Номер 8 (1448), 7.03.2019

В биографии Леонида Утёсова одна из "красных дат" - 8 марта 1929 года. В этот день на сцене Ленинградского Малого оперного театра состоялся дебют его любимого детища - "Теа-джаза".

Из воспоминаний Л. О. Утёсова: "Это был один из самых радостных и значительных дней моей жизни. Когда мы закончили, плотная ткань тишины зала словно с треском прорвалась, и сила звуковой волны была так велика, что меня отбросило назад. Несколько секунд, ничего не понимая, я растерянно смотрел в зал. Оттуда неслись уже не только аплодисменты, но и какие-то крики, похожие на вопли. И вдруг в этот миг я осознал свою победу..."

Эта победа была тем приятнее и значительнее, что на пути к ней Утёсову довелось преодолеть множество препятствий - творческих, организационных, а главное, идеологических. Строго говоря, само появление подобного коллектива в конце 1920-х было чудом, уникальной удачей. Владимир Набоков писал о появившемся почти в то же время, что и утёсовский джаз, романе Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев", что его авторам удалось "в политическом смысле проскочить". То же можно сказать и об Утёсове. Сравнение вполне оправданное, ибо с точки зрения "правоверных" коммунистов "теа-джаз" артиста-одессита был таким же "подозрительным", что и сатирический роман его земляков.

Вообще говоря, с джазом, как, и с эстрадой в целом, у советской власти сложились довольно странные отношения. В самом начале революции большевики гениально угадали возможности "легкого жанра" для пропаганды своих идей. Во время гражданской войны в городах устраивались митинги-концерты с участием популярных артистов. Из эстрадных артистов сколачивались фронтовые бригады, которые между боями развлекали красноармейцев (в своих мемуарах Утёсов описывает такие поездки). Широкую поддержку властей находят артисты-чтецы; их, в частности, привлекают для выступлений в сельских избах-читальнях, где неграмотным в большинстве своем крестьянам зачитываются вслух декреты вперемежку со стихами и рассказами.

Из воспоминаний артиста Аркадия Громова: "До 1920 года ни один митинг не проходил без участия эстрадных артистов. Так и писали: "Сегодня здесь - митинг, после - эстрада". Артисты эстрады регулярно выступали перед воинами, особенно на вокзалах, до шести выступлений в день. В Москве за концерт платили: 2 фунта хлеба, 2 воблы, 4 кусочка сахара, кроме того, после концерта артисты пили чай с сахаром и ели порцию хлеба".

Но, с другой стороны, большевики не могли уйти от соблазна эстраду "облагородить" и идеологизировать. Особенно старались в этом плане "неистовые ревнители" - деятели Российской ассоциации пролетарских музыкантов (РАПМ).

Из статьи 1927 года: "Что мы называем легкожанровой музыкой? Это музыка бара, кафешантана, варьете, "цыганщина", джазовая фокстротчина и т. д., все это, что составляет некий музыкальный самогон, что является художественной формой использования музыкального звучания не для поднятия масс, а для того, чтобы душить их инициативу, затемнять их сознание".

Мишенями "неистовых ревнителей" оказывались, как правило, самые талантливые. Не избежал этой участи и Утёсов. Переехав в начале 1920-х годов в "Северную Пальмиру", многогранно одаренный одессит пробовал себя в самых разных жанрах. Своего рода апофеозом этих поисков стала легендарная программа "От трагедии до трапеции". Это было воистину феерическое зрелище.

Начиналось представление сценой из "Преступления и наказания", где партнёром Утёсова-Раскольникова был премьер Александринского театра Кондрат Яковлев. Затем был показан первый акт из оперетты Жака Оффенбаха "Прекрасная Елена"; Утёсов-Менелай, а в роли Елены - ещё одна "звезда" Александринки Елизавета Тиме. После этого шел скетч "Американская дуэль", затем Утёсов исполнял куплеты, комические рассказы, эксцентрические танцы, играл на скрипке, пел романсы и пародии, дирижировал комическим хором, демонстрировал свои цирковые умения - был клоуном, акробатом, жонглером, музыкальным эксцентриком, а под финал действительно исполнил номер на трапеции... Трудно сказать, было ли еще в мире нечто подобное шестичасовому представлению нашего земляка?! Лично мы о таком не слышали...

Из статьи Симона Дрейдена: "Талантливый человек Утёсов! Вот уж подлинно - и чтец, и певец, и на дуде игрец!"

На первых порах своей артистической карьеры Утёсов прославился прежде всего как исполнитель т. н. еврейских рассказов и куплетов. Но в 1923 году, после знаменитой статьи М. Горького, направленной против антисемитизма, именно этот жанр стал предметом уже не идеологического, а прямо-таки уголовного преследования. Ибо постановлением Петроградского репертуарного комитета (фактически выполнявшего функции цензуры), категорически запрещалось исполнять со сцены "акцентированные" (читай, еврейские, кавказские, среднеазиатские и т. д.) куплеты и рассказы! А вскоре после выхода этого драконовского постановления в одном из журналов появилась зубодробительная статья, полностью посвященная Утёсову.

Статья А. Меньшого, журнал "Жизнь искусства", 1924, № 10:

УБЕРИТЕ

Скитаясь по Ленинградским театрам и "театрам", попал я как-то в "Свободный театр". Гастроли Утёсова. "Прицкер Матадор".

Прочтите, обязательно прочтите в последнем номере "Прожектора" заметочки Горького о еврейских анекдотах и еврейских анекдотчиках. Очень поучительные заметочки. Горький пишет искренне и проникновенно, как никто. И как раз эти заметочки как нельзя лучше подходят к Утёсову.

Ничего нет пошлее, ничего нет похабнее на этой земле, чем еврейские анекдоты и третьеклассные трактирные цыганские романсы. И как раз Утёсов в обеих этих областях - мастер. Мастер пошлости и похабства.

Молодой человек красивый - знающий, что он красив, - нагло красив, - нечто от Леона Дрея; молодой человек шевелюристый с наглыми глазами - сколько часов каждый день простаивает этот человек перед зеркалом? Кокет. Вы знаете, бывают такие мужчины - кокеты - брр... Таков Утёсов на сцене. Голос хриплый, как будто специально для трактирных романсов созданный, - в трактирах хрипоту эту легкую ценят, любят.

Сердце тише,

Выше, выше

Кубки сладкого вина...

Я написал эти пошлейшие три "стиха" - и мне стыдно. Мне стыдно за человека. Ведь он же, того, черт возьми, в конце концов, человек...

Знакомый, только что вошедши в мою комнату, прочитавший только что написанные мною строки, говорит мне:

- Бросьте! Стоит ли об Утёсове писать? Это специфический актер для специфической публики.

- Для какой специфической публики?

- Для кафе-шантанной, для пьяной публики.

Специфический актер для пьяной публики!

Говорят, пошлость неизбежна, с минимумом пошлости приходится мириться. Пусть так. Но нельзя же преподносить публике (в публике были, между прочим, красноармейцы и рабочие) пошлость в лошадиных дозах, сплошь пошлость, пошлость и больше ничего.

Нет, этому надо положить конец. Довольно похабных еврейских анекдотов. Довольно "кубков сладкого вина". Довольно Утёсова. Уберите".

После такого впору было впасть в отчаяние. Но Утёсов не случайно родился в одном из самых жизнерадостных городов мира. Он действительно на какое-то время фактически оставил эстраду, играл в театре, снимался в кино, читал рассказы Зощенко и Бабеля. Но мечта создать нечто необычное не оставляла артиста. Самуил Маршак замечательно точно сформулировал подобное состояние: "надо правильно разложить дрова; огонь упадет с неба". "Огонь с неба" озарил Утёсова в 1928 году, во время поездки по Европе.

Из книги Алексея Баташева "Советский джаз": "В Берлине он посетил концерт английского оркестра Джека Хилтона. У Хилтона, одного из европейских последователей Пола Уайтмена, был довольно большой по тому времени состав (около 20 человек). Концерты оркестра отличались определенной строгостью: музыканты чинно сидели на сцене во фраках, так что внешне их выступления ничем (кроме инструментов и репертуара) не отличались от симфонического концерта.

Зато американский оркестр Теда Люиса, увиденный и услышанный Л. Утёсовым в Париже, был совершенно иным. Люис (его настоящее имя Теодор Леопольд Фридман) имел к тому времени пятнадцатилетний стаж комедийного и водевильного актера.

В программах своего оркестра он выступал не только в разговорно-песенном жанре, но и как солист на кларнете. Тед Люис стремился превратить каждый концерт в яркое и увлекательное зрелище. Музыканты разыгрывали диалоги, мимические сцены, двигались - иными словами, выступали как полноправные актеры. В одном из номеров, переодеваясь по ходу действия, они появлялись на эстраде в русских атласных косоворотках, плисовых шароварах и сапогах - Париж любил такого рода экзотику.

Выступления оркестра Теда Люиса произвели на Л. Утёсова большое впечатление именно своей яркой театрализацией концертных программ".

Из воспоминаний Леонида Осиповича Утёсова: "Музыка, соединенная с театром, но не заключенная в раз и навсегда найденные формы. Свободная манера музицирования, когда каждый участник в границах целого может дать волю своей фантазии. В заученных словах, чувствах, мизансценах мне всегда было тесно. Именно в таком вот джазе, если, конечно, его трансформировать, сделать пригодным для нашей эстрады, могли бы слиться обе мои страсти - к театру и к музыке".

Вернувшись в Ленинград, Утёсов немедленно приступает к реализации своего замысла. "Кадровую проблему" удалось решить, взяв в "соавторы" блестящего трубача Якова Скоморовского. Имея среди музыкантов безграничные знакомства, тот помог отыскать нужных людей. "Чистых" джазменов тогда почти не было, потому "вербовали" "классических" музыкантов. Из бывшего Михайловского театра пригласили тромбониста Иосифа Гершковича и контрабасиста Николая Игнатьева (он стал первым аранжировщиком). Из оркестра театра "Сатиры" - Якова Ханина (2-я труба) и Зиновия Фрадкина (ударник). Из Мариинского театра - Макса Бадхена (тенор - саксофон), а из других коллективов - несколько эстрадных музыкантов - гитариста Бориса Градского (банджо), пианиста Александра Скоморовского (рояль), скрипача и саксофониста Изяслава Зелигмана (2-й альт-саксофон), саксофониста Геннадия Ратнера (1-й альт-саксофон). Оркестр, не считая дирижера, состоял из десяти человек. Не имея своего помещения, первые репетиции музыканты проводили на квартире Скоморовского.

Из книги Аркадия Котлярского "Спасибо джазу. Воспоминания старого утёсовца": "Скоморовский не знал, "с чем кушают джаз". Вся его премудрость сводилась к следующим требованиям: "Короче! Острее! Форте! Пиано! Провел!" Ни манеры, ни стиля он просто не знал, а уж общую нюансировку, сценическое поведение, какое-то действие, освещение - это мог осуществить только Утёсов - душа всего. Он придумывал номера, интермедии, играл их, пел и часто самостоятельно режиссировал".

Утёсов, сформулировавший свою идею как "теа-джаз" (т. е. джаз театрализованный, "театр джаза"), добивался от музыкантов, чтобы они были еще и артистами. На этой почве не раз возникали конфликты, порою трагикомические. Артист Николай Жегулев (дядя одного из авторов этой публикации - А. Галяса), рассказывал со слов самого Леонида Осиповича, как тот несколько репетиций подряд тщетно добивался от Иосифа Гершковича, чтобы он во время исполнения опустился на одно колено. "Меня знает весь город, - возмущался музыкант. - Я служу в оркестре Михайловского театра, играю первый тромбон. И я буду становиться на колени?! Перед кем?!" Уломать несговорчивого тромбониста удалось лишь после того, как все остальные музыканты по команде Утёсова стали перед ним на колени. Против такого "аргумента" устоять - в прямом и переносном смысле - было невозможно.

Из воспоминаний Л. О. Утёсова: "Мой оркестр не должен быть похожим ни на один из существующих, хотя бы потому, что он будет синтетическим... Это должен быть... да! театрализованный оркестр, в нем, если надо, будут и слово, и песня, и танец, в нем даже могут быть интермедии - музыкальные и речевые. Одним словом, кажется, я задумал довольно-таки вкусный винегрет. Что ж, я прихожу в джаз из театра и приношу театр в джаз".

(Окончание - в следующем номере.)

Эдуард АМЧИСЛАВСКИЙ,
Александр ГАЛЯС.