Номер 43 (1532), 24.12.2020

История эта произошла давно. Тогда, когда зимы были снежными, лето — жарким, но не знойным, трава зеленее, солнце ярче. В общем, во времена не сказочные, но далекие, почти два десятилетия назад.

Летом я возила маленькую четырехлетнюю дочку в деревню, к маминой старшей сестре, тете Марусе — на свежий воздух, парное молоко и сельский простор, где можно бегать босиком, валяться на траве, рвать помидоры прямо с куста, пастись на кустах малины и собирать шелковицу ртом. А еще держать в руках пушистых цыплят, похожих на одуванчики, робко гладить корову, целоваться с котами и собаками, обниматься с ягнятами и телятами.

Ехать в пригородном автобусе надо было почти час. Жарко, душно, скучно. Чем отвлечь ребенка? Автобус подпрыгивает на ухабах, сказки рассказывать — герои заикаются вместе с рассказчиком. А вот стихи можно читать нараспев. И проходила наша дорога под "Сказку о мертвой царевне и семи богатырях". Особенно Ире нравился царевич Елисей, вопрошающий всех о своей исчезнувшей невесте. Повторять можно было и пять, и семь раз — и все было мало.

— Еще, еще! — требовала дочь филолога.

Разумеется, после третьей поездки ребенок мог процитировать отдельные фразы, а после пятой — половину поэмы.

А затем ребенок вопросил: "Мама, а Пушкин — это кто?". Имея за спиной опыт работы в музее, мать постаралась все рассказать — и об африканских корнях, и о курчавости — "ты такая же кудрявая, как он в детстве", и о таланте, и о влюбчивости, и о вспыльчивости, и, и...

Затем просвещенный ребенок потребовал предъявить портрет поэта. Внимательно посмотрела на Пушкина, потом на Наталью Николаевну и задумалась.

В следующий приезд в деревню она решительно пошла в кошару, где ночевали овцы и заявила:

— Мама, вот Пушкин, а вот Натали.

В тот год один ягненок — барашек (баранчик, как говорят в деревне) родился чисто черным, как смоль, и у него были самые настоящие ("мама, как у Пушкина!") бакенбарды. А его подружка, овечка ("ягничка" по-деревенски) была совершенно белоснежной. Они дружили и все время держались рядом.

Иру, которая была ненамного выше их, баранчик снисходительно опекал и порой лизал или, задумавшись, начинал жевать ее кудряшки. Овечка держалась настороженно, явно подозревая в Ире конкурентку.

Баранчик был бойкий, нахальный, никого не боялся, овечка, как полагается идеальной женщине (с точки зрения патриархальной), держалась робко, отстраненно.

— Мама, ну точно же, он — Пушкин, а она — Натали.

Как известно, устами ребенка глаголет истина. Так их и стали называть. Конечно, когда ягнята подросли, и их стали выпускать вместе с овцами пастись в степь, это создавало определенные сложности.

Согласитесь, когда вечернее село оглашал крик пастуха "Ах ти Пушкiн клятий, знов до чужого городу залiз", — музейный сотрудник нервно вздрагивала, проклиная свой длинный язык и чересчур живое воображение излишне просвещенного ребенка.

Ах, если бы я знала, что это лишь милый пустячок, а худшее впереди!

В Одессу приехали из Бельгии Саша и Маша Пушкины — последний потомок Александра Сергеевича по мужской линии Александр Александрович, и его жена Мария Пушкина-Дурново, тоже потомок Пушкина из другой ветви рода. Очаровательные, благожелательно-сдержанные, очень европейские. Пушкинские дни, бесчисленное количество мероприятий — после возложения цветов у памятника Пушкину Саша и Маша были и в музее-квартире Пушкина, и в нашем музее, к ним подходили и пушкинисты, и любители поэзии, да и просто желающие пообщаться с потомками поэта.

Пятилетнюю Иру я тогда брала с собой на работу — оставить было не с кем. Надо ли говорить, что она хвостиком ходила за правнуками самого Пушкина! Заглядывала в лицо, прислушивалась к тому, что они говорят, ревниво пыталась оттеснить тех, кто помладше, исподлобья ревниво глядела на тех, кто постарше, и при каждом удобном (с ее точки зрения) случае цитировала любимые стихи. Когда в конце дня Маша присела на скамейку в саду, Ира подошла, и, очевидно, желая развлечь уставшую гостью, сообщила: "А у нас в деревне тоже Пушкин и Натали есть. Она такая белая-белая ягничка, а он — баранчик черный". Подумала и добавила: "Такой же нахальный и с настоящими бакенбардами!"

Как писал Марк Твен, "Опустим завесу жалости над концом этой сцены".

Маша и подошедший Саша сделали вид, что ничего особенного не прозвучало.

А я жалела о том, что катакомбы под музеем замурованы, и я не могу туда провалиться.

Алена ЯВОРСКАЯ.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья