой Лена Лескова написала обо мне два слова: "длинноволосая красавица", она сказала, что начала б статью словами: "от длинноволосой красавицы..." Но, думаю, нас связывает с Леной и с газетой гораздо большее, и я рада, что передала свой отдел учащейся молодежи в ее надежные руки. Надеюсь, нам будет что вспомнить при встрече.

Получив приглашение от Министерства культуры из Москвы работать искусствоведом во вновь созданной группе, получить место для совершенствования, участия в научно-практических конференциях, ездить по столичным музеям и один день на раздумывание, подписала анкету, ведь моя жизнь нужна искусству! Служенью Музам! Об этом потом можно и нужно будет писать статьи...

Друг Толя Мазуренко размышлял: "Не подпишешь - будешь жалеть, а подпишешь - если не пойдет, будешь тоже жалеть. Но можешь и вернуться!" Спасибо, Толя!

Я не вернулась. Но я и не потеряла вас.

Я могла жалеть. И было начало таким. Но сделала выбор... Искусство меня повело за собой в мир. В нем сидеть на месте нельзя.

Несколько раз еще меняла свои позиции, на которых могла честно устоять. Делать свое дело. А моя любимая газета и моя журналистика осталась при мне. Я им не изменила. Если любишь (а я счастлива, что люблю и любима), любовь остается с тобой. Где бы ты ни был.

Елена АНАНЬЕВА.

Германия, Франкфурт-на-Майне -
Одесса.

На фото:

Дольше всех проработали фотокорами "Искры" Михаил РЫБАК и Борис КУЗЬМИНСКИЙ.

На фото М. Рыбака: создатель "Козлотура" Семен ЛИВШИН.