Номер 15 (1408), 11.05.2018

И. Михайлов

(Продолжение. Начало в №№ 9-14.)

* * *

Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) - коренной москвич, однако был тесно связан с Украиной.

Позднее он напишет об этом так: "В книгах почти каждого писателя просвечивается, как сквозь легкую солнечную дымку, образ родного края, с его бескрайним небом и тишиной полей, с его задумчивыми лесами и языком народа. Мне в общем-то повезло. Я вырос на Украине. Ее лиризму я благодарен многими сторонами своей прозы. Образ Украины я носил в своем сердце на протяжении многих лет".

Но по-настоящему он полюбил Одессу, в которой прожил незабываемые два года. С мая 1920 г. Константин Георгиевич упорно трудится, выпуская одесский "Информационный листок". Вскоре он знакомится с И. Бабелем, И. Ильфом, Э. Багрицким, Л. Славиным... Новые полюбившиеся ему друзья переманивают способного москвича с украинскими корнями в газету "Моряк". Это произошло в начале 1921 года, где уже плодотворно работали молодые одесские писатели, которые, по словам Юрия Олеши, "все готовились в профессионалы".

Здесь подобрался замечательный творческий коллектив. В "Моряке" Паустовский встретился с Аделиной Адалис, Верой Инбер, Валентином Катаевым, Владимиром Нарбутом, Львом Никулиным. В Одессе Константин Георгиевич познакомился и подружился с Юрием Олешей. В 1922 г. Паустовский покидает Одессу, но те непростые два года он будет вспоминать всю жизнь.

Живя и работая в Москве, К. Паустовский не забывает своих одесских друзей. Он продолжает сотрудничать и с Юрием Карловичем. В Одессе они вновь встретились в тяжелую годину: началась Великая Отечественная война. В июне 1941 г. Юрий Олеша находился в Одессе, туда же приезжает Константин Паустовский, будучи корреспондентом ТАСС на Южном фронте.

Если Паустовский пребывал в Одессе по служебным делам, то Олеша мог сразу, как только началась война, покинуть город, который подвергался бомбардировке. Но он остался.

Константин Георгиевич расположился в гостинице "Красная". Юрий Олеша, как обычно, - в "Лондонской". Друзья взволнованы. Война началась внезапно. Тогда ее никто не ждал, надеялись на пресловутый пакт "о ненападении".

Говорили об Одессе и одесситах... Паустовский вспоминал: "Олеша был непрерывно влюблен в жизнь. У него было что-то бетховенское, мощное, даже в его голосе. Олеша тогда говорил: "Одесситы не сдаются и не умирают. Их остроумие, их пресловутые "хохмы" замешаны на бесстрашии. Храбрость чахнет и умирает без острых слов..."

...Улица Пушкинская, как обычно, прекрасна. В тот день писатели наблюдали такую картину... Кто-то гневно раздвинул занавески на окне, ударил ладонью о раму, и она с треском распахнулась. Створки окна отлетели к стене. В окно высунулся старый небритый еврей в спущенных подтяжках и с газетой в руке. Он, должно быть, спал и прикрывал газетой лицо от мух. Взрывы и вой самолета его разбудили. Он высунулся в окно, уперся ладонями в подоконник, красными от раздражения, склеротическими глазами посмотрел на промахнувший низко над двором самолет, крикнул с негодованием: "Что?! Опять!! Босяки! - яростно плюнул вслед самолету - Тьфу!" - с треском захлопнул окно и рывком задернул занавески.

Тогда дворник, не просыпавшийся от взрывов, сразу проснулся и, покачав головой, сказал: "Самый отчаянный мужчина на весь этот двор! Наполеон!"

Вскоре, однако, Юрий Карлович эвакуировался в Туркмению. 1942 год. Киевская киностудия - в Ашхабаде. Олеша работает над киноновеллой "Маленький лейтенант". Фильм был о любви, неразделенной и странной, о новой морали и старых пережитках.

Юрий Олеша не только писал киносценарии, статьи в местные (туркменские) газеты и журналы, но также часто выступал по радио. Знавшие Юрия Карловича, отмечали: "У Олеши был редкий, запоминающийся голос, какие-то свои интонации. И совершенно актерская дикция".

Весть о том, что в Ашхабаде проживает писатель Олеша быстро разнеслась по литературным кругам туркменской столицы. Здесь во время войны проживало немало деятелей советской культуры, среди которых начинающие поэты и прозаики, журналисты и актеры. К Юрию Карловичу нередко обращались за советом, с просьбой о рекомендации на литературные "пробы". Олеша в помощи никому не отказывал. Он бережно относился к чужому творчеству, даже если проситель, мягко говоря, не блистал талантом.

В произведениях молодых и еще мало кому известных писателей Юрий Карлович не спешил отыскивать неудачные фразы, "сырую" композицию, литературные штампы... Он прежде всего находил удачные места, меткое выражение. Олеша радовался интересному сюжету, художественным находкам.

К себе Юрий Карлович, как нередко отмечали в своих воспоминаниях коллеги-писатели, был невероятно требователен. К чужому творчеству - снисходителен и в высшей степени доброжелателен.

Например, писательница Ирина Полянская (1952-2004) утверждает: "...иногда он не кончал вещь, потому что тонул в бесчисленных вариантах, отыскивая все лучшие и лучшие, и не мог остановиться..."

Конечно, Ирина Полянская лично знать Ю. Олешу не могла, когда он умер, будущей писательнице было всего 8 лет. Но Ирина Николаевна училась в Литературном институте им. М. Горького и посещала семинар прозы, которым руководил Георгий Березко.

Георгий Сергеевич Березко (1905-1982) - драматург, поэт, прозаик, сценарист - написал много ярких произведений о войне. Когда он только начинал работать над прозой в 1942 г., то обращался за советом к Юрию Олеше, зная, что этот именитый писатель с готовностью помогает начинающим прозаикам.

В 1954 г. Георгия Сергеевича приглашают на работу в Литинститут на должность преподавателя. Своим студентам Г. Березко много рассказывал о писательском мастерстве, методике, характере, особенностях литературных произведений многих советских писателей-классиков, особо отмечая при этом стиль работы Юрия Карловича.

Как-то Ю. Олешу спросили, какие писатели ему нравятся? Он назвал И. Бабеля, Вс. Иванова, В. Катаева. Так вот, говоря о Бабеле, он неожиданно сделал замечание: "И все-таки у него не все отжато, кое-где капает".

* * *

1943 год. Великая Отечественная война в самом разгаре. Еще проклятый немец топчет советскую землю, еще расстреливают, жгут в печах крематориев ни в чем не повинных людей, еще тысячи солдат и офицеров гибнут на фронтах... А уже всезнающее и всевидящее око советских карательных органов ополчилось против литераторов.

Так, в том году было принято постановление секретариата ЦК ВКП(б) "О контроле над литературно-художественными журналами". Оказывается, что под пристальное внимание цензуры, а также партийных идеологов попал журнал "Знамя". Он посмел опубликовать рассказ Андрея Платонова (настоящее имя - Андрей Платонович Климентов (1899-1951)) под названием "Оборона Семидворья". Автор этот и без того числился в "черных списках", а тут...

Еще в 1931 году А. Платонов вызвал недовольство самого товарища Сталина своей повестью "Впрок", опубликованной в журнале "Красная новь". Вождь, рассердившись, написал: "Талантливый писатель, но сволочь".

В рассказе "Оборона Семидворья" - ужасы войны, реальной, увиденной непосредственно на полях сражений. Платонов писал: "Мое сердце надрывается от горя, крови и человеческих страданий..." Так, вместо того, чтобы воспевать героизм, роль партии большевиков, автор скорбит о тысячах загубленных войной жизней...

Не угодила цензуре поэма Евгения Долматовского (1915-1994) "Вождь", в которой она усмотрела якобы неверное изображение отступления Красной Армии в первые месяцы войны. Под шквал критики попали рассказы Виктора Шкловского (1893-1984), также помещенные в журнале "Знамя". В них партийные цензоры обнаружили "пустоту" и "манерность".

Особое возмущение у большевистских критиков вызвал журнал "Октябрь", посмевший опубликовать весьма одиозное, с точки зрения властей, автобиографическое произведение Михаила Зощенко (1894-1958) "Перед восходом солнца", названное "омерзительным". Это рассказ о том, как автор пытался победить свою меланхолию и страх жизни.

В начале 1945 года, когда страшная война в Европе еще не завершилась, на стол влиятельного секретаря ВКП(б) Г. Маленкова помощник положил пухлое досье на журнал "Звезда". Оказалось, и тут серьезная "крамола". Стихи и проза поэтов, писателей и журналистов - Ольги Берггольц (1910-1975), Владимира Лившица (1913-1978), Михаила Дудина (1916-1993) - совершенно не устраивали партийных соглядатаев от литературы, поскольку их произведения "проникнуты мотивами страдания". Партийной верхушке, поднаторевшей в жестких схватках за власть, такое чувство, как сострадание - непонятно и даже кажется опасным. "Социалистический реализм" в литературе и "мотивы сострадания" - несовместимы.

Георгий Маленков велел "разобраться"... Какой подлый цинизм! Эти замечательные мастера стиха и прозы, оказывается, хотели донести до своих читателей страдания советских людей, переживших войну и оккупацию, блокаду Ленинграда и ужасы гетто... Все эти интеллигентские слезы, по мнению партийных бюрократов, лишь "сеют пессимизм" и даже "неверие в светлое будущее"...

Ольга Федоровна Берггольц, отвечая горе-критикам, написала:

"И даже тем, кто все хотел бы сгладить

в зеркальной робкой памяти людей,

не дам забыть, как падал ленинградец

на желтый снег пустынных площадей".

Прошел всего год с момента окончания Великой Отечественной войны. Еще кровоточили раны, еще не высохли слезы матерей и жен, потерявших своих сыновей и мужей; еще в развалинах лежали Сталинград и Киев, еще не остыли печи крематориев, а в Кремле затевали новую драму грязных нападок на цвет советской литературы.

В 1946 г. на заседании оргбюро ВКП(б) стоял вопрос о деятельности управления пропаганды. Выступал Сталин. Вождь внимательно следил за творчеством "инженеров человеческих душ" и был явно недоволен. Он прямо сказал, что худшими изданиями являются журналы "Новый мир" и "Звезда". Андрей Жданов, влиятельнейший член Политбюро ВКП(б) и вовсе заявил: ряд критиков находится "на содержании у тех писателей, которые они обслуживают".

И. Сталин направляет своего главного сатрапа в Ленинград для расправы над неугодными изданиями и их авторами. Во вступительной части постановления от 14 августа 1946 г. "О журналах "Звезда" и "Ленинград"", указывалось на недопустимость предоставления страниц таким "пошлякам и подонкам литературы", как Зощенко и Ахматовой, являющейся "типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии".

Последовали репрессии: Ахматову и Зощенко исключили из Союза писателей СССР. На практике это означало: невозможность публиковаться и лишиться средств к существованию.

Разумеется, Юрий Карлович знал о том, что "верхи" творят в литературном мире. Он был лично знаком со многими поэтами и писателями, оказавшимися в жестокой и несправедливой опале. Настроение ужасное. На душе тоскливо. Обстановка не располагает к творчеству. Но жить надо и мыслить никто не запретит.

* * *

И вновь - Москва. У писателя большие проблемы: он потерял квартиру и фактически остался на улице. Но Олешу выручил Эммануил Генрихович Казакевич (1913-1962), писавший прозу на русском языке, а поэзию - на еврейском (идише). Друзья любовно называли Казакевича - "Эмма". Наверное, трудно было найти деятеля культуры, который не восхищался бы этим поэтом и писателем, журналистом и переводчиком. Казакевич написал также ряд превосходных киносценариев. Его ценили не только за литературный талант, но и за доброту, щедрость души и дружелюбие. Он-то и предложил бездомному Олеше поселиться у него в квартире.

Но бытовые неудобства ничего по сравнению с творческим кризисом. Олеша не принимал "социалистический реализм" в художественной литературе. Не мог он писать в обстановке террора, страха, доносительства. Его ближайшие друзья репрессированы. Жить было страшно. Эммануил Казакевич как мог, поддерживал Юрия Карловича, как деньгами, так и морально.

Собственно, жизнь и творчество самого Эммануила Генриховича - пример силы воли, выживаемости в обстановке сталинских гонений на интеллигенцию, особенно на еврейских писателей и поэтов.

Казакевич выстоял. Удивительно сильный характер. Он не впал в отчаяние, продолжал писать, не заливал проблемы водкой, не утратил великолепные человеческие качества... Кем только он не работал, когда только начинал творить! С 1932 г. семья Казакевича - в Биробиджане. Многим тогда казалось: создание "еврейского национального очага" на Дальнем Востоке станет панацеей от антисемитизма, реальной возможностью сохранить и упрочить еврейскую (идишистскую) культуру и литературу...

Эммануил Генрихович перепробовал различные виды деятельности: от рядового строителя до председателя еврейского колхоза. Он пишет стихи на идиш и публикует их в газете "Биробиджан штерн", сотрудничает с еврейским театром, делает великолепные переводы...

Его заметили в Москве. С 1938 г. Э. Казакевич живет в столице СССР. Это был период расцвета его творчества как переводчика с русского на язык идиш, а также русскоязычного писателя и публициста.

В 1941-1945 годы Э. Казакевич в действующей армии, капитан. После окончания Великой Отечественной войны он вливается в замечательную плеяду советских писателей. Его повесть "Звезда" (1947) получила всеобщее признание. Популярны были и другие произведения Э. Казакевича: "Весна на Одере", "Синяя тетрадь"...

Наверное, трудно жить рядом с таким человеком, как Эммануил Генрихович, и постоянно хандрить. Однако Олеша, хоть и восхищается своим другом, все еще переживает упадническое настроение и к тому же не имеет своей квартиры.

(Окончание следует.)

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья