Номер 05 (1299), 12.02.2016

Замечательный подарок преподнесла нам к юбилею один из ведущих российских киноведов, доктор искусствоведения Наталья Нусинова. Наталья Ильинична много лет занимается изучением жизни и творчества нашего земляка, выдающегося режиссера, сценариста и киноведа Леонида Захаровича Трауберга. Л. Трауберг снял вместе с Г. Козинцевым такие шедевры немого кино, как "Шинель", "СВД", "Новый Вавилон" и легендарную трилогию о Максиме. Также известен он замечательными книгами об истории кино и музыкального театра.

Сейчас Н. Нусинова подготовила фундаментальную монографию под рабочим названием "Леонид Трауберг. Жизнь и кино". Нашей газете автор книги предоставила подборку фрагментов воспоминаний об Одессе из записных книжек Л. Трауберга.

Одессит по происхождению, Леня Трауберг (Лейзер Троуберг), родился на Раскидайловской, учился во Второй мужской гимназии и, хотя работать ему суждено было в Ленинграде и Москве, на всю жизнь сохранил привязанность к своей малой родине. Прививка жизнелюбия, гедонизма, того особого, как он говорил, "свободного от протокола", отношения к жизни, которую он получил в годы одесского детства, позже спасала его во времена многих жизненных неурядиц. Хотя, конечно, в первую очередь его опорой была жена, Вера Николаевна Ланде-Безверхова, в замужестве Трауберг, кстати, тоже уроженка Одессы...

Никто из исследователей до сих пор не пытался проанализировать связь между символикой "киножеста", преподававшейся в киномастерской ФЕКС, и сигнальными жестами бойскаутов, одним из лидеров и начальником которых стал юный Трауберг в Одессе. Никто не задавался вопросом, насколько первые опыты на поэтическом, театральном и даже кинопоприще, полученные Траубергом на малой родине, повлияли на его последующее творчество. Между тем эта связь очевидна. Вспоминая одесские песенки, которые он распевал в годы своего детства, Леонид Захарович в записях сам восклицает: "Что это, как не эксцентризм?".

Ах, Одесса

"Ах, Одесса..." Столько для меня в Одессе... Столько от Одессы во мне... Основоположник кино, "классик" и корифей, эрудит и талант, и всего-то я - "одессит" в чести. И даже не "одессит". Одесситы - Утесов, Водяной (он, поди, не из Одессы), Ильф и Петров. В сборнике, посвященном видным одесситам, меня не будет. Но не в том суть. Почитаю "одесскую атмосферу", звенящую равно атмосфере Фландрии и Парижа - Растиньяков (1) и Жоржей Дюруа (2). А она оказывается атмосферой Леонов Дреев (3) и "Ах, Одесса"! То, что она для меня, придумано мной, плод умственного онанизма. И все-таки было. И было звонко...

1. Растиньяк - герой романа "Отец Горио" О. де Бальзака.

2. Жорж Дюруа - герой романа "Милый друг" Ги де Мопассана.

3. Леон Дрей - герой одноименного романа Семена Юшкевича, выходца из Одессы. Имя Леона Дрея стало нарицательным, обозначающим мошенника и вымогателя.

Город-то ведь был какой!

Все, что есть в мире пошлого, бытовало в этом городе, все эти до ужаса романские сирень и акация, невероятные девицы с иссиня-черными волосами и пробивающимися усиками, франты с чуть бОльшими усиками и вертлявыми фигурками, честные рабочие, похожие на "урканов", бесчестные "скакуны", неотличимые от провизоров и дантистов... И южное солнце, Черное море преображали все это, превращали пошлость в экзотику, готовили материал для Багрицкого, Бабеля, Катаева.

Потому что в этом приторно-развязном городе неведомыми путями осели любовь к высокому искусству (ведь бывали здесь Пушкин и Гоголь!), страсть к опере высокого класса, талант, давший потом плеяду писателей.

О гедонизме

Но - еще немного о "гедонизме".

Одесса тех лет (конечно, не она одна) была средоточием многого, дарующего радость. Начнем с самого конца - с "животных радостей". С того самого "живота", который означает и "жизнь" и является сложнейшим сочетанием ингредиентов: культов, религий и даже романа о Гаргантюа...

До чего же "сытна", нет, иначе - "вкусна" была в те годы Одесса!

Море предлагало свои дары - скумбрию соленую и жареную, кефаль, щуку, камбалу, тараньку, бычка (и даже устриц, но я их тогда не едал).

Знаменитая одесская "брынза", нежней которой трудно что-либо представить.

"Катаровские бублики" - с семитатью, с маком, едва ли не более известные в стране, чем все другое (знамениты были и позже "одесские бублики", но это было уже не то, не катаровские).

Неизвестно почему утвердившаяся с названием "от Дуварджоглу" халва - сахарная, ореховая, шоколадная (вряд ли вся она выделывалась только одной фирмой, но иначе ее никто не называл; и коробки у нее были особые - этакий вытянутый овал).

Всяческие восточные сладости - рахат-лукум, бахлава, алвычик, нуга, какая-то соломенная халва, из соломок, и многое другое, всего не перечислишь.

Моченые яблоки, равных которым не было.

Соленые арбузы, вернее, арбузаки. И - арбузы просто, и дыни, и тыква!

Одесские овощи, помидоры, "синие" баклажаны, перцы, огурцы...

Мороженое, непохожее ни на какое другое в мире, прославленное "мороженое" у Печесского, вершиной которого было "неаполитанское", многослойное! Едал я мороженое и в Париже, и в Венеции - куда там! Самое "нормальное" домашнее мороженое, которое "крутили" в кадке со льдом, было объеденьем.

Одесские фрукты - черешня, "воробьиная" (воробьи знают, какую надкусить) вишня, крыжовник, клубника, груши, виноград...

Это все, так сказать, "в натуре". А одесская кухня - далеко не только у евреев славные борщи, зеленые щи, "кисло-сладкое мясо", "рыба-фиш", "цимесы", т. е. нечто вроде сладкой каши из фасоли, моркови, пастернака и какого-то загадочного, самого вкусного "наута" [нрзбр - Н. Н.]...

Праздники приносили свои плоды - на христианскую пасху евреи исправно ели потрясающие куличи и паски, на еврейскую - весь город поедал хрустящую, не такую уж вкусную, но чем-то интересную "мацу", особенные оладьи из нее, особенный бульон... А в дни так называемого "пурима" (1) магазин некоего Лейпаха продавал тонны "флюден" - какого-то странного сладкого из вафлей с орехами и медом, и "уминташей" (2) - треугольных пирожков с маком.

И вершим все не только одесской, но такой характерной для города "пшонкой".

"Пшонка"... Огромные вроде самовары, в которых великолепные, ждущие соли кочни...

Мне трудно писать о радостях "винных": был слишком юн. По достоинству мог оценить только великолепный квас из кружек, продаваемый в деревянных палатках, и отличные "оранжады", "лимонады", "ситро" и проч. Только слыхал, что "калининское" пиво было на высоте.

Боже мой, сколько и как ели одесситы!

Позвольте, но ведь кто-то голодал. Кто-то "сухою корочкой" питался.

Не видал. И не очень верю. Очевидно, как дороги ни были яства (курица - тридцать копеек!), на еду деньги находились.

Ни к какой буржуании [sic! - Н. Н.] моя семья не принадлежала. Отец работал в газете не то репортером, не то хроникером. И газеты-то были не "люкс", и платили немного. Думаю, что в месяц отец "выгонял" едва сотню (3), а то и меньше. А на шее у него были жена и трое сыновей, да кажется, так и жили с нами его иждивенцы - дед и бабка. Семь человек накормить в день на рубль - полтора! Но нет, это не то слово "накормить".

Все было!

В годы моего относительного богатства (перед войной) ничего подобного себе позволить не мог.

1. Пурим (от аккадского "пуру" - жребий) - еврейский праздник.

2. Уминташ - правильно "ументашн" или "гоменташн", что значит "уши Амана", треугольные пирожки с маком, традиционное угощение на "Пурим".

3. Судя по приведенному свидетельству З. Д. Троуберг зарабатывал совсем не мало. Указанная сумма втрое превышает среднюю зарплату в Российской империи в начале ХХ века. (Сообщено А. Галясом).

Веселая музыка

...при всем пиетете к обладательницам верхнего "си" и к музыке Верди одесситов сильно кренило в сторону веселого жанра, веселой музыки, веселого анекдота. То, что теперь зовется "эстрада", процветало и зимой, и летом - достаточно вспомнить имена непререкаемых одесситов (пусть не всегда оттуда родом), Утесова, Алексеева, Хенкина, Изы Кремер, Баскаковой, Сарматова... Оперетта была в фаворе настолько, что чередовалась в пресловутом оперном театре с "Пиковой дамой" и "Тоской". В оперетте Кальмана "Цыган-премьер" Иза Кремер (1) вопила припев "Ха-ца-ца" с такой силой, что - как хвастались одесситы - лошади у входа в театр пугались. Арии и песенки, мелодии оперетт были в таком же ходу, как цитаты из басен Крылова: их знали и повторяли все.

...Где-то в районе Арнаутских улиц, может быть, самых "жидовских" улиц вне Молдаванки... Опереточная или универсальная (драма, комедия, оперетта), труппа Фишзона. Премьер, вернее, молодой комик труппы, Миша Фишзон (2), ближайший или не слишком близкий друг моих родителей (проверить уже нельзя) исполняет в первый раз то, что теперь называется "шлягер": "Хаве, вус виллст ду, Хаве?" (3).

И заполненный зал, причмокивая, расплываясь в улыбке, подпевает: "Хаве, ой-ой-ой, Хаве, Хавеню..."

Я почти точно вижу их, памятных мне (уже не слишком) по детству... Мужчины с усами, усиками, бородками и бородами, почти никогда без растительности, в набриолиненных волосах - старательный пробор. Дамы - ну просто неправдоподобные, из аляповатой оперетты дамы: с мощными грудями, подпертыми тугими корсетами, или - с иллюзией бюста, с руками, что две, три руки современной красотки, в платье или юбке до щиколотки и ниже... Зубные врачи, адвокаты, газетчики, просто врачи, провизоры, приказчики и бесчисленные владельцы лавок, магазинов, конфекционов.

...Я знал все эти песни и песенки. В крови у меня был пенный каскад шансонеток, песенок и куплетов, прибой которых был едва ли не мощнее черноморских приливов у берегов Ланжерона, Аркадии и Фонтанов.

1. Изабелла Яковлевна (сцен. имя Иза) Кремер - певица, артистка оперы и оперетты.

2. Михаил Фишзон (сцен.имя Миша Фишзон) - еврейский артист театра и кино.

3. "Хаве, вус [правильно - "вос", здесь - "вус" - украинский диалект] вилсты ду, Хаве?" (идиш) - "Хава [Ева], что ты хочешь, Хава?"

Невеселые годы

...начало войны в 1914 году помню хорошо, как очевидец... Правда, явственней помнятся события, не связанные с земными бурями. Вот мать дарит мне четыре рубля, и я летом с дачи еду в город, покупаю (уж, конечно, сердце трепетало) в книжном магазинчике полное собрание сочинений Луи Буссенара в издании И. И. Сойкина в приложении к журналу "Природа и люди" в 1911 году - сорок книжечек в зеленоватых бумажных обложках, на которых - индейцы; привожу их, прижимая к груди пакет, на дачу, вместе с братьями раскладываю на холодном - в зной - полу комнаты и ползаю по полу, упиваюсь названиями: "Без гроша в кармане", "Капитан "Сорви голова", "Похитители бриллиантов"... Вот в октябре тринадцатого года, уже в Петербурге, открываю ранним утром дверь почтальону, принимаю газеты и журналы, среди них - пышный журнал "Солнце России", а в номере, на предпоследней странице, объявление о подписке на ту же "Природу и люди" (как мы выражались) с приложением двадцати книг сочинений Роберта Льюиса Стивенсона - двадцати, а я знал только один "Остров сокровищ".

Война началась, когда мы снова жили в Одессе, на даче, на Среднем Фонтане. Нет, тут уже не пахло "дуновением" и "нечаянно". Скоро, очень скоро и война с ее "нечаянными", хотя и желанными победами в начале, с ее превратившимися в обыденность поражениями на фронте, беженцами, тревогами и всем, что за войной последовало, стало неотъемлемой пуповиной, привязанной частью жизни.

А за войной последовали революции...

В 1919 году, спасая сына от мобилизации в сотрясаемом политической лихорадкой городе, родители Трауберга с помощью приятеля его дяди, опереточного певца Лохвицкого, сумели изменить ему дату рождения (с 1901 на 1902), подарив лишний год до призывного возраста. Но в это же время начались гонения на бойскаутов. Траубергу грозил арест сразу по нескольким статьям политического и националистического характера. Он вынужден был уехать. Лейзер Троуберг покинул Одессу. Леня Трауберг приехал в Петроград. Позади остались Вторая мужская гимназия, "поэзия" и скаутизм. Впереди была новая жизнь на сломе строя и в вихре возможностей, открытых революцией.

Трауберг всю жизнь ощущал себя одесситом. В то же время он не был уверен в том, что Одесса когда-нибудь вспомнит его. "В сборнике, посвященном видным одесситам, меня не будет" - горестно пишет он в записной книжке. Можно с уверенностью сказать, что публикация заметок о родном городе была бы приятна Леониду Захаровичу. Пользуюсь случаем, чтобы выразить благодарность А. Галясу, взявшему на себя труд прочесть обширную главу об одесском детстве Трауберга из моей будущей книги и предложившего подготовить эту небольшую публикацию. Я отдельно признательна всем одесситам, сориентировавшим меня в своем городе, в архивах и в библиотеках, сделавшим весьма продуктивной мою краткую исследовательскую командировку в 2011 году. И, конечно, моя самая сердечная признательность внукам Траубергов, Томасу Чепайтису и Марии Чепайтите, предоставившим мне доступ к материалам семейного архива и любезно разрешившим их публикацию.

Вступление, публикация и комментарии
Натальи НУСИНОВОЙ.

На групповом фото:
Эмилия и Захар Троуберги
с сыновьями Леонидом, Ильей, Виктором.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья