Номер 36 (1380), 29.09.2017

И. Михайлов

(Продолжение. Начало в №№ 22-35.)

Галиция стала частью Советской Украины. Такова была воля Сталина, между тем глава Третьего рейха может пожелать присоединить плодородные украинские земли к Германии. И что тогда?

Тесленко нахмурился, даже изменился в лице, буркнув: "этому не бывать". И вновь наступило тягостное молчание.

Впрочем, встретились мы отнюдь не для обмена политическими новостями. Тесленко на словах передал мне приказ Гельмута Зиберта, согласно которому я должен оставаться в Галиции до особого распоряжения. Теперь Николай Иванович будет осуществлять связь между мной и другими агентами Абвера. Он уверял: скоро Львов, как и вся Украина, будет освобождена Германией и ее союзниками. А пока - решил Тесленко - мне необходимо сменить адрес. Я оказался в щекотливой ситуации, поскольку поселился в гостинице по указанию НКВД. Видя мое замешательство, Николай Иванович хитро прищурился и как бы невзначай заметил: "Касько в курсе". И я все понял.

* * *

Кто мог подумать, что немцы будут так быстро наступать. Я едва успел перебраться из гостиницы на конспиративную квартиру Абвера (на улице Коперника), как передовые отряды вермахта уже шли победным маршем по окраинам главного города Галиции.

К тому времени население Львова составляло более 300 тыс. человек; значительная часть его - поляки (примерно 150 тыс.), затем крупной этнической группой были евреи (около 100 тыс.); украинцев насчитывалось более 50 тыс.

30 июня 1941 г. Львов был оккупирован вермахтом. Я оказался свидетелем бурной радости украинцев, тревоги значительной части польского населения и панического страха евреев. Многие украинцы в немцах видели освободителей от советской тирании и ожидали, что Гитлер освободит Украину, союзницу Великой Германии.

И уже в этот день, 30 июня, в городе, культурой которого гордились его обитатели на протяжении веков, разразился ужасный по своей жестокости и цинизму еврейский погром.

Советские власти, спешно покидая Львов, в местной тюрьме расстреляли многие сотни политических заключенных, главным образом украинских националистов.

Сторонники Степана Бандеры решили: теперь настало время для возмездия, обвинив беззащитное еврейское население, состоящее в основном из женщин, стариков и детей, в преступлениях НКВД.

Мне тяжело рассказывать о жутких сценах изощренных издевательств над слабыми женщинами. Я видел, как здоровые громилы раздели 20-летнюю девушку, вонзили в ее влагалище палку и заставили маршировать под свист и улюлюканье обезумевшей толпы.

На следующий день погром продолжался с еще большей жестокостью. Я наблюдал, как националисты из батальона "Нахтигаль", прежде чем убить свои жертвы, изощренно над ними издевались. Так одного пожилого еврея они заставили стать на пустой постамент, тогда как остальные - в основном старики и женщины - должны были кричать: "Сталин, ты идиот". Вдоволь насмеявшись, бравые вояки безжалостно расстреляли всех участников этого "представления".

Где-то рядом, на соседней улице, я услышал истошные крики истязаемых людей. Там молодой и крепкий парень в красивой вышиванке, вооружившись железной палкой, избивал евреев. Он старался ударить жертву по голове. С каждым ударом в воздух взлетали куски кожи, иногда ухо или глаз. Когда металлическая палка не выдержала и прогнулась, этот садист схватил огромную дубину и проломил ею череп рядом стоящего еврея, мозги этого несчастного разлетелись во все стороны. При этом палач неистово ругался, и когда я подошел поближе, то узнал в нем уже известного вам Новицкого.

Стоящие рядом с ним немцы охотно фотографировали происходящее, не вмешиваясь в эту жестокую расправу. Немецким оккупантам объясняли: во Львове происходит "самоочищение".

Но уже вечером, 1 июля, немецкое командование приказало националистам прекратить погром. Даже эсэсовцы удивлялись подобному "самоочищению". И тогда я принял почти безумное решение: убить Новицкого.

Когда вечером погромщики стали расходиться, я незаметно проследовал за этим садистом, который по-видимому, намеревался пойти в пивную, застрелил его почти у входа в питейное заведение, успев быстро скрыться в соседнем переулке.

Из своего укрытия наблюдал, как истекавшему кровью погромщику пытались оказать помощь. Показался немецкий патруль. Небрежно взглянув на труп, они даже не остановились.

Во Львове 30 июня и 1 июля были убиты 7 тысяч евреев.

Я едва помнил, как добрался до своей конспиративной квартиры, еще толком не осознавая, что произошло. Конечно, я рисковал и легко мог попасть в очень опасную ситуацию. Мне следовало сидеть тихо и ждать указаний. Впрочем, должен заметить: я так до конца не понял, кому принадлежала эта квартира, что на улице Коперника, Абверу или советской разведке?

Только утром, выпив крепкий кофе, я принялся анализировать обстановку. Итак, еще 30 июня в только что занятый немцами Львов прибыл Ярослав Стецько, став главой "правительства" провозглашенной Украинской республики. Это был хорошо известный Абверу деятель украинского националистического движения. Его характеризовали как исключительно амбициозного, хитрого и коварного человека. Стецько люто ненавидел Андрея Мельника и даже Степана Бандеру считал недостаточно серьезным политическим деятелем.

Стецько не мог простить Мельнику, что именно он возглавлял делегацию украинских националистов на встрече с Риббентропом в мае 1939 г. Тогда Мельник клятвенно заверил нацистского министра в том, что его организация "мировоззренчески родственная с национал-социализмом в Германии и фашизмом в Италии".

Ярослав Стецько в то время заявлял, старясь заслужить похвалу у нацистского руководства Третьего рейха: "Москва и жидовство - это наши большие враги Украины и носители разложенческих большевистских интернациональных идей".

Я достал подобранную на улице листовку и прочитал: "Знай! Москва, Польша, Мадьяры. Жидовство - это враги твои! Уничтожай их!".

Во Львове оказалось немало военнопленных Красной Армии. С ними работали пропагандисты ОУН, которые не переставали утверждать: "марксизм - еврейская выдумка. Сталинские и еврейские комиссары являются главными врагами народа".

Планируя нападение на СССР, гитлеровские стратеги действительно делали ставку на украинских националистов, рассматривая их как надежных союзников. Но события развивались следующим образом: немцы быстро наступали, захватывая огромное число пленных. Притязания украинских националистов уже через несколько недель после начала войны с СССР стали Гитлера раздражать.

9 июля 1941 г на Я. Стецько было совершено нападение, погиб водитель, а "премьер-министр" не пострадал. Возможно, Стецько не понял "намека", и в январе 1942 г. он был заключен в концлагерь Заксенхаузен. Еще ранее изолирован был С. Бандера. Они свое дело сделали. Теперь националистические лидеры могли стать помехой для осуществления плана Гитлера по созданию "Великой Германии".

* * *

Я вновь, как это уже бывало со мной раньше, чувствовал себя опустошенным и неудовлетворенным. Я не раз задавал себе вопрос: какой из меня разведчик? Мне бы философией заниматься, сидя в уютном кабинете. Судьба, может быть, сыграла со мной злую шутку. Я вынужден копаться в такой грязи вперемешку с человеческой кровью.

Националисты стали мне противны. Их поддержка нацистов, неприязненное отношение друг к другу, откровенная беспринципность их лидеров окончательно оттолкнула меня от моих злейших "друзей".

Это произошло 4 июля того же года. В дверь моей "секретной" квартиры позвонили. Во Львове хозяйничают нацисты и их украинские пособники; Касько, как в воду канул... Я не спешил отворять дверь. Звонок повторился с еще большей настойчивостью.

На пороге стоял Тесленко и мрачно на меня смотрел. "Не ждал?" И не услышав ответа на свой риторический вопрос, Николай Иванович проворно прошмыгнул в едва приоткрытую дверь.

Я действительно казался растерянным. Пожалуй, Тесленко я ждал меньше всего. Николай Иванович чувствовал себя в оккупированном Львове, как рыба в воде. Он зря времени не терял. Его вездесущий характер вполне соответствовал его предназначению. Он следил за всеми, с кем был знаком. Быстро располагая к себе людей, Тесленко также без сожаления мог их предать. Я начинал побаиваться этого "своего в доску" парня.

Еще 1 июля Тесленко встретился с Ярославом Стецько, и тот назначил его "советником" своего "правительства". А что, если Николай Иванович знает о том, что я убил Новицкого?

И тут я вспомнил высказывание одного из наставников потсдамской разведшколы: "Если разведчик усомнился в самом себе, то он должен застрелиться".

Сделав точное и почти безразличное лицо, я посмотрел на своего неожиданного гостя. Николай Иванович, сославшись на занятость в "правительстве" Стецько, пробыл у меня всего несколько минут, успев передать приказ Зиберта немедленно прибыть в Берлин. При этом Тесленко, как мне показалось, недоброжелательно усмехнулся.

Вновь спасение от депрессии приходит от Гельмута. Я радовался, что покидаю Львов. Только зачем я вновь понадобился своему высокому начальству? Однако оказаться в благополучной столице рейха намного лучше, чем в заваленной трупами Варшаве или Львове.

* * *

Через два дня, в полдень, я докладывал адъютанту Зиберта о своем прибытии. Мне указали на стул и велели подождать. Прошло, наверное, минут десять-пятнадцать, показавшиеся мне годами. За это время я о многом передумал и твердо решил изменить свое отношение к службе, к событиям и особенно к националистическому движению, так рьяно насаждавшему "новый порядок" в любимой Украине.

Зиберт, как обычно, встретил меня очень приветливо. Однако я заметил в его выразительных глазах не то беспокойство, не то тревогу, хотя это могло мне показаться. Я и сам откровенно волновался. Возможно, сейчас будет решаться моя судьба.

"Посиди, Питер, в моем кабинете, попей кофе", - и он указал на столик в углу комнаты, - "я приведу в порядок бумаги, и мы отправимся в парк подышать..." Но, уловив мой удивленный взгляд, лишь махнул рукой, так и не закончив фразы.

Пока я опустошал кофейник, Гельмут, сидя за огромным письменным столом, углубился в какие-то документы. Я охотно воспользовался его предложением и не столько потому, что хотел кофе, сколько появилась возможность успокоиться, обдумать возможные вопросы.

Изредка я поглядывал на своего начальника, с головой ушедшего во всевозможные донесения. Такая у него служба... Себя я чувствовал вроде солдата, получившего долгожданную увольнительную. Появился аппетит, напряжение спало, страхи улетучились. В кабинете Гельмута было прохладно и уютно. И сидя в кресле, я задремал.

"Подъем, обер-лейтенант Шиллинг!" От неожиданности я, едва открыв глаза, вскочил и вытянулся. Гельмут, стоя возле меня, громко смеялся. "Ничего, Питер, не смущайся. Это все еще молодость - счастливая пора. Я бы рад заснуть, да дела не дают" - не без грусти в голосе заметил Зиберт.

Вскоре мы уже шагали по дорожке, усыпанной гравием, большого столичного парка. Было тихо и мирно, будто спокойствие царило повсюду, будто нигде не рвались бомбы, не гибли женщины и дети... Вековые сосны, огромные дубы и липы наполняли воздух свежестью. Хотелось дышать полной грудью и ничего не вспоминать.

Конечно, я понял: Зиберт не хотел говорить со мной о чем-то очень важном даже в собственном кабинете. В Абвере всем известно: "уши" и "глаза" - повсюду.

Гельмут, однако, не спешил к серьезному разговору. Он наслаждался красивыми цветами, ровными аллеями, раскидистыми платанами, стройными каштанами. Еще утром моросил мелкий летний дождик, сделавший воздух огромного Берлина более свежим, особенно это ощущалось в ухоженном парке.

Наконец мы сели на скамейку, одиноко стоящую в глубине аллеи. "Ты ведешь себя, как маменькин сынок, как избалованный гимназист, привыкший к постоянной опеке толстой няни", - иронично начал Зиберт. - "Мне известно о твоей реакции в Лемберге. Если не выносишь крови, сиди дома и не выходи на улицу. А убийство Новицкого?"

Гельмут неожиданно замолчал. Потом добавил: "Впрочем, собаке - собачья смерть. Ты думаешь, что убив одного или нескольких подлецов, ты спасешь греховное человечество? А вот погубить себя, операцию, которую тебе поручили. Да и вообще..?"

Я все еще молчал, не смея оправдываться, но мне показалось, будто Гельмут меня на самом-то деле не осуждает, а скорее, укоряет за слабость...

"Я понимаю, - продолжал Зиберт, - после погрома в Лемберге ты возненавидел оуновцев с их продажными вождями, да и немецкие порядки тебя, как я понимаю, давно возмущают. Тебя бы, Питер, отделать розгами, как шкодливого школяра, но...".

Зиберт вздохнул и вновь замолчал. Может быть, в эти минуты напряженной паузы он все еще обдумывал, что мне сказать. А, возможно, он уже все решил и просто наслаждался чудесным летним днем? Мне трудно сказать. Только я вдруг почувствовал такое душевное облегчение... Зиберт меня понял. Я улыбнулся. Гельмут перестал хмуриться.

Через некоторое время я узнал о плане, разработанном Зибертом. Если бы я не услышал об этой операции от самого автора, то вряд ли поверил бы. Настолько она показалась мне невероятной, хотя в работе разведчика все возможно.

Дело оказалось не только в своеобразном плане, но важно было то, что Зиберт, согласовывая его с Вильгельмом Канарисом, предложил мою кандидатуру в его осуществлении. Канарис не возражал.

Я подозревал о доверительном отношении Гельмута Зиберта с Канарисом. Об этом свидетельствовало немало фактов. Зиберт всегда положительно отзывался о своем шефе, а в его кабинете висел портрет адмирала. Канарис доверял Гельмуту планирование сложных операций и всегда их одобрял. Наконец быстрый карьерный рост - тоже результат этих добрых отношений.

Я упоминал о том, что Гельмуту завидовали сослуживцы. На него писали доносы на имя самого фюрера, но Канарис всегда его выгораживал. Вот и теперь Зиберт по поручению своего влиятельного шефа разработал проект операции под кодовым названием "Самсон". Более того, Канарис согласился с моей кандидатурой, хотя я еще не успел ничем себя проявить.

* * *

Из архива КГБ СССР

Вильгельм Франц Канарис родился 1 января 1887 г. в состоятельной семье управляющего металлургическим заводом. По отцу имеет греческие корни. Участвовал в Первой мировой войне. Активно поддержал национал-социалистов. 1 января 1935 г. был назначен начальником военной разведки и контрразведки. С 1938 г. - руководитель Абвера, адмирал с 1940 г.

Умный, хитрый, умеет быстро приспосабливаться к любой политической конъюнктуре... С 1939 г. - сложные отношения с Гитлером. В 1940 г. помог избежать гибели видному еврейскому богослову (Н. Шнеерсону) и ряду других деятелей "неарийцев"... Предположительно, имеет тесные связи с разведками государств Антигитлеровской коалиции (?)...

(Продолжение следует.)

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья