Номер 11 (1543), 22.04.2021

"Русская тройка" за рубежом

Неправда, что на каждом судне был стукач. Их было много! Существовала система тотального кругового наблюдения. Начиналось с "русских троек" — групп из трех человек, когда помполит, инструктируя каждого увольняемого перед выходом на берег, наказывал ему следить за другими двумя членами команды. От этого отношения в группе были запутанными и сложными не менее, чем в любовном треугольнике. Только там они складывались на основе естественных человеческих побуждений, а на флоте — целенаправленно формировались.

Вершиной такой организационной пирамиды был, понятно, первый помощник, полпред госбезопасности на борту.

Это сейчас фривольная молодежь, не нюхавшая красной пропаганды, из куража над прошлым щеголяет в майках с надписью "КГБ". И рассказывает анекдоты типа: "Абрам, ты зачем мою козу зарезал?" "А зачем она под моими окнами кричала: "Кгб-ээ, кгб-ээ". А тогда... Страх потерять возможность выхода в загранрейсы был магическим.

Игра в карты по-научному

Молодости свойственно чувство протеста. Если между вахтами моряки играли в домино или шиш-беш, то мы — в карты. Это было запрещено. Поэтому и играли! Как правило, собирались у меня в каюте на отшибе Мишка-радист и матрос Василий. И начинали тасовать колоду.

Запирать каюту на ключ, если судно в море, считалось недоверием к товарищам по команде и было недопустимо. Такая традиция существует на всех флотах мира. Но и без стука никто к тебе не входил, даже капитан. Зная этот морской этикет, мы готовы были мгновенно спрятать карты, если вдруг в двери постучат.

Казалось бы, знать о нашем крамольном времяпрепровождении никто из экипажа не мог. Однако через неделю Мишка встретил меня на корме и тихо толкнул в бок: "Помпа интересовался, не на деньги ли мы играем и не останется ли, кто проиграл, без зарплаты". Сердце похолодело, а потом пытливо забилось: "Кто? Ну какая с...?".

Однако, чтобы предъявить нам мотивированное обвинение, нужно было застать на горячем. И мы условились, что сегодня вечером во время игры никто не будет выходить из каюты. Школу "троек" мы уже познали. А если приспичит? В — умывальник!

Как обычно, заварили чай, разграфили листок, сдали... Через часа полтора Васек спохватился, что не отдал боцману кисть. Надо так надо! Мы переглянулись и стали ждать. Напряжение росло. Мишка нервно подошел к открытому иллюминатору, высунул руку с колодой и буркнул, что ветер не попутный. Минуты шли. Холодок тревожных предчувствий усиливался. И вот: легкий шлепок ладони по двери, ручка стронулась и поползла вниз... Да. Враги преферанса шум. Скатерть и... помполит. Он появился на пороге, недобро повел глазами и иронично спросил: "Ну, и чем занимаетесь?". А уже ничем: Мишка сразу сообразил, что дело — кранты и выбросил колоду в море. Василий появился сразу после его ухода, неловко заерзал. Пробормотал: "Фу ты! Ну, я тогда это... я пошел". Все обошлось, но нам была наука!

Фотографический наезд

Второй урок был и вовсе ошеломляющим. Между тем, карты утонули в ночной Атлантике. Монотонно сменялись вахты. А помполит запил. Не из-за нас, а так, от безделья. Один раз уважаемый Борис Семенович хлебнул совсем крепко и заснул, развалившись на кровати, даже не скинув туфли. В приоткрытую дверь было хорошо видно, как он лежал на простыне и храпел.

Мишка снова толкнул меня в бок: давай сфотографируем на память, если будет сильно давить — мы ему фотку подарим. Фотографом он был таким же классным, как и радистом. Щелкнул затвор, и мы вздохнули: "Есть!". А главное, что никто не видел.

Потом на кубинских пляжах мы позировали возле пальм с надписью на картоне "Какосы не рвать кроме русских", на скамейке в садике, словом создавали незамысловатые фотосюжеты для будущих воспоминаний. И вот...

Миша вошел ко мне бледный, озадаченный, и тихо толкнул в бок. Обработанная реактивами пленка, заправленная в кассету, оказалась полностью засвеченной. Михаил на фотоделе съел если не собаку, то пуд соли. Допустить оплошность при проявлении пленки он не мог.

Для нас навсегда осталось загадкой, как узнали о нашей проделке, кто вытащил и засветил пленку, а потом вставил ее обратно. Но стало ясно, что секретная служба на судне — это серьезно! На борту о тебе знают "все"!

Одесский Ллойд

Да, помполит уважать себя заставил! Но вот родной берег, одесское солнце играет на гранях кружки с янтарным пивом. Возле отдела кадров, как всегда, много моряков, ждущих отправки в рейс. Иногда им приходилось отмечаться у инспектора в течение двух недель и более. От маеты люди спасались в близ расположенном зияющем сумраке подвальчика на Маразлиевской. Там встречались товарищи, говорили о ценах на товары, о судах, рейсах и вообще морской жизни. Конечно же, рассказывали друг другу разные истории, чтобы скрасить время до нового назначения. Погребок чем-то напоминал кофейню Ллойда, где британские поручители, страховщики, судовладельцы собирались, чтобы обмениваться новостями о судоходстве. Только — одесского разлива.

Вот и мы, уже "обморяченные" курсанты, стояли у стены под виноградом и делились впечатлениями. Я рассказывал, как чувствовал близость земли за сутки до прихода в порт: ветер с берега нес зеленые запахи растений, и я улавливал их. Когда судно шло в Гавану, она, естественно, открывалась нам с запада. Я и сказал, что мне был приятен вест — запад.

И вдруг откуда-то выплыл человек в неброском сером костюме. Стал рядом. Не смущаясь, он мягко прервал беседу и с ехидной вкрадчивостью переспросил: "Запад любите? Ну-ка, ну-ка, молодой человек...".

Запад был тогда синонимом капитализма, который любить не полагалось. Сработал приобретенный в рейсе опыт. Я крикнул незнакомцу в очки: "Одну минуточку, сейчас поймете!", — перескочил через клумбу и плюхнулся на сиденье возле скучавшего таксиста: "Гони!". "Куда, к бабе?" — обрадовался он клиенту. "Ага! Вперед!". Машина рванула, унося меня от греха подальше.

Одной из причин, по которым я потом ушел с флота, было неумение приспособиться к работе в атмосфере слежки и доносительства.

Владислав КИТИК.