Спектакль "Обезьяна Кафки" по новелле Франца Кафки "Отчёт для академии" - новая работа театрального режиссера Натальи Прокопенко и актрисы Надежды Марченко, идущая время от времени в кабаре "Буффон" (Екатерининская площадь, 6). Это уже второй резонансный моноспектакль Надежды (первый назывался "Бешеная балерина" и был создан по мотивам киноновеллы Григория Константинопольского). Надины поклонники тут же окрестили новую постановку "Бешеной обезьяной", ведь яркий танец и бурное выражение эмоций героя спектакля, эволюционировавшего примата, к тому подталкивали. Кафка - любитель превращений, у него как-то даже мужчина в огромного таракана превратился, а тут, наоборот, животное человеком стало. Труд ли превратил обезьяну в человека? Не только он...
Конечно, ноги этой истории растут (или хвост тянется обезьяний?) из романа "Житейские воззрения кота Мурра", гениального сочинения Гофмана. Животное, с дотошностью ученого разлагающее на атомы человеческое бытие, всегда занятно бывает...
Любители сумеречного гения Кафки ценят "Отчет для академии" (1917) превыше во многом перекликающегося с ним "Исследования одной собаки" (1922). Для театра первый текст - просто находка. Он достаточно ярок, лаконичен (весь спектакль укладывается в час времени), к тому же артист-человек в роли преображенной трудом и усердными тренировками обезьяны всегда будет убедительнее того же артиста в роли критически присматривающейся к миру людей собаки. Конечно, тут и Булгаков с его "Собачьим сердцем" вспоминается, но в том случае человек хирургическим путем изменял природу животного в человеческую и обратно, обезьяна же Кафки сама эволюционирует... Надежда Марченко, нисколько не боясь быть на сцене недостаточно красивой или изящной, играет самца обезьяньего племени, дошедшего до таких вершин, что сподобился обратиться к высокому собранию с такой связной речью: "Уважаемые господа академики! Вы оказали мне честь, предложив составить для Академии отчет о предыстории моей жизни в бытность обезьяной. К сожалению, я не могу исполнить вашу просьбу. Вот уже пять лет отделяют меня от моего обезьяньего естества; срок этот, если рассматривать его с точки зрения вечности, весьма короток, но для меня он был бесконечно долгим; и хотя мне повезло и я встречал на своем пути превосходных людей, не скупившихся на советы и рукоплескания, хотя я двигался вперед под гром оркестров, в сущности, я всегда был одинок; люди, помогавшие мне, говоря образно, оставались далеко за барьером. Я никогда не достиг бы успеха, если бы упрямо цеплялся за прошлое, за воспоминания юности. Именно отсутствие упорства в этом вопросе было той главной заповедью, каковую мне следовало выполнять. И я, дитя свободы, подчинялся любому гнету. Посему воспоминания мои все больше и больше тускнели".
Но разве можно лишить памяти тело примата? Респектабельный джентльмен в цивильном костюме то и дело принимается гримасничать, правая рука его непроизвольно тянется назад, словно стремится ухватиться за лиану... Сняв шляпу, обнаруживает аккуратно оформленную, но явно обезьянью растительность на голове (понятно, что это парик, а не натуральные Надины волосы!). Хвост, может, и сам отвалился (у первых зрителей возникли закономерные вопросы по поводу того, куда он мог подеваться), но не пришлось бы удивляться, если бы докладчик признался: обрубил проклятый рудимент, дабы не цеплялся за предметы, возвращая к "обезьяньему естеству". Поразительно точно ухвачены актрисой повадки обезьяны, эти по-особому гнущиеся ладони и пальцы, выпяченные губы, полные вселенской тоски (все были в зоопарках, все это видели!) глаза... Жизнь в зоосаде казалась тюрьмой, уж лучше выступать в варьете, и в артистической карьере помогло подражание людям в не самом лучшем: первый же глоток отвратительного спиртного что-то сдвинул в мозгу, позволив издать первые членораздельные звуки. Вот уж точно, многие люди напоминают пьяных обезьян, чьи предки давно подружились со спиртными напитками, может, Кафка что-то знал?
Обезьяна восстанавливает до мельчайшего жеста свой первый опыт общения с алкоголем - противно, мерзко, от бессильной злобы хочется стучать кулаками по полу и выть в голос, но ведь так можно установить контакт с теми, кто наблюдает за тобой с другой стороны решетки, может заинтересоваться и открыть дверцу клетки. А теперь наш герой к алкоголю привык, втянулся, лихо пьет, не расстается с фляжкой, тянется к бутылке и даже делится воображаемой водкой с сидящими в зале "академиками". Однако в следующий момент "естество" берет верх, и примат начинает искать блох у людей, "поедая" воображаемых насекомых при этом и предлагая делать то же самое людям: "Не хочешь? А мне нравится...". Спохватываясь, любезно пытается сгладить неловкость, протягивая так любимые им бананы зрителям. Как вершину карьеры демонстрирует бешеный сольный танец - ведь он художник, творец (весь спектакль с большим вкусом оформлен музыкой 30-40-х годов прошлого века). Ну не искусство это, обезьянничать - не значит быть художником, быть паяцем - не значит обрести свободу! И никакие почтенные академики своим авторитетом не рискнут завизировать подобного субъекта в качестве равного себе. Впрочем, этот момент нам остается только домысливать, ведь в непрописанных ролях академиков выступают именно зрители.
)
