Заслуженному врачу Украины и давнему другу нашей газеты Анатолию Дмитриевичу Шубину 30 августа исполняется 75 лет. Три десятилетия из них отданы городской консультационной хозрасчетной поликлинике - одному из самых известных медучреждений в одесской истории (уже хотя бы потому, что эта поликлиника первой в СССР перешла на самоокупаемость). Но юбилейную нашу беседу мы ведем не о медицине; в преддверии Дня города логичнее расспросить старого одессита о том, какой была Одесса во времена его детства и юности.
- В одной старой песне поется: "Возвращаться в те места, где ты молод был, приятно". А в какое место своей юности вы вернулись бы охотнее всего?
- В свой двор - Высокий переулок, 4. Это центр Молдаванки. В свою 103-ю школу на Болгарской, которая находилась буквально напротив нашего дома...
История этой школы достаточно суровая. Там были гестапо, концлагерь во время войны, там сидели военнопленные. Моя мать - участница обороны Одессы, подпольщица, и вот ей дали поручение - освободить пленных товарищей. Она туда внедрилась, сымитировали тиф - и несколько человек оттуда сбежали. Маму потом прятали в подполье. А меня воспитывала бабушка. Маму по-настоящему я увидел только в 1944-м, после освобождения Одессы.
- Понятно, что в ту пору вы были еще слишком маленьким, но все же какие-то впечатления от оккупации остались?
- Помню, как шла бомбежка, и бомба упала на дом в нашем переулке, 8-й номер. Естественно, у нас посыпались стекла. И я бабушке говорю: "Бабушка, бомба - бах!" Никогда не забуду этот случай, когда стекло на нас с бабушкой упало, мы как раз на кровати сидели, и она меня держала. Это я говорю к тому, что постоянно была какая-то напряженка. Этот гул, тревога, шум - все это очень помнится.
Еще помню, как меня крестили в 1943-м. Тогда у нас немцы жили, они в основном квартировали в расположенных рядом домах. Так вот, у нас было две квартиры, и в одной из них жил фашист, который работал в гестапо. А у нас в комнате (мы с бабушкой жили на кухне) жил румынский поп. И вот он все время с этим немцем разговаривает, а тот все время: "Жидам, жидам" - и на меня показывает, что это, мол, я некрещеный. Ну, конечно, бабушка испугалась.
Этот паразит чего только ни делал! Он имел манеру бросать на стол конфеты, а потом пересчитывал их. И в сахарнице (эта сахарница у меня еще есть, бабушка ее как реликвию сохранила) он прессовал сахар и ставил пальцы, чтобы отпечаток образовался. А еще взял такую манеру - я бегаю, а он стреляет. Это была очень неприятная игра... Бабушка вскочила, она очень хорошо знала идиш (с немецким он чем-то схож), начала на него кричать, он ее ударил, бабушка схватила меня... И почему-то мы долго эти дыры не заделывали, даже когда потом обои клеили, - они оставались как своеобразная память. Потом меня крестили в Алексеевской церкви. И я сохраняю эту метрику, специально сохраняю. Там на обороте - на румынском языке запись. Для меня это как реликвия.
- Но вот война закончилась...
- Да. В нашем дворике жило много еврейских семей. Эти люди во время войны уехали, потом вернулись. Был у нас такой дядя Йося, пожилой человек, и у него было двое детей, Додик и Аня. Они приехали вместе с беженцами, нищие приехали. А было очень много разрушенных зданий. Жилой дом номер 8, на который упала бомба, потом на Буденного два или три дома были разрушены. К чему это я все говорю: дядя Йося пошел по этим развалинам, нашел там колеса и все остальное, смастерил себе тачку. И вот он перевозил грузы от вокзала (тогда же вокзал тоже был полуразрушен) и этим зарабатывал. А на тачке у него был такой бардачок, в который он клал колбаску, фрукты. Он никогда ничего не жалел. Когда приезжал, мы его ждали. Всегда давал - кому яблочко, кому - помидор... Вот так дружно жили.
А контингент людей у нас был большой. Один работал в доке, другие работали на маслобойке, тетя Дора работала на сигаретной фабрике, работали на хлебозаводе. У одного в семье было лучше, у другого - хуже. Но все как-то помогали друг другу.
Не было праздников, чтобы мы не гуляли. Праздники устраивали во дворе. Накрывался стол, каждый выносил, что мог, вот так сидели и так праздновали. Выносили проигрыватель, танцевали, пели.
Это надо чувствовать - эту общность. Когда готовили кушать, могли предложить: "Лиза, подойдите, попробуйте!" А готовили в основном на примусах - шум, запах керосина. И тут приходит кто-то из женщин во двор и кричит: "На Алексеевском привезли мясо, столько-то стоит!" Бабы все бросают - и вперед. Просят соседку, чтобы она присмотрела за примусами. И мы, ребята, 7-8-классники, тоже дежурили возле примуса. Вот так было.
- А как дети тогда жили, в какие игры играли?
- Я мечтал быть вагоновожатым. Когда заходил в трамвай, то просто балдел, получал море удовольствия от того, что еду. У моей крестной, Анны Михайловны, подруга работала вагоновожатой. В то время появились в Одессе первые чешские вагоны, "пульманы" их называли. И вот она меня пару раз покатала, я был просто в восторге.
А так... Играли в футбол, но не во дворе, а рядом, в школе была небольшая площадка. С девочками мы играли в волейбол, если не сушилось белье. Играли в морской бой, в слова... Девочки вязали. Моя бабушка и еще некоторые женщины во дворе очень хорошо шили и вязали - салфетки, кофточки, носки. Девочки у них учились. Подходили к бабушке и просили: "Тетя Лена, покажите". Она никогда не сидела без дела, просто так, и соседки тоже: сядут в кружок и начинают обсуждать что-то, а тем временем что-то штопали, перешивали...
И мы, дети, всегда были заняты. Когда приходили со школы, то я не помню, чтобы кому-то не давали заниматься, нагружая его какой-то другой работой. Наоборот, спрашивали: уроки сделал? И мы не обманывали. Если я сделал уроки, то мог быть свободным. Кино ходили смотреть в клуб Иванова, а в начале шестидесятых построили кинотеатр "Родина" (на том месте, где раньше была Оперетта). Ну а в субботу и воскресенье - в качестве поощрения - мы ездили на Дерибасовскую.
Дерибасовская тогда была не просто оживленной, это была элитная улица. По ней ходил троллейбус номер 1, он шел по Садовой, потом по Советской Армии, поворачивал возле кинотеатра Горького и уходил на площадь Мартыновского (ее, правда, все равно чаще называли Греческой). На Дерибасовской мы могли встретить всех своих друзей, знакомых, даже тех, кого давно не видели. И когда мы ехали на Дерибасовскую, то не в спортивном костюме, а специально одевались. Это был выход "в люди", серьезный выход. Потому сперва ехали на "толкучку", присматривали себе брюки (тогда только входили в моду суженные брюки). Пускай потели в очереди, но фраерились.
В Горсаду очень интересные были концерты. Рядом, на Соборной площади, были качели, масса аттракционов - пожалуйста!
Конечно, кафе, рестораны. Когда я уже был студентом, возле кольцевого круга 28-го трамвая было кафе, его прозвали "Мадам Чулицкая".
- А почему так?
- Когда-то там была продавщица по фамилии Чулицкая, она очень хорошо относилась к студентам. Если у студента не было денег, она кормила в долг.
Но мы называли это кафе "кафедра мадам Чулицкой", потому что там обычно отоваривались перед занятиями, после занятий. Впрочем, такие кафедры были в других местах. На Херсонском спуске было кафе, куда мы уже на старших курсах ходили отмечать события: день рождения, успешную сдачу зачетов...
- Что тогда пили?
- Поверите вы или не поверите, мы пили только вино. Водка была дорогая, даже по тем меркам. Взрослые пили водку (там же рядом Пересыпь, рабочие). А мы выпивали вина, закусывали, и это было недорого.
- Конец 1950-х - это время "стиляг". Вы их помните?
- Конечно. Они ходили с длинными волосами, а был специальный комсомольский патруль, ходил с ножницами, и стилягам в полном смысле слова отрезали чубы. Одежду их невозможно забыть. Я потом, где бы ни был, но такой одежды не видел, чтобы было сочетание: зеленые брюки, красная рубашка с черными, синими полосами, локоны волос. Но, конечно, это была полнейшая безвкусица. Рядом с нами, на Буденного, 39, жил такой Володя, стиляга в полном смысле этого слова. Он, бедный, всегда попадал на патруль: то ему брюки порвут, то рубашку порежут. Отец у него был инженер, а мать работала в милиции, и у них дома были вечные скандалы, Володю даже выгоняли из дому. Было и такое.
- А вы что носили?
- Поверьте, мы в школе носили форму, даже в старших классах. Синие брюки, кителя, застегнутые под шею...
- Какие анекдоты рассказывали?
- Анекдоты как-то не были в моде. Чаще всего сплетничали насчет учителей. Обычно все исходило от девочек: "Ой, вы знаете, в 10-Б такое случилось..." И так далее. Даже скажу больше, дома не рассказывали никаких анекдотов. Могли рассказать какую-то шутку, репризу. Тогда Райкин выступал на эстраде, Миронова и Менакер. Использовали их репертуар, выражения - применительно к жизненным условиям.
- А фильмы какие нравились?
- "Котовский" раз 8-10 пересмотрел. Очень впечатлил фильм "Тимур и его команда". Когда мы посмотрели этот фильм, то решили по этому пути идти. Нашли провод, консервные банки, коробки... Брали нитку, потом делали две дырки в банке, посередине этой нитки привязывали еще нитку, потом банку соединили между чердаками. И, чтобы собрать ребят из остальных домов, начинали трезвонить. Родители не поняли, в чем дело, перепугались, все повыскакивали... Ну потом разобрались, посмеялись. Тогда мы шороху навели. А потом организовали штаб, наломали веток и на чердаках сделали закрытые такие шалаши.
- Вы помните, когда осознанно приняли решение, что будете именно врачом?
- Тут интересно все складывалось. У мамы была подруга, тетя Оля Олейник, она работала судьей в Центральном районе. А мой дядя, Полесовский Иван Владимирович, был председателем областной коллегии судей по уголовным делам. И Иван Владимирович, и тетя Оля говорили маме: пускай Толя приходит, посмотрит. И я начал ходить в суд. Я помню, тогда в Одессе шел очень крупный процесс по ликеро-водочному заводу, таможне, коньячному заводу, там были очень крупные хищения, и в конце концов, кажется, даже кого-то расстреляли. Но мне, честно говоря, не нравилась там сама обстановка - охрана, "черный ворон"... В медицине людям помогают, а тут - грубость конвоиров, подсудимых толкают, а они же не могут за себя постоять... Но что мне нравилось, так это диспут адвоката с прокурором. Мой дядя всегда боялся одну адвокатшу. Он говорил: "Если она опять будет вести дело, я не знаю, что делать"... А еще было интересно наблюдать за реакцией людей, когда оглашали приговор: слезы, истерики.
В общем, перед окончанием школы я стоял перед дилеммой.
Я заканчивал 103-ю школу, директором у нас была Лидия Леонидовна Лифшиц, учитель истории. И на выпускном вечере она каждому ученику подарила сувенир. Мне подарила Конституцию и перо. Все ведь считали, что я пойду по линии юриспруденции. Мамина подруга решила, что я должен быть преподавателем. И определили меня в 59-ю школу старшим пионервожатым. Школа была элитная, там занимались дети профессоров политехнического института, офицеров из штаба военного округа, даже дочь Радзиевского, командующего округом, в пятом классе училась... Простаршенствовал я там где-то четыре месяца, но успел за это время подружить артиллерийское училище и учителей школы.
Училище взяло шефство над школой: они к нам на праздники приходили, а мы - к ним, это было достаточно интересно и хорошо. Но все же тяга к медицине взяла верх, и я пошел санитаром на "скорую помощь"...
Тяжело было поначалу... Я работал на центральной станции "скорой помощи", а это центр города, довольно высокие по тем временам этажи - четвертый, пятый - и не везде есть лифты. Раньше мы обязательно больного несли на носилках, даже, когда уже приезжали в больницу, то там его не сразу клали на койку, а нужно было отнести сделать рентген или еще куда-то... В общем, таскались мы с ними хорошо. Но и к нам везде, как правило, хорошо относились... Помню, как-то зимой был вызов к Михаилу Водяному (он тогда возле парка Шевченко жил, а уже потом переехал на Карла Маркса), так у него нас даже угостили бульоном...
)
