Вёрстка газеты и сдача полос под пресс начиналась с внутреннего разворота - сперва вторая, потом - третья. Это мои полосы. У Лиды (Лидии Львовны) Павловской - наружный разворот: четвертая и первая. Я начинала раньше. Путь оригинала до полосы длинный: для экономии времени перевод прямо с листа под диктовку на машинку - вычитка, засыл в набор на линотип, гранка - вычитка в гранке, правка и только потом - полоса. И снова вычитка. Поэтому в работу шли сначала материалы второй полосы, а это - Е. Голубовский, В. Барановский - в первую очередь. С них и начинала. Р. Феденёв, Б. Кердман, О. Полищук, Ю. Мазур, П. Шевцов, И. Пустовойт - несколько позже. А считалось, что если с них начинаю - значит, любимчики.
И однажды в моей 8-мартовской поздравительной открытке появился такой текст:
Мы в день Восьмого марта
У ног твоих стоим.
Переведи нас, Марта,
В любимые свои.
(Автор неизвестен).
Мне приходилось переводить не только публицистику, но и художественные произведения. Переводила Никиту Брыгина, бывало, и Аркадия Львова; ребят, ставших впоследствии известными, членами Союза писателей: переводила на русский язык для "Вечерки" (и не только) рассказы Богдана (Ивановича) Сушинского, новеллы Анатолия (Илларионовича) Колисниченко, однажды даже перевела рассказ самого Бориса (Федоровича) Деревянко, хотя он всегда делал сам авторские переводы. Иногда в "Вечерку" из Киева присылал свои рассказы один из наших бывших редакторов, Олег Георгиевич Приступенко, которого от нас забрали в ЦК КПУ, с припиской - передать рассказ на перевод именно мне.
У журналистов была возможность, отписавшись и сдавши в секретариат материал, выкроить время для общения. Вот тут и наступала наша очередь. Мы были привязаны к машинке, у нас не всегда была возможность даже выскочить на обед. "Напряженка", - писала Вера Семенченко о нашей с Лидой Павловской работе. Тем не менее и у нас были два "клуба по интересам".
В каждом отделе висела радиоточка, которая практически не выключалась. И когда по радио звучало "Болеро" М. Равеля, услышавший поднимал по цепочке всех членов Клуба любителей "Болеро" (тогда его транслировали очень часто), мы бросали всё и прикипали к точке. Вторым был Клуб любителей рокфора. Это сейчас не проблема - прикупить любой заплесневелый сыр. А в наше время в Одессе его решительно не было. Доставали по крохам. И каждый кусочек честно дробили, чтобы хоть запах достался. Нам привозили сыр из командировок, поездок, отпусков...
Со вторым клубом и Олегом Приступенко связан такой эпизод. Однажды мы узнали, что редактора вызвали в Киев. Бросились ему в ножки. Конечно, не отказал. Скинулись и попросили привезти на всех целых полкило! В предвкушении кайфа потирали ручки. Когда же мы наконец дождались Олега Георгиевича, сыра у него не оказалось. Сыр был, был, и даже попал в холодильник! Но когда, собираясь на работу, Олег Георгиевич открыл холодильник, сыр исчез. Всё объяснила жена. Она полюбопытствовала, что это там за поручение дали мужу сотрудники. И к ужасу своему обнаружила, что либо ему подсунули уже испорченный сыр, либо он испортился в пути. Сыр сгнил, весь покрылся плесенью. Пришлось его выбросить! Полакомились...
В своих воспоминаниях Валерий (Николаевич) Барановский упоминает нашу машинистку Раю, Раису Давыдовну Наумец. Машинистка была классная, ас. Характеристику Валера дал ей в общем-то верную: родина-мать. Позже, в "Вечерке", её так и называли: мама-Рая. Только при этом следует добавить, что судьба Раю не баловала. Единственная, поздняя дочь, она довольно рано осталась без родителей. С Володей Наумцом, редакционным художником, жизнь не сложилась, детей не было. Вся родня снялась и в поисках лучшей доли разбрелась по свету - Израиль, Германия... Рая осталась совсем одна. И всю нерастраченную материнскую любовь обрушила на своих сотрудников, сопровождая это водопадом совершенно беззлобных и безопасных воплей. Фактически редакции "Iскри", а впоследствии "Вечерки", стали её домом, её семьёй. Помню, как она рыдала, когда переходили на 5-дневную неделю. Мы со второй машинисткой, моей машинисткой, - Женей (Евгенией Эммануиловной) Зицерман радовались - ещё один выходной день, а она твердила: "Зачем мне эти два выходных? Что я буду делать дома одна?" В те времена, когда в магазинах решительно ничего не было, у нас, ближайшего Раиного окружения, благодаря её общительности и способности завязывать полезные знакомства временами бывало всё: и мясо, и масло, и яйца. Она дала возможность нескольким сотрудникам закрепиться в Одессе и в редакции. В прежние времена работа предоставлялась тем, у кого была прописка, а прописку давали, если человек был обеспечен работой. Замкнутый круг. И Рая безвозмездно прописывала у себя на некоторое время Гришу Зленко, Витю Арсирия, который впоследствии уехал в Москву и работал там фотокором, ещё кому-то, поименно точно не помню. И когда Раи не стало, заботу о её могилке на Слободском кладбище взяла на себя наша Люсечка (Людмила Анатольевна) Федорова, неизменный секретарь сначала "Комсомольськоï iскри", а затем - "Вечерней Одессы".
Когда Боря (Борис Федорович) Деревянко увёл большую часть коллектива в новую газету "Вечерняя Одесса" - самых опытных, работоспособных, талантливых сотрудников, которые, честно говоря, к тому времени уже переросли рамки молодежной газеты, "Iскра" практически оголилась, осиротела, остались самые молодые, малоопытные, но способные ребята. Начинала у нас Ира (Ирина Николаевна) Пустовойт. Фантастически безграмотная (например, она писала "тчательно", и не только), она всегда "тчательно" продумывала, как подать материал, чтобы было интересно. И было интересно. К огромному сожалению, Ира рано ушла из жизни.
Помню, как почти одновременно появились тогда у нас две новые сотрудницы, приглашенные из беляевской газеты "Пiвденна зоря". Помню, как одна, постарше, вальяжно вплыла к нам в машбюро и с достоинством, церемонно представилась: "Вера Сергеевна!" Мы были сражены: у нас в редакции по батюшке обращались только к редактору, да и то не к каждому и не все: не было принято. Это была Вера Пидмазко, она же Семенченко. Очень скоро Вера разобралась что к чему и объяснила: у них в "ПЗ" всё было очень серьёзно, сотрудники машбюро считались людьми едва ли не второго сорта, к литработникам полагалось обращаться с полным почтением, на "Вы". А сама она оказалась человеком общительным, веселым, легким на подъём, мобильным и толковым журналистом, серьёзным знатоком сельского хозяйства, которую во время пика сельхозработ почти невозможно было застать в редакции: привезла материал, отписалась - и снова в поле. К тому же она писала стихи (для внутреннего употребления. Вспомнить хотя бы её "Ностальгiчнi куплети", написанные на "поминки" газеты:
Нiщо вiд нас не вiдбереш
Хай i адмiнруками.
Ти, "Iскорко", в усiх живеш,
Ти завжди будеш з нами!).
Вторая новенькая из "ПЗ" появилась спустя некоторое время после Веры. Это была 18-летняя Лорочка Парахамовская, машинистка. Лариса (Юрьевна) росла профессионально у нас на глазах. Мы с моей машинисткой Женей Зицерман взяли над ней шефство, воспитывали её. Когда Галя, Ларискина мама, однажды приехала и увидела, как мы опекаем её доченьку, она сказала: "Теперь я за дочку спокойна". Позже мы выдали Лору замуж за Васю Луценко (получилась прекрасная, дружная семья), гуляли в Маяках на их свадьбе. Работая у нас, Лорочка закончила университет, из машинисток перешла в корректоры, затем и в журналистки. Под нашим присмотром появились две её доченьки, Лина и Юля. Теперь Лариса с Васей уже дед и баба пятерых внучат, в том числе двух парнишек-близнецов.
В декабре 1976 года обстоятельства вынудили меня оставить любимую работу, любимый коллектив и перейти на работу поближе к дому - в ОГНБ им. М. Горького (сейчас - ОННБ). С тех пор и доныне, вот уже почти сорок лет, я работаю здесь, но ещё долгое время не порывала с журналистикой, переводила отдельные материалы для "Вечерки".
Обычно перед выходом на работу после отпуска продумываешь, с чего начнешь, что тебе необходимо сделать в первую очередь. Собираясь на работу после первого отпуска в библиотеке, я поймала себя на том, что обдумываю выход на работу в редакцию. В ОННБ я работаю вдвое дольше, чем в печати, однако "Iскра" так вошла в плоть и кровь, что до сих пор, прежде чем произнести слово "директор", я задумываюсь, иначе автоматически выскочит "редактор", вместо "библиотека" - "редакция". А редакционные замашки и представления остались. Мне, например, непонятно, как это человек пишет материал, который затем появляется в печати совсем под другим именем. Или доклад... У нас такое было бы невозможным.
А вот от одного воспоминания в душе поднимается обида и горечь. Это когда на глаза попадается снимок коллектива, сделанный у Дворца студентов в день празднования 60-летия "Комсомольськоï iскри", в сентябре 1982 года. Задумывалось провести его широко. Я в редакции уже не работала, однако получила приглашение принять участие в этом празднике как старый многолетний (15 лет) сотрудник "Iскри". Пригласили и Гришу (Григория Демьяновича) Зленко, заведующего редакционно-издательским отделом ОГНБ им. М. Горького, моего начальника, как активного внештатного автора газеты. Из наших "старичков", помню, были Рая (Раиса Давыдовна) Наумец, Володя (Владимир Исаакович) Брудный, были ещё некоторые представители старших поколений. Когда предложили сделать коллективное фото, мы тоже потянулись к группе, но кто-то из молодых девчушек нас осадил: "Вы тут при чем? Фотографируются только сотрудники!". А мы кто?..
20 июня 1994 года не стало редакционного любимца Кузи, фотокора Бориса Кузьминского. Я с ним была едва знакома. Мы разминулись "на пороге": я увольнялась из редакции, а он только-только приступил к работе (у меня есть только пару фото его работы, основная масса снимков - Миши Рыбака). День его смерти стал днём поминовения всех ушедших от нас "искровцев", который отмечается вот уже два десятка лет. Мы недосчитываемся уже многих своих разных поколений коллег "Племенi"-"Iскри". Нет Игоря и Нелли Беленьковых, Володи Брудного, Люды Гипфрих, Ерванда Григорянца, Саши Грудиновкера, Бори и Аллы Деревянко, Коли Деревянко, Володи Зинченко, Лёши Иванова, Нади Крюковой, Саши Кузнецова, Бори Кузьминского, Игоря Лисаковского, Юлика Мазура, Миши Малеева, Сережи Мерзянина, Раи Наумец, Бори Нечерды, Светы и Вадика Овсянниковых, Олега Ордановского, Лиды Павловской, Люды Плахтийчук и Миши Ильвеса, Иры Пустовойт и Димы Романова, Миши Рыбака, Рудика Феденёва, Кати Чечкиной, Паши Шевцова, Юры Шевченко, Сережи Шостака... Кого ещё? Я назвала только тех, с кем работала непосредственно. Мартиролог становится всё длиннее. Возможно, я упомянула не всех, пусть меня простят те, кого упустила или о ком не знала.
И это здорово, что "Порто-франко", которая считается преемницей "Комсомольськоï iскри" - "Комсомольського племенi" - "Молодоï гвардiï", организовала публикацию воспоминаний бывших сотрудников молодёжки, из которых, как из пазлов, можно составить картину жизни газеты при разных поколениях. И как вовремя появились записки Светы Овсянниковой! Её воспоминания были опубликованы в "ПФ" (5 подач) 11, 18, 25 января, 1, 8 февраля 2013 года, а 26 апреля этого же года её не стало. А теперь собрать бы все эти воспоминания да издать отдельной книжкой! Это стало бы памятником газете и людям, которые её делали, вкладывая в неё свой талант, свою любовь, своё мастерство, свою душу. Цены бы не было такой книжке.
Марта ДЕСЕНКО, подчитчик, корректор, переводчик, литературный редактор "Комсомольського племенi", "Прапора комунiзму", "Комсомольськоï iскри" (1959-1976), член Союза журналистов СССР с 15 июля 1973 года.
)
Когда Боря (Борис Федорович) Деревянко увёл большую часть коллектива в новую газету "Вечерняя Одесса" - самых опытных, работоспособных, талантливых сотрудников, которые, честно говоря, к тому времени уже переросли рамки молодежной газеты, "Iскра" практически оголилась, осиротела, остались самые молодые, малоопытные, но способные ребята. Начинала у нас Ира (Ирина Николаевна) Пустовойт. Фантастически безграмотная (например, она писала "тчательно", и не только), она всегда "тчательно" продумывала, как подать материал, чтобы было интересно. И было интересно. К огромному сожалению, Ира рано ушла из жизни.
