Номер 2 (1148), 18.01.2013

Мы продолжаем публикацию материалов, посвящённых 90-летию старейшей на просторах СНГ одесской молодёжной газеты. Начало см. в № № 15-24, 26-49 за 2012 г., № 1 за 2013 г.

(Начало в № 1.)

Память - это как коридор, извилистый, с тупиками и закоулками. Заведет то в одну комнату, то в другую, то приоткроет щелку в третью, а то вдруг попадешь в тупик или такой давний, давно забытый закоулок, куда и заглядывать не всегда хочется. Казалось бы, такое абстрактное понятие, а какую власть имеет над человеком! Куда идти?

Олег Георгиевич Приступенко, очередной редактор "КИ", был из Западной Украины, западенец, как сказали бы сейчас. Почему пришлый? Что, своих не нашлось? Видимо, наверху решили обуздать одесскую вольницу. Впрочем, О. Приступенко, импозантный мужчина, заметно заикающийся, с хитрыми черными глазками, не собирался задерживаться у нас. Он держал курс на Киев, и Одесса была хорошим трамплином. Он был хозяйственным мужиком. При нем сделали ремонт (выбил-таки деньги), это хоть как-то освежило мрачноватость комнат. Завезли новую мебель, появилась служебная машина. При нем наша семья - неслыханное дело! - получила 2- комнатную квартиру в честь 50-летия советской власти.

При нем все шло по накатанной колее - никаких фантазий, жарких споров, экспериментов. Хотя нет, помню спецвыпуски, посвященные мемориалу братьев Знаменских, которые нам же пришлось продавать. Мы с Катей Чечкиной стояли недалеко от стадиона "Черноморец" и орали во все горло: "Покупайте "Комсомольскую искру"! Всё о легкой атлетике!" Мы распродали все имевшиеся у нас экземпляры. Готовили их "мамочка" Ян Сафронский и "мамочка" Леша Иванов.

И что самое удивительное: за все время своего редакторства Олег Георгиевич не написал ни одной строчки. Ни единой!

Людмиле Гипфрих, ответственному секретарю, с ним приходилось туго. Отношения сначала у них не сложились. То он прибегал к ней и что-то, заикаясь, доказывал, не цураясь матерных слов, то она к нему с претензиями. Потом все утряслось, и Люда даже опекала его дочь, когда та приехала в Одессу на практику.

А я частенько пользовалась одной его слабостью. Как всем нормальным мужчинам, ему нравились красивые женщины. Он не скупился на комплименты своим сотрудницам, часто повторяя "чоколом" (с венгерского - целую ручки), не оставлял без внимания ни длинные ноги, ни наряды, ни прически. И я среди рабочего дня отпрашивалась в парикмахерскую (другого времени просто не было). Всегда отпускал, но с одним условием - вернуться и показаться.

Вадим Мартынюк, к сожалению недавно ушедший, был добрейшей души человек. Мягкий, даже какой-то ласковый, любил поговорить, привечал кавээнщиков, а коллектив ему достался ого-го, палец в рот не клади.

В отличие от О. Приступенко писал много, но неинтересно, на что наши острословы немедленно откликнулись не только шутками, но и откровенными насмешками. Тогда он стал подписываться псевдонимом. Вообще, шутили над всеми, невзирая на лица. Словечки, казалось, выскакивали сами - Деревянц (Б. Ф. не обижался), "из козлы в орлы", когда В. Козловский стал Орленко. На партийных съездах часто звучало: " Журналисты - золотой запас партии", а кто-то из наших добавил - но без золотого обеспечения. И пошло: где наше золото?

Шутили не только в голос. У каждого из нас наверняка сохранились смешные фотографии, рисунки, шаржи. Для себя я их определила как неформальное общение коллег. На этой странице представлены дружеские шаржи от И. Божко, фото от И. Божко и Б. Кузьминского.

А между тем положение в редакции складывалось двусмысленное. Некоторое время заместителем В. Мартынюка был Б. Ф. Деревянко. Этот тандем применительно к нашим дням можно соотнести с парой Ющенко-Тимошенко. Как вы думаете, чьи указания исполнялись, а чьи игнорировались? Ну да, ну да, так и было... А когда Б. Деревянко перешел в "Чорноморську комуну", тут и выяснилось, что В. Мартынюк - плохой редактор. Он, мягкотелый, плывущий по течению, не способен был управлять таким коллективом, где через одного поэты, а остальные - самые талантливые. Газета была пущена на самотек. Кто что в клюве принес, то и ставилось. Никаких дискуссий, споров до хрипоты, ругани - тишь и гладь. Нам хорошо (или не очень?), газете плохо.

Через пару лет этот расхристанный коллектив Б. Ф. Деревянко пришлось приводить в рабочее состояние. Жестко. И "Искра" со временем опять заискрила.

Почему я пишу о редакторах? Да потому, что много лет работала секретарем. Волей-неволей я их сравнивала. А вообще, что такое секретарь? Это, если хотите, мостик между сотрудниками и редактором. Всегда зная, какое настроение у начальства, могла подсказать - идти или не идти с просьбами. Но главное достоинство секретаря (не секретарши - звучит как-то уничижительно, из серии анекдотов), как мне кажется, умение держать язык за зубами, не наушничать и не сплетничать. Отсюда и возникало доверие.

Так, уезжая в командировки, И. Н. Лисаковский оставлял мне карт-бланш со своей подписью и печатью на непредвиденный случай. Принимая назад неиспользованные бланки, как-то сказал: "Если бы ты здесь напечатала, что я, И. Н. Лисаковский, признаюсь в том, что являюсь английским или японским шпионом, мне бы трудно было отвертеться". Посмеялись. У меня и ключи от сейфа были, где хранилась секретная почта.

С бутылкой водки вышла смешная история. Как-то Чайка с семьей на пару дней уехала. Мне оставила ключи от квартиры и Рифа в придачу. Риф - ирландский рыжий сеттер, мы с ним были одной масти и обожали друг друга. Только собрались гулять - звонок. "Света?" - "Света". Я сразу узнала голос Б. Ф., тогда он был уже редактором "Вечерки". "Ты говорила, что у тебя есть..." - "Борис Федорович, Чайка уехала. Я Света, но только Овсянникова". - "А ты что там делаешь?" - "Нянчу Рифа". Ну что проще? Положи трубку, и все. А тут пауза. Затянувшаяся. Вероятно, что-то обдумывал, не решаясь спросить. Наконец доверился. "Чайка говорила, что у нее есть бутылка хорошей водки, которую она мне может презентовать. Очень нужно". - "Да, хорошая водка. Мы ее вчера выпили". Обозвал нас стервами.

...Ах, память, память! Прыгает, как заяц, зигзагами. Не успела ухватить что-то мелькнувшее, а она уже подсовывает другое. Вдруг вспомнились проводы Володи Бехтеря в "Вечерку", хотя по хронологии это произошло через много лет.

В его кабинете полно народу, негде присесть. Боря Кузьминский носится из одного конца коридора в другой и носит то выпивку, то закуску. Ну и, как у нас водилось, именинникам и уходившим на другую работу дарили смешные стенгазеты, альбомы, стихи. Совершенно случайно они у меня сохранились.

Прощальный лепет Бехтеровских дней -

Окаменел стакан портюши.

Окаменели наши души,

Но чей-то голос прохрипел: "Налей!"

И мы налили! Будто в первый раз.

На Радостной уж радости нет боле.

Портюша превратилась в горький квас,

И капает в стакан слеза от боли.

Ушел наверх наш корыш-секретарь -

Кобзарь "Искры", усач видповидальный.

В последний раз мы дернем, как и встарь,

В последний раз... куплет наш матюгальный.

Да, ты ушел - приют борзых пера

Осиротел, скукожился, прижался,

Зияет в сердце - на седьмом - дыра,

Но в нашем сердце ты навек остался.

И знаем мы, что ясень или дуб

Там - на восьмом - захочет тебя в зуб!

Но ты от лютой лапы увернешься

И к нам опять начальником вернешься.

Прощальный лепет Бехтеровских дней...

Окаменел стакан портюши.

Окаменели наши души,

Но голос Кузи прохрипел: "Налей!"

Он не вернулся. Володя трагически погиб при невыясненных обстоятельствах.

* * *

Уже в конце редакторства О. Приступенко, окончив филфак ОГУ, попросилась в отдел. Вакансия - отдел писем, туда и пошла. Это была самая паршивая комнатенка в редакции. Крошечное зарешеченное оконце не пропускало ни света, ни воздуха. Два стола, пара стульев и огромные стеллажи с архивом. Не могу сказать, что эта работа была для меня новой. Почту я и раньше разбирала, прежде чем отнести редактору, и в графе "краткое содержание" должна была изложить его суть. Не буду вдаваться в подробности учета писем, но без лишней скромности скажу: каждое письмо знала в лицо и могла бы любое найти (если оно было сдано в отдел) и через год, и через два (архив хранился два года).

Но главное, конечно, были люди, стоявшие за этими письмами, и посетители, которые приходили к нам со своими проблемами. Многие, особенно женщины, ничего не просили - им нужно было выговориться. Как могла, помогала. Кому участие, кому советом - куда и к кому надо обратиться, писала письма в месткомы и парткомы с просьбой разобраться и помочь. И что самое отрадное - вмешательство газеты помогало. Тогда четвертая власть имела большую силу. Выступление в газете было поводом для принятия мер.

С людьми трудно работать, заниматься дырявыми крышами, текущими трубами, вороватыми продавцами было не очень интересно. Может быть, поэтому сотрудники менялись часто. Катя Чечкина, Света Чайка, Лена Калугина (с интересом прочитала ее воспоминания, рада, что жизнь у нее сложилась удачно), Наташа Воротняк, наконец Семен Лившин. Вот уж с кем скучно не было. С самого начала - стола два, сотрудников трое. Я свой стол никому не уступала, с ним и переехала в новое здание. А Наташка с Семой сидели за одним столом, но в разное время.

Всегда в бегах, в работе он и нас гонял как сидоровых коз, но только очень ласково и до того настойчиво, что сделаешь что угодно, только бы отвязался. Я писала мало и только о том, что хотела, так как числилась учетчиком писем, а не литсотрудником.

(Продолжение следует.)

Светлана ОВСЯННИКОВА.