Номер 22 (767), 10.06.2005

Финал спектакля КЛИМа "УКРАИНСКИЙ ДЕКАМЕРОН". На простых некрашеных скамейках сидят селяне-зрители. А вокруг них в бешеном хороводе вместе с кругом сцены несутся неправдоподобно страшные маски, вырвавшиеся не из рождественских представлений народного кукольного театра, а из языческих глубин прошлого. Да полно, разве тесным коробом "Вертепа" ограничено действо? Разве куклы его показывают? Разве благостный рождественский сюжет выбран для представления? Мы, сто человек, сто ошеломленных зрителей, из глубины сцены наблюдаем за любовным разгулом страстей, за верой и неверием, за правдой и ложью, за жизнью и смертью. Потому что круг сцены – это круг жизни, и далеко за горизонт зала простирается наше прошлое, в котором живут грешники и праведники, где ходят Смерть и дочери ее Чума и Холера. И где, оказывается, от Люобви до Смерти – один небольшой шаг. Может быть, имено поэтому люди спешат жить полной жизнью, потому что трудно разобраться, что больший грех – Жизнь или Смерть, потому что Жизнь – это лишь короткое представление в любовном вертепе, а смерть – его логический финал.

Осмысление любви и смерти – это философский пласт спектакля "Ураинский декамерон". Но спектакль многослоен, как хороший праздничный пирог: слои – музыкальный, фольклорный, этнический, эстетический, даже эстетский.

Живая инструментальная музыка (полуобнаженные музыканты так же, как зрители, расположились прямо на сцене), в которой этнические мелодии переплетаются с классикой и даже со страстным латиноамериканским мелосом. Этот музыкальный коллаж, дополняет эмоциональный фон спектакля. Наибольшее впечатление оставляет автентичное народное пение. Хормейстер Ганна Охримчук (г. Киев) добилась удвительного звучания хоров, которые сами по себе могли бы стать украшением любого концерта.

КЛИМ, создавая основу спектакля, практически ничего не взял из "Декамерона", разве что действие происходит в то время, когда по земле ходит Чума (недаром в сценическом дизайне одесских художников Натальи Мариненко и Алексея Нужного наиболее ярким цветовым пятном выделяется кладбище с поросшими цветами холмиками и светящимися крестами).

Так же, как у Боккаччо, у КЛИМа действие разбито на новеллы, большинство из которых – это житейские анекдоты на любовные темы. Так же, как у Боккаччо, неблаговидная роль отводится духовенству. В спектакле есть и черти, и ведьмы, есть и ангелы, в человечьем обличьи. Но черти выглядят почти безгрешными ангелами в сравнении с попом, прелюбодействующим со всеми подряд и дурящим недалеких мужей.

Недаром к концу спектакля все – и Поп, и Черт, и Ангел, который подозрительно похож на прелюбодейку-жену, и даже Разбойник с большой дороги оказываются в одном мешке (это совершенно гоголевский момент, впрочем, как и ряд других эпизодов, насыщенных гоголевским юмором).

В отличие от Боккаччо, действие новелл плавно переходит одно в другое, но остается прием олитературивания житейских анекдотов, художественное воплощение сакральных моментов жизни народа.

КЛИМ писал пьесу специально для Одесского украинского театра. Идея привлечения такого интересного автора, каким представляется КЛИМ, принадлежит молодому киевскому режиссеру Владиславу ТРОИЦКОМУ, приглашенному дирекцией Украинского театра на постановку.

Если вы любите поэтическое украинское кино, если вам по сердцу работы Сергея Параджанова и Ивана Миколайчука, если вы неравнодушны к постановкам Романа Виктюка и Камы Гинкаса, если у вас захватывало дух от неукротимости фильмов Эмира Кустурицы, то вы придете в восторг от постановки "Украинского Декамерона", осуществленной Владиславом Троицким.

Если КЛИМ написал диалоги и наметил действие, то Троицкий наполнил это действие живой жизнью. Может быть, чуть в более замедленных темпах, чем у Кустурицы, но ведь и ментальность украинского казака не та, что у героев "Цыганской свадьбы" ("Белая кошка, черный кот") или "Жизни, как чудо". И вообще, я назвала ряд интереснейших режиссеров не потому, что В. Троицкий идет по их стопам шаг в шаг, или создает некую (возможно, адскую) смесь, совмещая несовместимых. У него свой самобытный путь. Он – пионер, открывающий путь ПОЭТИЧЕСКОМУ УКРАИНСКОМУ ТЕАТРУ. Да, его творчество вобрало лучшее, что было у названных режиссеров, но он мутант, а мутация – шаг в сторону, шаг к новому, и, к счастью, часто это одновременно – путь вверх.

Как говорится, несть числа режиссерским придумкам. Одна из них – посадить зрителей на сцену. Ввести их в гущу событий и персонажей (кстати, в спектакле заняты 30 актеров труппы Украинского театра, причем всех поколений). Несущиеся в хороводе селяне (или в конце спектакля маски) буквально задевают своими одеждами публику, а ветер от развевающегося балахона, скользящей мимо Смерти, воспринимается как ее дыхание.

Все придумки, как всё гениальное, просты. Например, похороны Жены Соседа Петра, поцелованной самой Чумой. Ее просто накрывают "могильным холмиком" (проволочный каркас, в который вплетены цветы и светящийся крест). Или многофункциональные сдвинутые столы – они и столы, и ложе, и место, где Жена Соседа встречается с Чумой, а чуть раздвинутые, с провисшей между ними скатертью, представляют тот самый пресловутый мешок, где, как в жизненном вертепе, копошатся персонажи спектакля.

Спектакль очень плотный, ни одного проходного момента, ни одной проходной секунды. Работа второго плана, как цементом, схватывает основное действие. Подчас трудно сказать, что по отношению к чему является контрапунктом.

Благодаря протяженности игрового пространства спектакль не по-театральному стереоскопичен. И эту стереоскопичность усиливает второй игровой план.

Что еще замечательно в этом спектакле – это его ансамбливость. Трудно выделить кого-то из актеров. Кто лучше в двух ипостасей Смерти – Смерть-искусительница, ее играет Ганна Осадчая, или утомленная своим ремеслом-предназначением и философствущая Смерть-мать в исполнении заслуженной арт. Украины Галины Кобзар-Слободюк? Утонченная красавица-Чума – Нинель Наточая, Жена Петра – засл. арт. Украины Диана Малая или женщина из первой новеллы – Людмила Корниенко? А мужчины? Евгений Юхновец, полюбившийся одесской театральной публике в роли Хлестакова, играет в спектакле сразу четыре роли: Муж, Второй любовник, Философ, он же Петух (да, да, Петух с хвостом и в перьях). Он блестяще справляется со всеми четырьмя образами. Но невозможно забыть и расстроганное, осчастливленное, лицо Богдана Паршакова – Петра, прислушивающегося к тому, как "Ангел" зачинает с его женой нового Папу Римского" (новелла с попом, выдающим себя чуть ли не за Архангела Гавриила). Я прошу прощения у актеров, исполнющих роли второго плана. Нет возможности в короткой статье отметать всех. Прошу поверить, что все они достойны аплодисментов. А впрочем, роль второго плана – понятие условное. И если актрисы такого таланта, как заслуженные артистки Украины Светлана Гужва, Мария Пивоварова, Галина Кобзар-Слободюк, Ольга Равицкая, Ирина Черкасская, замечательные актрисы Маргарита Пресич, Людмила Васильева и Татьяна Глущенко играют маленькие роли, то делают они из них маленькие шедевры.

Елена Колтунова.

Фото Александра УСТИНОВА.