Номер 34 (727), 27.08.2004

Игорь ПОТОЦКИЙ

Повесть

(Продолжение. Начало в №№ 29-33.)

6

В Одессе, клянусь Парижем, на один квадратный километр больше в пять раз красивых женщин, чем в самых известных столицах Европы. Так считает мой друг Славик Гоголев, а он дока по этой части. Может охмурить любую красавицу за десять минут. В молодости с ним было страшно прогуливаться по Дерибасовской по той причине, что он не пропускал ни одной смазливой рожицы. Потом у него это прошло – в возрасте 40 лет Гоголев стал степенным отцом семейства, но вот ему исполнился полтинник, и бес вновь ударил его в ребро. Он, помнится, пришел ко мне, вызвал меня на балкон и сказал, что недавно ему захотелось побыть наедине с Томой, Светой и Татьяной. Я спросил: "Начинается любовный зуд?". Он меня не слышал, а упрямо твердил про эту троицу; при этом его характеристики были лаконичны: "Тома высока, как баскетболистка; Светлана капризна, как малое дитя; Татьяна делает вид, что она недоступна". Было понятно, что его осаде первой подвергнется Татьяна. О ней он говорил меньше, чем о двух других. Мимоходом замечал: "В ней нечто ценное есть, но некоторые детали родители могли бы сотворить лучше". Я же ему, как помнится, советовал: "Вспомни, Дурак Дуракович, о своем возрасте. О жене, детях и болезнях". А он делал сердитое лицо и выпаливал: "Больно мне надо тебя слушать, Такой-Сякой"! И начинал мне давать обидные прозвища. А у меня тогда было плохое настроение – апатия, желчь разлилась во мне выше всякой нормы, – а он, гад ползучий, мне его еще больше портил. Хотел от меня дождаться слов, что я – в это не верю в его умение заполучить в постоянное пользование три женских сердца. Хуже всего, что я верил и сочувствовал его жене Жанне, которая была тихой и славной и боготворила своего никчемного муженька. Но о Жанне я ему ничего говорить не стал, а сказал: "Ты меня с ними познакомишь, а потом мы устроим соревнование по всем правилам". Гоголев сказал: "Лады. Но побежденный должен будет пятьдесят раз прокукарекать возле статуи Утесова на Дерибасовской". Я согласился. А что мне еще оставалось делать?

В ближайшее воскресенье мы впятером пошли в ресторан. Гоголев был в ударе. Он сыпал анекдотами и героическими историями, якобы происходившими не с ним, а с его приятелем Оболдуем Оболдуевичем, но всем было понятно, что Гоголев им и был. В океане, на суше и в небе. Только Оболдуй Оболдуевич приходил на помощь и всех спасал. В небе – китов, а в океане – облака, которые отражались, но он уговорил их обходить аккуратно, такими красивыми они были. Три женщины были шокированы и почти покорены. На меня, Путника, они не смотрели. Исключительно на Гоголева. Мне же было скучно слушать рассказы Гоголева, я откровенно зевал. Путникам, в сущности, не нравится напускная бравада ни своя собственная, ни чужая.

И в женщинах, как мне тогда казалось, не было ничего интригующего. Они были красивыми и холодными. И не больно мудрыми. Впрочем, Путник давно понял, что не всякая мудрость открывается сразу. Но нельзя же бездарную болтовню возводить в нечто особенное. "Может быть, – подумал Путник, – три дамы ведут себя так по причине того, что ужин оплачен Гоголевым, а они это интуитивно чувствуют?"

Между тем Татьяна, сидевшая рядом с Путником, спросила: "Вас этот треп раздражает, не правда ли?" Было такое впечатление, что она решила взять его в соучастники розыгрыша, к которому была готова. Но Путник ответил решительно: "Я смирный человек, а вот мой друг, как выясняется, совсем из другого теста". Татьяна мило улыбнулась и покачала головой, что, скорее всего, означало: я пыталась вам дать зеленый свет, но вы от него отшатнулись.

Путнику, если честно, сразу понравилась только Тома. У нее были говорящие глаза, а такие глаза всегда привлекали внимание Путника. Взгляд на тебя искоса, не меняя положения головы, но такой взгляд поймать особенно трудно. Вполне объяснимо, что таким взглядом обладает не кокетка, фрондерка, потенциальная скандалистка, а женщина, знающая себе цену, на простой флирт просто так никогда не идущая, но вместе с тем и скромница, никогда не назначающая свиданий первой. Тут Путник понял, что Тома Гоголева не слушает, но никогда в этом не признается, и он захотел пригласить ее на танец, но тогда бы все остальные подумали: за этим приглашением наверняка что-то кроется. Путник не знал, что ему предпринять, но именно в этот момент появился в ресторанном зале самый замечательный, обаятельный Актер, любимец одесской театральной публики, давно уже складывающей о нем легенды. Все взгляды устремились на него, оркестрик стал фальшивить, официанты с подносами застыли, а Актер оглядел зал, всем улыбнулся, но потом заметил Путника и подошел к нему. Путник встал, они пожали друг другу руки. "Рад тебя видеть, – сказал Актер, но улыбка была адресована Томе. – Все пишешь?" – "Пишу, – признался Путник. – Надо же чем-то заниматься". – "Поди, – поинтересовался Актер своим особенным голосом, сводившим с ума его поклонниц, – и пьесу напишешь?" – "Куда мне, – посетовал Путник. – Разве я могу тягаться с известными драматургами?" – "Современные драматурги, – пожаловался Актер, продолжая смотреть на Тому, – давно уже перевелись".

Он отошел от их столика, а Гоголев растерянно сказал: "Мог бы познакомить". – "Не успел, – сказал я. – Мне хотелось, но, понимаешь, слишком неожиданно он возник". – "Ладно, – успокоился мой друг, – я лучше девочек представлю Михаилу Козакову, он сейчас в Одессе".

Впрочем, стремительное появление Актера заставило Гоголева умолкнуть, словно его треп получил неожиданное фиаско. Он мне яростно подмигивал, предлагая взять инициативу на себя, а Татьяна игривым голосом говорила, что я обязан рассказать им всем о своей будущей пьесе. Света ее поддерживала, и только Тома продолжала играть в молчанку. Я встал и сказал: "Нет смысла говорить о пьесе, ведь я ее пока не дописал, а я, знаете ли, не привык делиться своими творческими планами". Я сказал высокопарную речь, кляня себя за это, и мне пришлось надеть доспехи Путника, чтобы никому из них не улыбнуться, ведь Путник всегда был странноват и никому не улыбался. В этих доспехах мне стало легче, ведь я был даже готов кукарекать, но Тома мне с язвительной улыбкой начала аплодировать, будто я нарочно подстроил сцену с Актером. Но я уже, повторяю, был в доспехах Путника, и меня мало интересовало мгновение настоящего, ведь я все начал с некой особенной точки, от которой расходилось по кругу несколько дорог, а мне надо было выбрать всего лишь одну. Тома это почувствовала, глаза ее сразу потускнели, но она нашла в себе силы и сказала: "Счастливого пути!" Я чуть было не сказал какую-то глупость, но вовремя опомнился. Она же добавила: "Возьмите меня с собой". Но куда я ее мог взять?

(Продолжение следует.)

Одесса, 2003 г.