Номер 17 (1549), 1.07.2021

Обычно, когда речь заходит о пиратах, вспоминаются непутевые разбойники из детских утренников. Они топают ботфортами, глуповато таращатся в зал, крутят усы и грозят пистолетами, похожими на дудки. Но в конце концов остаются в дураках и надрывно в голос просят пощады. Но то ли дело настоящие морские грабители.

Сегодня это дюжие африканцы с армейскими автоматами Калашникова, прекрасно экипированные, чья жестокость так же непомерна, как их ангажированность. В 1979 году, ожившем в воспоминаниях, они были не такие лютые и дерзкие. Но встреча с ними тоже была чревата немалым риском.

Между тем, т/х "Березовка" медленно шел по реке Чао Прайя, держа на "мушке" порт Кхлонг Тоей, известный у нас под названием Бангкок, — по имени столицы Таиланда, чтобы не закашляться при произношении. История самого района Пак Нам Пхра Прадаенг, где стоит порт, восходит к девятому веку, породившему эти странные имена. Рассказывая об этом, местный агент, курировавший судно, долго смеялся над нашими попытками произнести имя короля Пхуттайотфа Чулалока, построившего данный участок города.

Разомлев под тропическим солнцем, теплоход лениво скользил по мутным водам азиатской реки. Южный берег топорщился остролистыми пальмами "пандана". За кормой таяли буддийские храмы. В заводях, покрытых кувшинками, отражались их ярко-синие стены, оранжевые столбы у входа, подпиравшие желтые крыши с краями, похожими на задранные носы. Рядом упирались грязными сваями в воду небольшие хибарки, крытые тростником. Вдоль реки тянулась дорога, машины, как заводные игрушки, проносились, обгоняя нас.

Наконец судно стало к причалу. Смуглокожий лоцман, сверкнув улыбкой, спрятал бутылку "Столичной" в портфель и сошел по трапу. Начались суточные вахты.

* * *

Как пишут для затравки в плохих детективах, в этот вечер ничто не предвещало беды. Остальное — чистая правда.

Над портом опускался вечер, солнце расплющилось о берега и остужало свой дневной жар в волнах. Стрелы кранов, рельефно впечатанные в небо, растворялись в сумерках. Матрос у трапа, приноравливаясь к местным обычаям, потягивал через трубочку из кулечка оранж со льдом. А я, как 4-й механик, обойдя машинное отделение, поднялся на камбуз. Бросив жребий на пальцах со вторым штурманом, вышло, что картошку чистить моему мотористу, а жарить ее мне.

Машинное отделение, как домашний кот, урчало дизельком. Аппетитно потрескивая, поплыл смалец по раскаленной сковороде, зашипел картофан под густой щепотью соли, зарумянился. И тут кулинарную идиллию нарушил подозрительный всплеск за бортом. Потом еще один, и — сдержанный шепоток, интонационно похожий на тихую брань.

— А ну, сходим... — переглянулись мы со штурманом через открытый иллюминатор. Он свистнул матросу. Я по телефону кинул мотористу короткое: "Поднимись. Быстро!". Стараясь не шуметь, мы двинулись вдоль борта на корму. Там явно кто-то был. Осторожно ступая между кнехтами, чужак не мог сбалансировать из-за поднятой тяжести и споткнулся. Настораживающий гул прокатился по палубе, затихая, как вибрации камертона.

— Берем! — указал штурман на пожарный щит. И снял штыковую лопату.

— Вася! — показал он глазами матросу на красный топор, тревожно выступавший из полутьмы, смятой далекими прожекторами. Я приподнял с навесных крючьев багор с деревянным древком и сжал в руках. Еще шаг, и на фоне белеющих лееров мелькнула фигурка туземца. Он изо всех сил разматывал бухту пенькового каната для швартовки и спускал конец за борт, где его торопливо принимали двое лодочников. Такими канатами были вооружены сухогрузы ЧМП в те судоходные годы, пока их на флоте не сменили крученые тросовые свивки из полипропилена, которые не промокают и не тонут.

Еще шаг! И перед нами во весь рост встал похититель, промышляющий стихийным грабежом. Его лоб закрывала желтая повязка, бедра облепила мокрая набедренная тряпица. Но на ремне висели два довольно длинных узких палаша, которые он ловко выхватил, и, прижавшись спиной к леерам, с поразительной скоростью описал ими в воздухе две восьмерки.

В это же время на верхней палубе показался боцман, разбуженный жарой и запахом жареной картошки. Он грыз яблоко. Мгновенно поняв, в чем дело, он с криком: "Ах ты, урка, черногузая!" — запустил в непрошенного визитера огрызком. Но мелькнул клинок, и яблоко распалось на две половинки. Это было, как сигнал к атаке. Мы ринулись на захват ночного вора. Я выставил багор, направив его таиландцу в грудь, чтобы прижать его к леерам. Реакция его была молниеносной: древко взлетело вверх, отбитое двумя скрещенными клинками, оставившими глубокие зарубки. Затем туземец крутанулся на месте волчком, подпрыгнув, распрямился в воздухе, как складной нож, и штопором вошел в воду.

Энергично заработали весла. Лодка удалялась в темноту.

Канат дружно подняли, потом спрятали под замок в подсобном помещении. Не повадно пиратам подъегоривать нашего моряка. А над палубой развеялся горьковатый запах подгоревшей картошки.

ДЕРЖИ МЕЛОЧЬ В КАРМАНЕ

На следующий день было увольнение. Осмотреться в заморском городе вышли со мной как представителем комсостава матрос Василь и повариха Галка, за которой он приударял. В тени пальм строила глазки реклама, подавались с ледяным пивом огненно-перченые креветки с лапшой, приготовленные в больших чугунных сковородах — воках. Мимо катили автомобили тогда неведомых нам марок. В стеклянных дверях банков отражались самоуверенные лица менял. Один из этих толстяков без удивления посмотрел на контрабандно пронесенные в кармане несколько рублей, что-то почиркал карандашом в блокноте и написал сумму, точно соответствующую банковской, когда мы его решили проверить. Из любви к экзотике я съел осьминога, надетого на палочку, наподобие наших леденцовых петушков. И какой-то терпкий плод с розовой мякотью. Так в кармане образовалась горстка монет, позвякивавших при ходьбе.

За спиной галдел базар. Шумный. Восточный. Где не продадут ничего без обязательного ритуала торга. Оставалось перейти улицу по бетонному мосту, вроде тех, что у нас нависают над железнодорожными путями. Василь рыцарственно шел впереди, раздвигая толпу, как ледокол. Я шел с Галиной сзади. Она заметно устала от прогулки, ее худенькие плечи опустились. Бледная и поникшая, она безучастно брела неровно цокая каблуками. На верхней ступени она покачнулась, словно ища опоры, и я поддержал ее за руку. Пора было возвращаться под родной флаг.

Поглощенный помощью утомленной поварихе, я не обратил внимания на группку оборванцев. Наверно, уличных попрошаек, сидевших в углу возле перил.

— Гала, может, на такси наскребем, — предложил я и достал горсть монет. Две из них упали и покатились к месту, где сидели нищие. И вдруг они зашевелились и со стонами поползли, надвигаясь на нас, обступая плотным кольцом. У моих колен гримасничали искаженные болью и алчностью лица. Некоторые из них были изъедены экземой, покрыты струпьями, сморщенные изжеванные губы что-то бормотали, очевидно, требуя от иностранцев более щедрой подачки. Протянутые руки, пораженные гнилостными язвами, почти касались нас. Да-а! Читать Джека Лондона о прокаженных было куда интересней, чем столкнуться с ними воочию.

— Вася! — заорал я в спину матросу. — Лови! — И с этими словами поднял анемичное тело камбузницы и перебросил через головы бангкогских нищебродов. Теперь для разгона оставался маленький шаг. Я изо всех сил оттолкнулся от бетона, поджал ноги в прыжке и перелетел через эту, копошащуюся живую преграду!

...Сердце успокоилось только флотским борщом в судовой столовой.

ХОЧЕШЬ ЖЕНУ АТАМАНА?

Снова вахта. Второй с завистью смотрит, как по порту проносится приземистая широкая иномарка.

— "General Motors". Автоматическая коробка передач. Полжизни за такую, — мечтательно простонал штурман. Агент, стоявший рядом, понимающе кивнул. И спросил: "Знаешь, кто это? Это начальник оперативного отряда таможни. Бывший контрабандист". И он приветственно и несколько заискивающе помахал проезжавшему мимо автомобилю. Тот вдруг остановился, как вкопанный. Дверца открылась, и на причал ступил молодой мужчина лет 35. Для таиландца — довольно рослый, прекрасно сложенный. Его обнаженный торс, подчеркнутый снизу лазоревой набедренной тканью, спускавшейся до колен, был образцом мускульного каркаса. Черные волосы были забраны в косу, заплетенную пестрой бордовой лентой. Он смело направился к трапу "Березовки", упруго ступая сандалиями по асфальту. На ремне его в такт шагам покачивался заложенный в черные ножны узкий палаш.

Он улыбался приветливо, даже раскрыл руки в знак расположения к "красным" морякам. Но в нем чувствовалась властная сила, с которой он подчинял своим приказам разбойную шайку, нападавшую на суда. Не сговариваясь, мы сразу назвали его атаман! Неизвестно, какой перелом произошел в этой загадочной душе. Но, оставив свой порочный промысел, он стал на защиту закона и сделался грозой для азиатской преступной братии.

Атаман шел с миром. Как выяснилось потом в ходе беседы, ему нравился хлеб, испеченный судовым пекарем, то есть нашей Галкой, и крепкий черный чай, который он пил, насыпав в стакан пять-шесть ложек сахара. Оценив морское хлебосольство, после третьего стакана такого сиропа он, хмурясь, выслушал историю о недавнем ночном нападении на теплоход. Его пальцы мощно сжали рукоять палаша, твердый кивок был сродни милицейскому: "Разберемся!".

Далее по праву хозяина он пригласил покататься на своем авто. Машина марки "Форд" плавно рванула с места и понеслась по бесконечному причалу, набирая скорость, от которой захватывало дух. Ровная дорога врезалась в ночь, полную звезд. Мы были в седьмом измерении, или — в гостях у вечности.

Наутро агент заговорщически поприветствовал команду, заверив, что теперь можно спать спокойно. А через полчаса по трапу, цокая балясинами, торжественно, как на храмовой церемонии, стал подниматься атаман. За ним, покачивая бедрами, гуськом в затылок шествовали четыре молодых таиландских девушки. Они шли по грузовой палубе невозмутимо, как по подиуму, смотрели чувственно и томно. Но и с неистребимым женским любопытством.

Как оказалось, атаман, прельщенный гостеприимством нашей вахты, договорился о том, чтобы на время стоянки находиться на борту "Березовки", о чем администрация порта уведомила капитана. Подручные атамана наскоро соорудили слева на корме шатер. И началась его охранная служба.

Полуголые красавицы картинно возлежали на циновках, восседали на кнехтах, периодически какая-нибудь из них вставала по знаку атамана и причесывала его или делала массаж. Удовлетворившись женским вниманием, таможенник похлебывал чай, похожий на сироп. Потом прогуливался по судну, заглядывал в трюмы, подмигивал Галине, бледной, как ее поварской колпак, намекая, что бояться теперь нечего.

Пока атаман так пристрастно инспектировал безопасность, молоденькие жены на корме пританцовывали и что-то напевали на своем мяукающем наречии. Естественно, морячки поглядывали на красавиц, нередко дольше, чем предполагал служебный этикет. Видя это, помполит повелительно ворчал: "Нечего смотреть. Это товарищи из сектора охраны. Глядите туда. Ту-да!" — и показывал рукой в другую сторону, где мутно разливалась акватория порта.

Развязка ситуации произошла неожиданно. Атаман, несмотря на свой важный статус и искусное владение оружием, оказался человеком не ревнивым. Он выстроил своих жен и великодушным жестом Стеньки Разина предложил помполиту выбирать любую. Полпред партийной элиты застыл в растерянности. И густо покраснел. Атаман стоял и широко улыбался. Бесстыдно лыбились четыре красотки. А за спиной помполита заливался смехом весь свободный от вахт экипаж. Так и покинули порт с шуточками и остротами, какие раньше моряки обязательно привозили из рейса вместе с мохером и отрезами кремплина.

Владислав КИТИК.