Номер 23 (1555), 12.08.2021

Не надо про Париж

Самолет нехотя, как мне казалось, отрывал колеса от одесской земли. Набрался духа, поднялся в небо и через 19 часов сел во Владивостоке.

Я никогда туда не стремился — я мечтал о Париже. Эпикриз этой идеи начинался с ностальгии герцога де Ришелье по родине, который как градоначальник утвердил здесь такую же регулярную застройку, то есть прямоугольную сеть улиц, разбитых на кварталы, сделав Одессу "маленьким Парижем". И все же хотелось большего, то есть побывать в самой столице Франции.

К моей возможности достать туда путевку в облсовпрофе не хватало 550 рублей. В 1976 году заработать такие деньги учащемуся высшей мореходки возможно было только в Тикси, куда направляли курсантов-штрафников. У меня была виза для выхода в загранку. Моя просьба о прохождении практики в центре Булунского улуса республики Саха (Якутия) вызвала изумление руководства. А затем подозрение в первом отделе, не завербован ли я иностранной разведкой: зачем нужен Париж человеку, который "и так попадет за границу на судне"? Шпионскую деятельность мне по счастью не инкриминировали, но на всякий случай после окончания училища сослали в Дальневосточный каботаж. Там я получил назначение на теплоход, стоявший в порту Находке.

Потери в Находке

Автобус скрипуче изворачивался между сопками. Потом потянулись ничем непримечательные улицы городка с низкорослыми двухэтажными домами. Бухта Находка открыта летом 1859 года. По легенде, увидев ранее неизвестный залив между покатыми сопками, один из моряков корвета "Америка" совсем по-одесски воскликнул: "Вот это находка!". Интонационно реплика напоминает ироничное удивление: ну ничего себе приплыли! Эмоциональность фразы так и осталась закрепленной как название за этой гаванью. К слову, расположенной на широте, очень близкой к нашей.

У причала ждал дизель-электроход "Капитан Бондаренко". Он был небольшой, но с высоко поднятым носом и корпусом, усиленным для хождения в ледовой обстановке. Суда-крепыши этой серии моряки называли "броненосцами". Но дальневосточный мореход, чья украинская фамилия на "ко" украшала борта, и с не менее одесским именем Георгий располагал, чем-то напоминая о далеком доме.

4-й механик обрадовался замене и встретил радушно. Тут же 3-й штурман, также уходивший в отпуск, был откомандирован в бакалею. Сухую процедуру передачи формуляров, рабочих циркуляров и чертежей механизмов полагалось запить. Мы спустились к судовому котлу, а Саша с авоськой побежал на причал, гордо блеснув на солнце наклейкой " Levi Strauss". Тогда джинсы отличались от обычных брюк высокой ценой и культовостью. Не смех, а благоговение вызывал анекдот, согласно которому человек заказал себе всем на зависть не золотой зуб и даже не платиновый, а — джинсовый.

Ждать пришлось долго. Наконец, третий поднялся на борт с авоськой, тяжелой от снеди и бутылок, завернутых в газету. Из его нагрудного кармана, как утренняя зорька, выглядывала полоска красного мореходного паспорта. Только вместо фирменных ковбойских штанов на нем болтались какие-то поддергайки с драной бахромой внизу.

В Находке и окрестностях была две зоны: мужская и женская, которые расформировали, и обитателей бараков отправили за ворота. Трое из них, не до конца очистив совесть скошенным сроком отсидки, сунули Саше нож под кадык и однозначно сказали: "Сымай!"

После третьей рюмки он не мог нарадоваться благородству грабителей, которые не тронули его, оставили провиант и паспорт, а взяли только джинсы. И даже взамен нашли какие-то портки, чтоб он не возвращался с голыми ногами. Действительно, если не таить злость и обиду на неминуемое, легче живется.

Куда конь с копытом...

На причалах Находки традиционно велась интенсивная перевалка угля и металлов. Но на "Капитан Бондаренко" поднялись плотники, матросы помогли им занести доски. Деловито застучали молотки. И постепенно на палубе с левого борта образовались высокие выгородки, похожие на деревенские заборы. А справа был сколочен лабиринт, наподобие плотно состыкованных ящиков без крышек. Железная палуба, образуя их дно, была выстлана соломой. На недоумение по поводу колхозных преобразований судна помполит, цокая языком, произносил: "Спецрейс!"

Я не отходил от котла, приводя в порядок его автоматику, а когда вышел на свежий воздух, схватился за леера. Перекрывая крики чаек, по одну сторону "Капитана", перебирая копытами, топтались и ржали кони. А по другую в каждом из ящиков копошились, толкались и хрюкали молодые холеные свинки. Точнее поросята розовые, как девичий румянец.

Спросить у боцмана, что это за безобразие, было рискованно: стиснув зубами мундштук папиросы, он, молча, переживал позор судна. Зато помполит источал словоохотливость.

— Это, мой юный друг, и есть наш специальный груз. Видите у каждой особи свой кодовый номер? — говорил он мне медовым голосом. Действительно ухо каждой свинки было татуировано какой-то цифирью. — Это племенные экземпляры. Мы должны доставить их в Магадан и передать в девственной целости научному центру. Полярные животноводы будут выводить особую породу морозостойких свиней.

Та же семенная перспектива была уготована и для коней, в которых нуждались оленеводы Севера. Радуясь возможности послужить отечественной науке, я отправился в каюту готовиться к первой самостоятельной вахте.

По курсу лежал Магадан

Знаете ли вы Охотское море? Особенно в октябре и ночью, когда усиливается ветер, поднимается серая волна и холод грозит пароходу обледенением... В машинном отделении заметно прокачивало, но дизеля работали, стрелки на манометрах подрагивали на регламентированных отметках. И вдруг буквально по поручням вниз съехал стармех. А в динамике уже гремело: "Говорит капитан. Всем членам экипажа немедленно выйти на палубу. Спасать груз! Я на мостике. Старший механик в машине!"

— На!— "дедушка" бросил мне бушлат. По авралу я выскочил наверх, как поплавок.

Волны лениво и мощно переваливались через палубу. В свете прожекторов они казались зловещими. В воде, не обращая внимания на холод, бегали, падали, барахтаясь, вскакивали и хватали свиней за уши все члены команды.

— На! — помполит сунул мне в руку стакан. Спирт обжег, перехватил дыхание и ударил в голову. Я прыгнул с трапа прямо в набежавшую волну. Она окатила до пояса, потащила и заволокла в гущу толчеи.

На мальчик-девочку рассчитайсь!

Штормовыми ударами снесло деревянные перегородки, и свиньи смешались в одно общее стадо. Дощатые переборки нужны были для того, чтобы отделить хряков от чушек. Потом их должны были скрещивать селекционеры, чтобы получить то искомое зимостойкое потомство, ради которого снарядили в рейс "броненосец". Но море отменило заявку на качественный лабораторный эксперимент. На палубе царило форменное надругательство над ценным грузом. Не реагируя на волны, накрывавшие их с головой, свиньи без всяких брачных прелюдий громоздились друг на друга. Видимо, в выводок племенных поросят было вложено немало труда, что привило им огромную детородную силу. Ни шестибалльный шторм, ни отчаянные старания моряков не способны были укротить в животных естественный природный зов, неумолимо побуждающий к размножению. Казалось, вместе со стихией торжествовала теория эволюции Дарвина, диким разгулом инстинкта утверждая 118-ю годовщину его книги, посвященной естественному отбору.

— Разнимай их, к чертовой матери! — исходил яростью боцман, наотмашь лупя по спинам животных древком от лопаты. Рядом новый штурман тыкал кулаком в рыло очередному поросенку, пытаясь скинуть его с целомудренной чушки и при этом устоять на ногах. — Хряков снимай и бросай. Тащи тварей в кормовой отсек, он — целый!

— Да как их тут разберешь? — заорал я в желтовато-серую мглу, сплевывая солому вместе с забортной водой, попавшей в рот.

— Тебя что, на хрен, в школе не учили? Тот, кто сверху — мальчик. Девочка — внизу. Под свинячей тушей. Ухавал? Оттаскивай их, сволочей, за уши, — истерично проорал боцман.

Помполит, как полководец, наблюдавший сверху картину боя, стоял на вспомогательной палубе и кричал со слезой: "Мужики! Спасаем груз! Останемся без премии, как дураки. Спа-са-ем! Не позволим!"

Под влиянием стресса ни с того, ни с сего вспомнились гоголевские "Вечера близ Диканьки": "Окно брякнуло с шумом... и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: "А что вы тут делаете, добрые люди?"

Эта голова смотрела на меня. В свете судовых фонарей блеснули нахальные свиные глазки. И хотя у животных нет мимических мышц, розовый увалень приоткрыл пасть, словно смеялся, отдуваясь и фыркая.

— Ухавал! — крикнул я боцману, и поросенок, визгливо перебирая в воздухе ножками, полетел в чьи-то подставленные ладони. И отправлен туда, где обиженно хрюкали и от холода жались друг к дружке отсортированные экземпляры.

Шторм был с "поросячьей" стороны, и лошади не пострадали. В Ногаевской бухте на рейде Магадана стояла тишина, снимавшая напряжение.

— Чего готовить, народ? — спрашивал повар. — Мясное что-то? Отбивные?

— Нет уж, вари уху!