Номер 7 (1104), 24.02.2012

ВАСИЛИСК - это чудовище, появившееся из яйца, снесенного петухом и высиженного жабой. У него голова и лапы петуха, тело жабы, хвост змеи. На голове у него корона. Дыхание - зловонно и смертоносно. Взгляд тоже смертоносен. Поэтому василиска можно уничтожить, показав ему его изображение в зеркале. Своим взглядом он сам убьет себя.

Так говорится во всех легендах. Но, мне кажется, что чудовище погибает просто от ужаса, увидев собственную мерзость.

Может быть, в этом причина того, что некоторые не восприняли спектакль "Террористы", поставленный по пьесе Анны Яблонской "Язычники" к годовщине ее трагической гибели при теракте в Домодедово. Очень уж страшно вдруг увидеть себя, как в зеркале, в героях спектакля - загнанных, затерроризированных жизнью; сквернословящих и скандалящих; впадающих из крайности в крайность - из безверия в христианство, из христианства в язычество - потому что утрачен ими нравственный стержень. Герои Яблонской - слепы и глухи к чувствам окружающих, даже самых близких, потому что для них самым естественным способом общения стал террор.

Режиссер-постановщик спектакля Сергей Проскурня взял на себя смелость изменить авторское название пьесы "Язычники" на "Террористы" именно потому, что хотел подчеркнуть человеческую сущность персонажей, проблему взаимоотношений людей в современном обществе. Эту проблему он выдвинул на первый план. Она ему показалась сегодня существеннее философско-религиозного аспекта пьесы.

К сожалению, для кое-кого такое изменение названия стало поводом для обвинения режиссера в конъюнктурности, чему немало способствовал поставленный им финал, в котором под звон церковных колоколов на светодиодных экранах возникают кадры теракта в Домодедово, теракта, унесшего 24 января 2011 года жизнь талантливого драматурга и поэта Анны Яблонской. Впрочем, Проскурня и не отрицает, что такой финал был им поставлен в соответствии с проектом "Анна Яблонская. Возвращение" специально для трех премьерных спектаклей, приуроченных к страшной годовщине Домодедовской трагедии.

Но Сергей Проскурня убежден, что пьеса со временем станет классикой, а это значит, что ее ждет сценическая жизнь, и разные режиссеры будут в ней искать свои, близкие их мировоззрению, аспекты.

И, может быть, кто-то из них в угоду ханжам выхолостит полный боли за людей текст Ани Яблонской, и ее персонажи станут разговаривать, как в старом анекдоте о ремонте в детском саду, где один маляр говорит другому, уронившему ему на голову ведро краски: "Федя, ты не прав".

Но Проскурня сохранил всю ненормативную лексику пьесы, чем опять-таки навлек на свою голову поток упреков как со стороны искренних моралистов, так и со стороны тех, кто считает мат чисто внутрисемейным лексиконом.

Лично я пока все же не готова ставить талантливые пьесы Анны Яблонской в один ряд с пьесами Чехова, как это делает Проскурня. Но не потому, что, как пишут некоторые противники спектакля, герои Антона Павловича обходились без мата - другая среда, другое общество, другая жизнь, другие проблемы, другой язык.

Вот перед нами ячейка общества - семья: супруги Марина и Олег, их дочь студентка Кристина и бабушка Наталья.

Марина замордована жизнью и работой риэлтора. Днем она бегает по показам, ночью подшивает портьеры, чтобы заработать лишнюю копейку и оплатить учебу дочери. И меня не удивляет, что, она, мягко говоря, не стесняется в выражениях, упрекая своего пьяницу-соседа Боцмана в халтуре (он взялся облицевать плиткой ее кухню). Ну а Боцман, он и разговаривает, как боцман... платит той же монетой.

Но когда Марина говорит по телефону со своими клиентами, так и хочется спросить, кем же она была в прошлой жизни? Умеет ведь разговаривать по-человечески, без крика и без мата.

Да что Марина! А Олег! Интеллигентный, тихий Олег, пасующий перед жизнью и остервеневшей от забот Мариной. Бывший кларнетист, для которого единственная отрада - это ночью, в туалете, сидя на крышке унитаза, послушать по приемничку классическую музыку. Олег и тот порой "облегчает душу". И тоже уже не удивляешься, когда в критический момент он открытым текстом посылает подальше батюшку-делягу.

(N. B. хотелось бы надеяться, что раздающиеся в этот момент аплодисменты относятся не к четко произносимому трехбуквенному слову, а к ситуации).

Сначала немного ошарашивает, когда богомольная бабушка безо всяких там эвфемизмов четко произносит глагол, обозначающий то, чем, с ее точки зрения, занимается с мужчинами внучка. Правда, после чего истово крестится... Но кто, по сути, эта старуха? В свое время она бросила маленького сына, чтобы, уйдя в монастырь, замаливать свой грех по отношению к нерожденному ребенку. Как быстро она прибирает к рукам весь дом, начинает распоряжаться доходом семьи. Так же, как, по ее же словам, она распоряжалась финансами в монастыре. Понятно, что именно это "послушание" при матушке игуменье и дало ей те связи с ловкачами-батюшками, торгующими неакцизным "бухлом" и сигаретами, которые принесли финансовое благополучие семье. Недаром в ее ушах и на пальцах поблескивают дорогие украшения, диссонирующие с ее одеждой монахини и постоянным приговариванием: "Бог управит".

И, наконец, главная героиня спектакля - Кристина. Девочка такая "правильная, что кусок... дерьма... сожрать хочется", как выразился совративший ее институтский преподаватель Сергей. И она, "выполняя программу" - "Бухай! Налысо побрейся! Матом ругайся, - предложенную ей отвергшим ее любовь Сергеем, напившись, выдает разухабистую нецензурщину.

Ах, учителя, учителя! Учитель светский оказывается циником и толкает девочку к суициду - она сначала пытается утопиться, а потом, обрив наголо голову, бросается с балкона. Учителя духовные оказываются просто прохиндеями, отвращая от церкви Олега, а едва принявшего христианскую религию и мораль Боцмана толкают к язычеству.

Страшная действительность. Жестокая пьеса, жестокий спектакль, призванный стать зеркалом для василисков, живущих в людях.

Последний раз вернусь к проблеме ненормативной лексики героев. Наблюдая за залом, я пришла к выводу: одна часть зрительного зала, не обращая внимания на мат, реагировала лишь на эмоции и страсти, бушующие на сцене, сопереживая героям. Вторая, меньшая часть, фиксируя каждое нецензурное слово, оставалась равнодушной к переживаниям персонажей.

Глядя на первых, мне почему-то вспомнилась история с посещением матушкой Екатериной учений на флагманском судне Российского флота. Все офицеры, а тем более боцманы, были предупреждены о том, что за мат в присутствии государыни будут строжайше наказаны. Но вот что-то не заладилось, запутались, что ли, снасти, и кто-то, не выдержав, выматерился. Его с матом одернул другой. И покатилась снежная лавина. После учений адмирал поспешил с извинениями к императрице. Екатерина улыбнулась и сказала: "Не беспокойтесь, адмирал. Я морских терминов не понимаю".

Я не стану уверять, что не понимаю "современной терминологии" (се ля ви), но как-то не застревала она у меня в ушах, а больше волновала страшная картина одиночества душ. Волновала порой до слез. Искренние слезы я видела и на сцене в глазах Павла Савинова - Олега и Галины Кобзарь-Слободюк - Натальи. Собственно, искренность и точность интонаций - это то, что отличает весь актёрский ансамбль. А чего стоят базарные нотки в окриках Оксаны Бурлай-Питеровой - Марины и ее же захлебывающийся от радости крик: "Купил! Купил!" после завершения сделки с отцом Владимиром (эту маленькую роль батюшки просто бесподобно играет Александр Самусенко). Хотелось бы только, чтобы несколько сдерживал свой роскошный, поистине "боцманский", голос Павел Шмарев - Боцман, в некоторых эпизодах этот голос выбивает актера из ансамбля.

И наконец, Любовь Чернова - Кристина. Молодая девушка, будущий театровед, с небольшим актерским опытом, но с большой актерской отдачей, заставила зрителей безоговорочно поверить своей героине. И не только потому, что прямо на сцене обривает голову и выходит к публике в стрингах. Она сама настолько верит своей героине (это было очевидно еще на пресс-конференции, которая прошла перед спектаклем на канале АТВ), что заставляет поверить в нее и других.

В некоторых откликах на постановку Проскурни отмечалось, что в спектакле было использовано много подлинных атрибутов: подлинная африканская маска, подлинный томик жития Серафима Саровского, натуральное оборудование блока реанимации (предоставлено 9-й горбольницей), настоящее церковное облачение батюшки (из Украинской греко-католической церкви), натуральные блинчики на столе, икона Богоматери... И Савинов сам пытается лучше или хуже сыграть на кларнете, и, как уже было сказано, Чернова по-настоящему обривает голову, и "Весна священная" Стравинского звучит в исполнении Филадельфийского филармонического оркестра под руководством самого Стравинского. Все это, так или иначе, вместе с органичностью занятых в спектакле актеров добавляет подлинности происходящему на сцене.

Добавляет, но в первую очередь подлинность происходящего заложена в самой пьесе, в характерах ее героев, в их поступках, рефлексиях и... лексике. И была бы в руках у Натальи икона Богоматери или портрет писателя Лажечникова (как в рассказе Чехова), ничего бы не изменилось, лишь бы зрителю не видна была бы эта подмена. Более того, мне кажется, что постановщики использовали подлинную атрибутику не столько из стремления к достоверности, сколько от бедности - заказывать фактически разовую бутафорию стоит недешево.

Впрочем, возможно, я не права. Вполне в характере Сергея Проскурни добиваться от актеров подлинности чувств, окружив их подлинными предметами. Помнится, еще во времена постановки в Одессе "Дон Жуана" Моцарта он обегал все комиссионки и Староконный рынок в поисках нужного серебряного кубка.

Для усиления достоверности происходящего Сергей Проскурня спрессовывает сценическое пространство и время. Спектакли шли на сцене Одесского украинского театра, оборудованной поворотным кругом. Отказавшись от технических возможностей, которые дает круг, постановщик отказался и от "дозирования" места и времени действия.

Напоминаю, в тот злополучный день Анна Яблонская прилетела в Москву за премией, присужденной ей журналом "Искусство кино" за пьесу "Язычники". А это значит, что кинематографисты увидели в ее пьесе готовый киносценарий, с частой сменой эпизодов, с перенесением во времени и пространстве, с возможностями интересного монтажа.

В спектакле квартира, в которой разворачиваются события, предстает перед зрителями в разрезе: от подъезда с косо подвешенным почтовым ящиком и обшарпанной дверью, через кухню, гостиную с балконной дверью, детскую, до совмещенного санузла с унитазом на первом плане. Такая сценография дала постановщикам возможность совмещать отдельные эпизоды, по сути происходящие одновременно. Вот Марина вытаскивает швейную машинку и берется за шторы. Спит Кристина в своей комнате. Олег, забравшись в туалет, в упоении слушает "Священную весну". Музыка пробуждает Наталью. И вот зловещая фигура монахини уже скользит по квартире, из комнаты в комнату, пробираясь к источнику звуков, которые кажутся ей идущими из преисподней.

Более того, найденный принцип сценографии позволил совмещать не только действие, но и диалоги, и монологи. Вот Наталья исповедуется Марине в своей жизни, а в это же время на другом конце сцены Боцман изливает душу Олегу. Тексты предусматривают паузы и дают возможность естественного вклинения одного монолога в другой (правда, этот прием еще требует актерской отшлифовки).

Интересно решены эпизоды, выделенные Яблонской, как флэшбэки. Реанимационный блок, где лежит в коме Кристина, отделен от всего пространства сцены четырьмя светодиодными экранами. Три вертикальных - это развернутое каре - и один горизонтальный, приподнятый под углом так, что позволяет видеть изображение на нем. С Кристиной возятся врачи, отец Владимир совершает над ней таинство крещения, соборует ее, а на экранах зритель видит то, что пока для ее близких остается тайной - сцены последней встречи с Сергеем, включающие секс, попытку утопления, разрыв отношений.

Выше уже было сказано, что Сергей Проскурня, отбросив последний эпизод, обрывает пьесу на словах врача (актер Андрей Зай): "Девочка будет жить". Эти слова переходят в церковный колокольный звон, не то пасхальный, что соответствует пьесе, не то крещенский, потому что на экранах возникают кадры январского теракта.

Поэтому слова "ДЕВОЧКА БУДЕТ ЖИТЬ" можно отнести как к Кристине, так и к самой Анне Яблонской, которая будет жить в своем творчестве.

Елена КОЛТУНОВА.

Фото Олега ВЛАДИМИРСКОГО.