Номер 40 (785), 14.10.2005

ДЕСЯТЬ ОДЕССКИХ ИСТОРИЙ

Александра Константиновича Белейзера в бюро переводчиков все звали Сан Котычем. Был он длинным, а на лице застыла вечная улыбка, мешающая ему знакомиться с красивыми женщинами, а ведь он был ценителем женской красоты. Ему недавно исполнилсь тридцать лет, но он выглядел на двадцать пять, что опять-таки не прибавляло ему хорошего настроения.

В Одессе, как известно, проживают самые красивые девушки и женщины Европы. С великолепными фигурами и сияющими глазами. Кокетливые и непредсказуемые.

Сан Котычу нравились непредсказуемые женщины с сияющими глазами.

В бюро переводов все пятнадцать девушек и женщин были именно такими. И все они давали Белейзеру советы, как себя следует вести с кокетливыми женщинами и девушками.

— Представьте себе, Сан Котыч, – внушала ему Оля Коваленко, – что сейчас к нам войдет недоступная красавица, но ее глаза остановятся только на вас, ведь вы у нас холостяк, а недоступным женщинам женатые мужчины не нравятся. В них слишком наигранный шарм. Да и манеры их оставляют желать лучшего. И в глазах не восхищение женщиной, а боязнь, что жена с ней застукает.

Коваленко только с Белейзером не старалась играть роль недоступной красавицы, а с остальными мужчинами она уходила в глухую защиту и фыркала на самые изысканные комплименты в свой адрес. Каждое утро она рассказывала девушкам и женщинам бюро переводов, что некий гражданин Н. хотел ее захомутать, но она от него вывернулась, когда увидела обручальное кольцо.

 – Понимаете, Сан Котыч, – говорила она Белейзеру, когда они курили на лестничной площадке, – я сейчас занимаюсь исключительно теорией по отношениям самок и самцов, а практика мне пока не нужна, ведь мне только двадцать два года. Да и как приступать к практике, не подковав себя теоретически. Моя мама сделала ошибку, когда, не пройдя теоретического курса, отдалась моему отцу, но я такой ошибки, милый Сан Котыч, не сделаю. Всему свое время. Жаль, что вам теорию по самкам и самцам изучать уже поздно.

Оля Коваленко слыла первой красоткой в бюро переводов. Все мужчины говорили о ней, как о красотке с ярко выраженными плюсами и минусами. И все мужчины завидовали длинному Белейзеру и говорили друг другу, что Коваленко увлечена мужчиной без будущего.

Борис Михайлович Сидоров, бородач с трубкой, успевший четыре раза поменять молоденьких жен, подзывал к себе Оленьку Коваленко и трагическим голосом у нее спрашивал:

— Что ты, милая, нашла в Сан Котыче?

— Прошу не встревать в личные отношения, – заявляла девушка Коваленко. – У нас беседы исключительно на производственные темы. – В ее глазах появлялся нахальный блеск. – Мы вместе учим язык папуасов, чтобы быть во всеоружии, когда они посетят Одессу.

Борис Михайлович Сидоров был в бюро старшим переводчиком, а еще он был активистом по профсоюзной линии. Он должен был крепить коллектив, что часто и делал, увлекая прочих мужчин после работы к выпивке в ближайшем пивном баре. Белейзера он на такие мероприятия не приглашал. По причине непредсказуемой стойкости Сан Котыча к водке и пиву. В малых и больших количествах. А еще, по мнению Бориса Михайловича, Белейзер был не общественным человеком, а личностью, сосредоточенной исключительно на самом себе, а таких Сидоров не любил и старался держаться от них подальше.

— Этот Белейзер, – часто повторял Б.М. своим сослуживцам-собутыльникам, – нрава нахального и непредсказуемого и с женщинами ему не везет по причине, как мне думается, его полной бесполезности в постели, потому что он скрывает от коллектива свою импотенцию, но Оленька Коваленко натура сугубо романтичная, а жаль!

Белейзеру никто высказываний Сидорова не передавал, но до Оленьки Коваленко дошли слухи, что один из ее сослуживцев страдает импотенцией, но в этом никому не признается.

— Представляете, – сказала она Сан Котычу, – среди нас затесался мужчина, у которого некое оружие лежит плашмя, а ведь ему полагается стоять навытяжку при определенных условиях.

Тут Белейзер поморщился, как от сигаретного дыма, глаза его увяли, а умная Оленька сразу почувствовала: следует переменить тему, что и сделала.

Долгое время наш герой не замечал заигрываний Коваленко, а она даже себе не признавалась, что ее тянет к Сан Котычу. Все это могло бы продолжаться и продолжаться, но однажды он простудился и не вышел на работу, а Оленька металась в тот день по разным кабинетам, не выходила на перекур и решала только один вопрос: навестить ей больного Белейзера или нет? Она даже нарисовала ромашку и стала потом зачеркивать листики, говоря "да" и "нет". Разумеется, вышло, что навестить обязательно надо. Под надуманным предлогом девушка ушла с работы на два часа раньше и сразу поймала такси. Таксист был излишне улыбчивым и разговорчивым, но она его не слушала, ведь он говорил разные глупости, а ей хотелось как можно скорее попасть в квартиру Сан Котыча на Черемушках, где должен был находиться необычный кот.

Кота в квартире не оказалось. Белейзер был хмур, но старался Коваленко улыбаться. А она ему сказала:

— Я так торопилась, что забыла купить вам яблоки, апельсины и конфеты.

— Ладно, – сказал Сан Котыч, – не растраивайтесь по пустякам. Давайте считать, что вы мне купили конфеты, апельсины и яблоки.

— Я сбегаю за фруктами, – сконфузившись пообещала Оленька. – Только подскажите мне, где находится ближайший продуктовый магазин?

— Не надо никуда бегать, – Белейзер был категоричен или старался таким выглядеть. – Мы будем с вами пить чай и вести светскую беседу.

Она хотела ему помочь, но он ей в этом отказал. На кухне, как ей показалось, Белейзер был очень долго. Десять минут и еще три минуты, и семь заключительных – получается двадцать минут. Коваленко сидела сначала в кресле в самой соблазнительной позе, но потом ей играть надоело и она просто застыла в стареньком кресле, срослась с ним, стала просто пришедшей в гости девушкой.

Но вот Сан Котыч, успевший переодеться в парадный костюм, сидит напротив Оленьки и смотрит исключительно на нее. Чистым взглядом, лишенным дурных помыслов. Взгляд человека с дурными помыслами всегда бегает, словно фонарный лучик, но взгляд Белейзера прям и ясен, как будто он размышляет над произведениями Платона или Спинозы. Но почему тогда от этого взгляда Оленьке немножко не по себе?

— Я тут, – сказала она, прерывая молчание, – подумала, что мы просто обязаны относиться друг к другу бережно. И постоянно оказывать помощь. Только поэтому я заторопилась к вам, но никто в нашем бюро не ведает, что я сижу сейчас у вас. Кое-что для сослуживцев следут оставлять в секрете. Я добра с вами, но и вы всегда со мной ласковы. Я даже стала подумывать, что между нами могли бы завязаться более тесные отношения. Пусть даже не интимные... До них, понятное дело, мы еще не доросли.

— Я согласен, – перебил девушку Сан Котыч. – Только я не большой специалист по интимным и прочим отношениям. Я никаких таких книг никогда не читал. Эротику изучал по произведениям античных писателей. Катуллом в юности упивался, а позы любовные меня никогда не интересовали.

Тут Сан Котыч засмущался, потом и Оленька засмущалась, а Белейзер говорил и говорил, словно боялся замолчать – двадцать или даже тридцать слов в минуту. Слова обгоняли друг друга, слегка поскрипывали на поворотах, сжимались, как от зимнего ветра. Он цитировал Овидия и Горация, а Оленька сидела тихо, оглушенная его словами, постукивая указательным пальцем по столу, восхищаясь одухотворенным лицом собеседника. Ей внезапно захотелось подойти к Сан Котычу, прижаться к нему, замурлыкать, сделать какую-то отчаянную глупость. Раньше ей казалось: на глупости она не готова. Но ведь одну глупость она уже сделала – пришла к сослуживцу без приглашения, свалилась, как снег на голову.

— Я все понимаю, – тихо произнесла она, а Белейзер сразу замолк, лицо его отяжелело, плечи сгорбились. Он вспомнил, что у него температура, но Оленька по его, отступившему от нее взгляду, ничего не прочла, словно перестала обладать внутренним зрением. Ей внезапно показалось, что ее все покинули, она одна в шумном городе, где много женщин и мужчин, но никто из них ей не знаком. И тогда она спросила Сан Котыча:

— Можно мне заплакать?

Белейзер ничего не ответил на этот вопрос, а встал, подошел к телевизору и включил его. Передавали сводку погоды. Завтра в Одессе предполагался дождь. Белейзер выключил телевизор. Сказал:

— Не думал, Оленька, что вы ко мне найдете дорогу.

— И я не думала, – покраснев, произнесла скорбно девушка. – Так получилось.

— Вы правильно сделали. Просто я ошарашен вашим приходом. Вы ведь совершили благородный поступок. Почему я раньше не заболел? Ведь ваш приход мог произойти уже давно. Только вы не болейте, ведь мне теперь придется навестить вас... Не обращайте, прошу, внимания на мои глупости.

— Вам вредно беспокоиться, – решительно произнесла Оленька. – И не надо со мной играть. Будьте самим собой. Только не говорите, что я вас оторвала от болезни. Не бодритесь раньше времени. И вообще я пришла оказать вам посильную помощь. Могу даже винегрет сварганить!

 – Сидите, – приказал Сан Котыч, – а я вами незаметно стану любоваться. Словно я художник и пишу ваш портрет. И в моей голове нет никаких дурных мыслей.

— Лучше бы они были, – отважно произнесла Оленька. – Ничего в том страшного нет, ведь я ваши внутренние монологи все равно не услышу.

— Ладно, – согласился Белейзер, – я представлю, что с нами, вполне возможно, произойдет через полчаса.

— Давайте, – решительно сказала Оленька. – Включите свою неуемную фантазию, но сначала ответьте на мой вопрос: нравлюсь я вам или нет?

— Это в каком смысле?

— В самом прямом! Только не увиливайте от ответа.

— Но тогда вы загордитесь.

— Да нет же.

— Вы в этом уверены?

— Уверена!

... Белейзер болел ровно неделю. Оленька нервничала, но никому этого не показывала. Она начала переводить английского поэта Браунинга на украинский язык, а потом на русский, но потом все свои черновики уничтожила. Во время болезни Сан Котыча Оленька никому не улыбалась. Даже своему отражению в зеркале. И подругам своим не звонила. И к телефону у себя дома подходила на цыпочках, а потом медленно от него отходила. Она считала, что Белейзер ей должен позвонить. Просто обязан. Но он не звонил, потому что ждал ее звонка, но она об этом не догадывалась.

Но вот противный Белейзер появился на работе и прежде всего он подошел к Оленьке Коваленко и улыбнулся ей. Как показалось Оленьке, лучезарной улыбкой. Сам же Сан Котыч думал, что его улыбка получилась жалкой и скомканной, ведь он боялся, что его улыбку, нацеленную исключительно на Олечку, увидят другие сослуживцы.

— Спасибо, Оленька, за заботу.

Ее лицо на короткое мгновение вспыхнуло, но быстро погасло. Она сказала:

— Я так ждала вашего звонка. Вы – настоящий убийца. Почему вы мне не позвонили, разве трудно было нажать указательным пальцем на шесть кнопок?

— Трудно, – признался Белейзер. – Я себя убеждал, что так следует поступить, но безрезультатно.

— Зря, – боясь разреветься, совсем тихо произнесла Оленька. – Следует доверяться интуиции. Я ведь к вам в гости пришла не просто так... Мне было у вас хорошо... Я гордилась тем, что смогла стать объектом вашей фантазии.

Потом она выбежала в коридор и нервно закурила. Сан Котыч не последовал за ней. Он стал размышлять на самые разные темы. На столе его лежали документы, которые он должен был перевести, но ему не хотелось этого делать. Он внутренне бастовал, ему хотелось посадить Оленьку напротив себя и говорить, говорить, а потом внезапно замолчать и посмотреть на девушку красноречивым взглядом. В нем должна быть нежность. В нем должно быть отчаянье. Он должен своим взглядом загипнотизировать Оленькины глаза и уже никогда не отпускать их.

Оленька подошла к нему и сказала:

— Я знаю, что вам, Сан Котыч, грустно. Вы меня боитесь потерять, но вам страшно признаться в этом самому себе. Вот я и пришла на помощь...

Белейзер спросил:

— Как найти к понравившейся девушке ключ?

— Я сейчас его принесу, – весело пообещала Оленька. – Мне совсем не трудно его найти.

И она побежала разыскивать ключ.

И, разумеется, его нашла. И отдала его Сан Котычу. Но почему-то этот ключ был бумажным, но Сан Котыч был счастлив, что она ему тот ключ принесла.

Игорь ПОТОЦКИЙ

Рисунок А. КОСТРОМЕНКО.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья