Номер 23 (1512), 6.08.2020

Михаил РЫБАК

Был апрель конца 70-х, и воды Дуная уже достаточно прогрелись, готовые принять для нереста теплолюбивую сельдь, которая идет из Черного моря в дельту реки. Здесь она растет, жиреет, превращаясь в известную нам лакомую "дунайку". Апрель — самый долгожданный для вилковчан, самый промысловый месяц. Апрельские путины приносят не только дунайскую сельдь, но и другие промысловые породы от мелкого частика (ставриды, карася, хамсы) до крупного (сазана, судака, рыбца) и даже огромные экземпляры белуги, достигающие веса до центнера и более. А в одну весеннюю путину рыбаки выловили дедовским способом (оглушив веслом, вытащили в лодку) белугу весом в 173 килограмма, из которой извлекли почти пуд черной икры.

К весеннему промыслу готовится каждая семья вилковчан, где каждый мальчишка с детства считает себя заправским рыбаком. Уже в начале марта рыболовецкие бригады обустраиваются в хижинах с соломенными крышами на островах Потапово, Большое, Прорва в дельте Дуная, там живут и ведут промысел до конца осени. Зимой, когда воды реки сковывает льдом полуметровой толщины и более, рыбаки не жалуются на безделье: заготавливают лед в свои запасники-ледники. Глубокие, просторные ледники не требуют затрат на электроэнергию, а сохраняют рыбу в наилучшем виде даже в самые жаркие летние месяцы благодаря стабильной температуре.

Итак, в середине апреля, пользуясь благоприятной погодой, я отправился к вилковским рыбакам, предварительно получил пограничный пропуск и допуск на фотосъемку на пограничных островах, с которых невооруженным глазом видны не только жилища, но и обитатели зарубежного румынского селения. На мое командировочное удостоверение шлепнули штамп с огромной цифрой "2", что обеспечило проход и проезд беспрепятственно по всей дунайской погранзоне.

Проверив все документы (бдительность прежде всего!), председатель рыбколхоза имени Ленина пристроил меня к одной из бригад, которая базировалась на самом дальнем от берега острове Большое. Когда наш мотобот причалил к деревянным мосткам, коснувшись дном черной илистой "подушки", мы поднялись по обновленным после зимней непогоды деревянным ступеням на высокий берег, и я увидел на равнинной площадке несколько легких, сбитых из досок домиков с соломенными крышами и лежащую под углом к земле массивную дверь ледника.

К концу первого дня моего пребывания в экзотическом рыбацком стойбище мне повезло: уже спускались сумерки, когда два седобородых рыбака в меховых молдавских шапках причалили к берегу с удивительной для меня добычей. Вдоль лодки по всей ее длине лежала огромная белуга, голова которой выглядывала над носом лодки, а хвост свисал с кормы. Подошли товарищи по бригаде, и через несколько минут 146-килограммовая туша лежала на берегу. Ведро черной икры вместе с увесистыми ломтями белого мяса унесли в ледник. Поймали старики этого гиганта на специальный крюк, после чего подтянули к лодке, оглушили и уложили по всей длине. Надо полагать, работа была нелегкая, требующая не только сноровки, но и недюжинной силы. Этот рыбацкий дуэт, оказалось, работал в паре более четверти века. Тем временем несколько лодок ушли за сельдью, одна отправилась на ревизию ставных неводов, а двое молодых устроились на мостках с "самодуром", чтобы своим небольшим уловом пополнить и разнообразить ассортимент для приготовления ухи. Через часок, когда солнце скрылось, возвратились лодки с уловом сельди, а на мостках в жестяном баке бились речные бычки, караси и другие обитатели дунайских вод.

Поздним вечером значительную часть улова отправили мотоботом в Вилково, оставив в леднике лишь то, что было необходимо для собственного потребления, ибо питаются рыбаки в летние месяцы в основном рыбными продуктами и овощами, которые выращивают там же, на островах.

Узнав о том, что через день я намерен возвращаться в Одессу теплоходом "Белинский", который уходит из Вилкова в полночь, бригадир объявил, что в 17 часов в мою честь будет дан обед. Подготовка началась после полудня. Пока одни чистили рыбу, другие составляли длинный импровизированный стол из пустых ящиков, разожгли плиту, на которую установили огромный котел с водой. Когда она закипела, туда бросили двух ощипанных распотрошенных цыплят. В готовый бульон, откуда цыплят уже извлекли, забросили первую порцию рыбы для навара, и так по очереди уходили в кипящий бульон частик, сельдь, куски белуги. К 16 часам тройная уха благоухала так, что, наверное, на румынском берегу чуяли этот аромат. На застеленном газетами столе появились две высокие буханки домашнего хлеба, глиняные миски и деревянные ложки. Двое молодых принесли по ящику водки (40 бутылок), третий, подбоченясь, нес на плече бочонок вина. А всего нас было 9 мужиков. Расселись на пустых бочонках — не хуже табуреток. Справа от меня — седой старик, один из тех, кто поймал белугу, слева — парнишка лет 16-17. Старик вдруг поднял высоко над столом пол-литровую банку и со словами: "Первую румочку нашему дорогому гостю" — вылил все содержимое бутылки с водкой в банку, заполнив ее до края, и поставил передо мной. Взгляды присутствующих сосредоточились в одной точке — стоящей передо мной "румочке". Я решил, что нужно глотнуть и пустить, как это бывает, чашу по кругу. Но старик сказал:

— До дна и на здоровлячко, — а, заметив мое колебание, сидящий слева "сынок" поддел меня словами:

— Отож ви не рибак, та не можете.

— А ты рыбак? — спрашиваю, оттягивая время.

— А як же? Я вже шiсть рокiв рибак.

— А документ у тебя есть, что ты рыбак?

— Який документ? — растерялся парень и в поисках поддержки оглянулся на старика.

Полная тишина — и тут я выбрасываю свой козырь:

— А у меня, — говорю, — документ есть, — и раскрываю перед парнем удостоверение личности, в котором над фотографией с гербовой печатью четко написано: РЫБАК М. Б.

Парень ошалело смотрит на корочку, читает и вслух:

— Диви, i правда ри-бак.

Удостоверение пошло по кругу, каждый, читая, цокал языком. Наконец взял его в руку мой сосед справа, прищурился, но, так и не прочитав ничего, отдал мне документ и мудро заявил:

— А коли вiн рибак, та ще й з документом, хай п’є.

Так впервые в своей жизни мне пришлось одним махом выпить пол-литровую "румочку" водки. И тут я начал хлебать наваристую уху, потом принялся за рыбу и снова за уху. Когда каждый опустошил по "румочке", а кое-кто пожелал повторить, мне предложили к рыбе попробовать домашнего вина. Пришлось отказаться, хотя не сомневаюсь, что вино в тех краях отменное. Сгущались сумерки, и бригадир поставил передо мной миску с малосольной зернистой икрой, буквально сунув в руку огромную ложку со словами:

— Рубай, кореспондент чи рибак, може, такого бiльше у тебе в той Одесi не буде.

Не помню, сколько ложек икры я одолел после сытного обеда, но больше такого и в самом деле в моей жизни не повторилось.