Номер 22 (1168), 21.06.2013

Справка из военной энциклопедии: "Стрелковый полк организационно входит в состав стрелковой дивизии. Небольшое количество отдельных стрелковых полков включались непосредственно в общевойсковые армии и фронты. К началу войны по штату на апрель 1941 года стрелковый полк состоял из 3 стрелковых батальонов, 3 батарей (артиллерийской, миномётной и противотанковой), отдельных подразделений боевого обеспечения и тыла. Всего 3200 человек, 160 пулеметов, 12 пушек калибра 120 мм, 18 миномётов калибра 82 мм. На заключительном этапе войны, в 1945 году, помимо перечисленного, в полку были две роты, взвод крупнокалиберных зенитных пулемётов, 27 противотанковых ружей, 6 пушек калибра 57 мм. Полоса наступления стрелкового полка достигала 700-2500 метров по фронту, в обороне 3-5 км по фронту".

На пополнение формирующейся дивизии личный состав прибывал группами и в одиночку, как командный, так и рядовой состав, в основном из запаса или из госпиталей. Кадровых, т. е. служивших в армии до войны, были единицы. Поступали вооружение, снаряжение, боеприпасы, автомашины, повозки, лошади, продовольствие, фураж.

Я был определен в 532-й стрелковый полк. Про этот полк и 111- ю дивизию напишет после войны Константин Симонов в своей трилогии "Солдатами не рождаются". Только он изменит номер полка - 332.

Некоторое время я пробыл на должности командира огневого взвода батареи 45 мм противотанковых пушек. Здесь снова встретился с лошадьми. Батарея была на конной тяге. Каждую пушку везли две лошади. Но лошади были монгольские - неприрученные, дикие и свирепые. Обращаться с ними было одно мучение.

При подходе к ним кони скалили зубы, старались укусить, вставали на дыбы, брыкались ногами, падали на землю в неукротимой ярости. Я и близко боялся к ним подходить. Но что поделаешь - российских лошадей не хватало. Только строевые лошади (под седло) для офицеров батареи были российские. У меня тоже была верховая лошадь, но из-за давности времени в моей памяти она не сохранилась.

Офицеры истребительно-противотанковой артиллерии находились на особом положении. Они получали повышенный (полуторный) оклад денежного содержания, на левом рукаве гимнастёрки носили специальный знак-ромб из чёрного сукна с красной окантовкой, на котором было вышито золочеными нитками изображение двух перекрещивающихся стволов артиллерийских орудий.

Затем, не помню уже, почему, я был командиром огневого взвода 82 мм миномётов и наконец стал командиром взвода 50 мм миномётов 2-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона. Так, волею обстоятельств и судьбы, я попал в настоящую пехоту. А пехота на войне - царица полей. Теперь мне первым придется идти вперёд и освобождать нашу землю от немецко-фашистской нечисти. Все остальные будут за мной.

Вес ротного миномёта - 9 кг. Он носится бойцом за плечами на лямках. Вес мины - 800 г, дальность стрельбы - 1 км. К каждому миномёту боекомплект в шесть ящиков (лотков), в каждом ящике 6 мин.

Парадокс заключался в том, что в своём Подольском артиллерийском противотанковом училище мы миномёты совершенно не изучали, и я впервые увидел боевой миномёт, лишь прибыв в полк. Хуже того, когда прибыл в свой миномётный взвод, заместитель командира взвода, старшина, доложил мне, что во взводе 30 бойцов и 4 миномёта, но два миномёта из-за неисправности к стрельбе не годны. Ничего себе!

Началась боевая учёба и сколачивание подразделений. Учёба проводилась главным образом в поле, в любую погоду. Занимались от зари до зари по 15-16 часов в сутки.

В поле, на лесных полянах бойцы ползали по-пластунски, делали перебежки, окапывались и маскировались, изучали устройство винтовки, гранаты, орудий, миномётов, противогаза, учились ориентироваться на местности. Кроме того, проводились политзанятия, строевая подготовка, ночные тревоги, марши с полной выкладкой, воины несли караульную службу.

К концу учебного дня люди буквально валились с ног. К тому же и питание было недостаточное. Но никто не роптал, все понимали, что на фронте еще труднее и что к преодолению трудностей надо готовиться заранее, в тылу. Не было только боевых стрельб. Боеприпасов было мало. Их катастрофически не хватало на фронте. И стрельбу из миномёта мы освоили только теоретически.

Правда, был один такой случай. Мой взвод находился в карауле. В числе охраняемых объектов был и склад боеприпасов полка. Я был начальником караула. Часовой у этого склада, мой подчиненный, обратился ко мне с предложением украсть из склада один ящик с минами для 50-мм миномёта и пострелять из него. Я согласился.

Ящик, а в нём было 6 мин, вынесли со склада и спрятали в лесу. На другой день я повёл свой взвод на занятия километров за пять от деревни, где мы располагались. Там и произвели стрельбу. Причём специально целились минами в речку. Несколько мин легли в цель. Оглушённую взрывами рыбу мы подобрали и на радость всем сварили уху. Умельцев и советников, как варить уху, было много.

К этому времени страна находилась на краю гибели. Немцы наголову разбили нашу кадровую армию. Ими была оккупирована важнейшая европейская часть страны, лучшие сельскохозяйственные земли и главные промышленные города. У нас срочно формировалась новая армия. Произвели тотальную мобилизацию. Военкоматы призывали в армию даже тех, кто раньше не подлежал призыву на военную службу по медицинским показателям.

Так в нашей наспех формируемой дивизии оказался взвод бывших председателей колхозов, с которых сняли броню от призыва в армию. В нашей роте было отделение бойцов (10 человек), болевших куриной слепотой. С наступлением темноты они ничего не видели. Командир роты считал их симулянтами. На учении он приказал этому отделению с винтовками наперевес бежать в атаку с криком "ура". А впереди было озеро с низким берегом. Так эти орущие во всю глотку бойцы в озеро все и плюхнулись. Как они еще не перекололи друг друга штыками? Только после этого командир роты поверил, что эти люди в темноте не видят. Эта болезнь возникает вследствие недостаточного питания и физического утомления.

Следствием тотальной мобилизации было также то, что в роте был один боец с шестью пальцами на руке, несколько человек были одноглазыми. С десяток человек были уголовниками, выпущенными из тюрьмы с условием, что они пойдут на фронт. Один солдат был с бесноватыми глазами, видимо, психически больной, и командир роты при инструктаже суточного наряда по роте предупреждал дежурного по роте - следить за ним, чтобы он ночью не передушил офицеров. Был и один цыган, про которого говорили, что у него недолеченный сифилис. Все старались держаться от него подальше.

Я-то мечтал, что по окончании военного училища буду щеголять в блестящей и скрипучей двойной кожаной портупее со свистком, кобурой на поясе и со шнурком для пистолета. Ничего этого не было! Всем нам, произведенным в командиры Рабоче-крестьянской Красной армии (слово офицер тогда еще не употреблялось), вместо положенных шерстяного обмундирования, фуражки, хромовых сапог и кожаного портупейного снаряжения выдали обмундирование и обувь рядового состава военного времени и уже бывшие в употреблении хлопчатобумажные гимнастёрку, брюки-галифе и пилотку.

Причём на гимнастёрке на левом боку была небрежно заштопанная дыра. Видимо, она попала ко мне от раненного в живот воина. Более того, вместо сапог выдали солдатские ботинки с обмотками. (Длина обмотки - 1 метр). Поясной ремень дали брезентовый. На рукавах гимнастёрки я нашил опознавательный знак младшего командира.

Однажды солдаты предложили украсть колхозный стог сена с ближайшего поля. И я по глупости согласился, рассчитывая получить за это благодарность от командира полка. Стог-то украли, но колхозники по оставленным нашими санями следам нашли украденное сено, пожаловались секретарю обкома партии, тот обратился к члену военного совета фронта. В общем, и командование полка, и я были строго наказаны. Меня перевели с понижением на должность командира взвода управления батареи (штатное звание - лейтенант), только сено пришлось возвратить, и полк наш перевели из города в деревню.

Припоминается и такой эпизод. Уже побывавшие на войне связисты сказали мне, что надо заиметь запасной телефонный провод. Бывают на войне случаи, когда штатный кабель смотать времени нет, и приходится его бросать на месте, потому командование остается без связи, а это всё равно как остаться слепым. Они же подсказали мне и выход из положения - найти кабель на одном из заводов в Вышнем Волочке.

Действительно, побывав на стекольном заводе, я нашел во дворе много мотков железной проволоки, ржавеющей под снегом. Обратился к директору завода с просьбой дать мне часть этой проволоки, т. к. скоро мы отправляемся на фронт. К моему удивлению, он наотрез отказал, и никакие мои призывы к совести и патриотизму не помогли. Что делать? Выход нашли.

Утром шесть бойцов строевым шагом прошли через проходную завода, охраняемую вахтершей с наганом в кобуре. Я на ходу ей бросил: "Идём на работу по указанию вашего директора". Она никак не реагировала. Побросав 5-6 мотков проволоки через забор, где уже ожидали наши сани, мы таким же порядком прошли обратно, сказав вахтерше: "Работы нет". На сей раз всё обошлось нормально.

Выше я говорил о 52-м фронтовом артиллерийском запасном полке. Привожу некоторые данные о нём: в полку были курсы командира батарей, курсы младших лейтенантов и 8 учебных дивизионов - резерва офицерского состава, сержантского состава, миномётный, противотанковый, полковой артиллерии, дивизионной, корпусной, зенитной.

С марта 1942 года и до окончания войны полк отправил в действующую армию 21954 человек, в том числе 103 командиров батарей, 513 младших лейтенантов, 3593 сержантов. В резерве находились и учились 7000 офицеров. Строгости были большие. Пример: за отсутствие на утренней физзарядке командир взвода старший сержант Глумов был арестован на 5 суток домашнего ареста с удержанием 50 % зарплаты за каждый день ареста.

В моём формирующемся 562-м полку было 3 дивизиона по три батареи в каждом. В батарее - три огневых взвода, по два миномёта в каждом, и взвод управления. На вооружении в полку были 36 дульно-зарядных 120-мм миномётов, предназначенных для уничтожения навесным огнём живой силы и огневых средств противника. Дальность стрельбы миномёта - 5700 метров, скорострельность - 15 выстрелов в минуту, вес миномёта - 285 кг, вес мины - 16 кг.

Был у меня во взводе москвич, 1924 года рождения, рядовой красноармеец Николай Новиков на должности старшего артиллерийского разведчика. Интересна его история. В августе 1941 года он, 17-летний комсомолец, добровольно ушел на фронт в составе Московской дивизии народного ополчения. Тогда таких дивизий в Москве было сформировано 15, по числу районов в городе. Каждая дивизия состояла из 10 тысяч бойцов - добровольцев, рабочих, студентов, профессоров и других, тех, кто по разным причинам не подлежал призыву в армию. Все эти дивизии попали под сокрушительные удары немецких танковых и моторизованных дивизий, а добровольцы, кто не попал в плен, погибли.

Так вот, попавший в плен Новиков рассказывает: "Нас, несколько сотен военнопленных, немецкие конвоиры вели на запад. Навстречу по дороге шла танковая колонна. Нас согнали на обочину, но танковая колонна остановилась. Из люка переднего танка высунулся командир и подал какую-то команду. Конвоиры быстро перебежали на одну сторону дороги и из автоматов открыли по нам огонь. Из танков стреляли, из пулемётов. Все бросились бежать, но убежать смогли единицы. Я спрятался под кручей реки. Немецкие автоматчики добивали на поле раненых, но меня не нашли. Через два месяца я, истощенный и измождённый от голода, перешел линию фронта". Он горел лютой ненавистью к гитлеровцам и заражал ею других сослуживцев.

Кстати, отец моей жены, Крупин Дмитрий Николаевич, тоже был в Московской дивизии народного ополчения, попал в окружение, но вышел к своим и еле-еле живой пришел домой. Здоровье было подорвано, и через 6 лет он скончался в возрасте 60 лет.

На формировании полка, после вечерней проверки, личный состав батареи ходил строем и с песней. Пели про синенький скромный платочек, про Катюшу, выходившую на берег крутой, про трёх танкистов, про Днепр, который ревёт и стонет. Пели и другие популярные в то время песни: "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой, с фашистской силой тёмною, с проклятою ордой", "Распрягайте, хлопцы, коней, та лягайте спочивать", "Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши жёны? - Наши жёны - пушки заряжены, вот где наши жены", "Где подлый враг не проползёт, пройдёт стальная наша рота", "Шли по степи полки со славой громкой...", "Эх, тачанка-полтавчанка, все четыре колеса...", "Раз-два-три, Маруся, я к тебе вернуся...", "По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд...", "Но от Москвы до британских морей Красная армия всех сильней...", "И на вражьей земле мы врага разобьём малой кровью, могучим ударом".

"Когда на каком-нибудь участке фронта наступает затишье, - писал фронтовой корреспондент уже в первые месяцы войны, - люди с радостью отдают свой короткий досуг песне".

Василий Лебедев-Кумач выразил это настроение в ёмкой поэтической форме:

"Кто сказал, что надо бросить

песню на войне?

После боя сердце просит

музыки вдвойне..."

Ещё с царских времён солдаты пели походную песню:

"Умный в артиллерии, щеголь в кавалерии

лодырь во флоте, а дурак в пехоте".

А в период Отечественной войны солдаты пели иначе: "Вспомню я пехоту и родную роту. И тебя за то, что дал мне закурить..."

А в 1943 году Указом Президиума Верховного Совета СССР в армии и на флоте были введены вместо петлиц погоны: парадные - золотистого цвета, полевые - зелёного цвета. Сержантские треугольники и офицерские кубики, шпалы и ромбы на петлицах стали звездочками на погонах. Командиры взводов - лейтенанты и выше - стали именоваться офицерами. Еще ранее были введены генеральские звания и покрой воинского обмундирования, которое было в царское время. Интересно получилось! Мой отец, бывший в Гражданскую войну командиром роты, назывался красным командиром ("краскомом") и воевал против генералов и офицеров- золотопогонников, а теперь мы сами надели золотые погоны и стали называться офицерами. Что дальше будет..?

Борис БОГАЧЕВ,
заслуженный юрист
Украинской ССР
и Молдавской ССР.