| |
|
Номер 27 (1516), 3.09.2020 Аркадий РЫБАК АККЕРМАНСКИЙ МАЛЬЧИК
Художественно-документальная повесть (Продолжение. Начало в №№ 20–26.) 14 Первые полгода учебы Миша ловил себя на мысли, что редко пишет родителям. Так мало оставалось времени на личные дела. Солоха со своей муштрой заел даже видавших виды фронтовиков. Ты еще не успел стать в строй, а уже несется окрик: — Застегните пуговицы по всему телу! Первый снег в ту зиму выпал рано. Со многих деревьев еще не опали листья. Целые поляны за стенами крепости оставались зеленоватыми, когда неожиданно ночью началась пурга. Дневальный только скомандовал подъем, а старшина уже тут как тут: — Идите снег убирать, пока не растаял.  Через пару недель, когда снега стало больше, Солоха вместо обычного кросса решил устроить лыжную гонку. Где он эти лыжи раздобыл, никто не знает. Но сам он зацепил крепления на сапогах, схватил в руки палки, оттолкнулся и пошел прокладывать лыжню. За ним резво увязалась целая ватага во главе с Вовой Рябовым. Миша, Мирон, Самвел и еще группа курсантов с юга растерянно смотрели им вслед. Они дома на лыжах не ходили. Так запросто стать и побежать не могли. Старшина вроде не заметил отказников. Но не прошло и четверти часа, как он вынырнул из-за косогора и затормозил перед группкой южан. Никакие обстоятельства не могли извинить нарушение дисциплины. Солоха спокойно глянул на курсантов и изрек: — Здесь вам не дисбат. Здесь думать надо. Это же как на строевой. Левой, правой, левой, правой. Все закрепили лыжи, взяли палки и медленно двигаемся за мной. Лыжи ставим параллельно. На палки опираемся для отталкивания, а не как инвалиды на костыль. Все готовы? Пошли, пошли... И они пошли. Потихоньку. Друг за другом. Растянувшись серой цепочкой шинелей на десятки метров. То и дело кто-то падал, неловко вставал и катил дальше. Двигались медленно и осторожно. Но из-за напряжения пот струился по спинам и стекал из-под шапок на глаза и носы. Лыжная прогулка показалась вечной. Зато русаки и белорусы, коих в роте было множество, явно получили удовольствие. Они уже успели вернуться и с прибаутками поддерживали друзей. Зима оказалась долгой. Тот лыжный поход был не последним. Южанам некуда было деваться. Освоили и эту премудрость... Когда только выпала возможность прогуляться по прилегающей территории, друзья пошли осматривать огромную крепость. Само училище находилось под прикрытием старых крепостных стен, возведенных еще в начале ХIХ века сразу после войны с Наполеоном. Русские опасались какого-нибудь очередного нашествия и строили сооружения основательно. Здесь разместили большой воинский гарнизон и ряд административных служб. Одна из самых больших крепостей Восточной Европы заняла площадь в 150 с лишним гектаров. Это целый город со своими площадями и улицами, казармами и жилыми кварталами, водонапорной башней и прочими зданиями из красного кирпича. Здесь же еще при царях находилась крупнейшая в регионе тюрьма. Сама крепость стоит на берегу Даугавы (или Западной Двины) поблизости от пересечения границ с Литвой и Белоруссией. Для Миши это был словно знак судьбы. Снова крепость! Она не такая, как в Аккермане, но очень большая. Мощные валы и ров, восемь бастионов. Хотя он провел детство в городе рядом с крепостью, но непосредственно в "фортеце" никогда не жил. Старое здание казармы, где их разместили, помнило еще гвардейцев прошлого века. Миша ходил по крепости с друзьями и не переставал рассказывать им о своем Аккермане. Парни, выросшие вдали от крепостей, не могли понять его эмоций и подначивали Мишу. Балагур Вовка Жак даже прозвал его "крепостным". В первых письмах родителям Миша бодро докладывал о настроении и самочувствии. При этом не мог удержаться, чтобы не рассказать о поразившей его своими масштабами крепости. Из дома писали нечасто. Беня был не любитель эпистолярного жанра. Поговорить — это да, а писать... Люба вообще не из литераторов. Отписывали коротко: слава богу, живы-здоровы. Кое-что сообщали о родственниках. Интересовались, отпустят ли на побывку. Вот и все. Мишу в роте полюбили за общительность и... поэзию. Не он один зачитывался стихами Твардовского, которые стали популярны еще в годы войны. Неунывающий солдат Василий Теркин стал чуть ли не близким другом для служивых. Миша знал целые главы из книги. Кое-что вычитал в газетах еще в эвакуации. В училище его потянуло сочинять в стиле Твардовского. Свои упражнения он решился обнародовать в ротной стенгазете. Было там, например, такое:
Как было командирам не нарадоваться такому курсанту. Тем более, что и по основным предметам Миша шел среди лучших, и стрелял отменно, и с дисциплиной у него проблем не возникало. Если кто и заслужил увольнительную за пределы крепости, так уж точно курсант Рыбак. Вторая мировая закончилась несколько лет назад. Но не для всех. В прибалтийских лесах было неспокойно. Местное население по-разному относилось к Советской власти. Многие — откровенно враждебно, хотя, естественно, открыто неприязнь не проявляли, опасаясь отправиться в застенки чекистов или в Сибирь. Курсантов в увольнительную отпускали группами. Минимум по трое. Перед выходом тщательно проверяли обмундирование, наставляли вести себя образцово, в глухие переулки не заглядывать и прочее. А еще советовали держаться подальше от патрульных латвийской милиции и в худшем варианте искать патруль военный. Поначалу молодежи все эти страшилки казались просто поводом провести с ними воспитательную работу. Но несколько печальных случаев убедили в том, что командиров, расквартированных здесь с 1945 года, стоит послушать. Обычно проблема возникала из ничего. К курсантам подходила группка прилично одетых мужчин, затевали разговор, переводили его в конфликт с дракой. Сразу же из-за угла возникали латышские милиционеры, словно только и ждавшие своего выхода на сцену. Они хватали курсантов, которые, кстати, не сопротивлялись и пытались объяснить суть дела. Их никто не слушал, отводили в отделение. Тем временем местные спокойно расходились, и их никто не искал. Курсантам шили хулиганство. Им грозило отчисление из училища. Мише везло избегать таких стычек.  В увольнительную Миша зачастую ходил с кем-то из закадычных друзей. Они любили гулять по древнему городу, основанному еще в конце XIII века под именем Динабург. В годы войны большая часть города была разрушена, и кое-где все еще зияли проломами руины. Но отдельные кварталы сохранились. Налаживалась мирная жизнь. Парни любили сходить в кино или сыграть в бильярд. Весной 1950 года пошли в кинотеатр целой компанией. Людей было много. Ребятам достались не очень удобные места в первых рядах. После сеанса зажгли свет, и все стали шумно подниматься и обсуждать фильм. Тут раздался женский вопль в конце зала. Все обернулись. Празднично одетая дама в шляпке рыдала. Рядом с ней сидел молодой еще майор-особист с широко раскрытыми глазами. Побелевшие пальцы вцепились в подлокотники, голова сползла набок. В спине между лопатками у него торчала массивная рукоятка финского ножа. Кинотеатр оцепили военные. Курсантов отправили строем в крепость. Убийцу не нашли. Двинск (Даугавпилс) находился в опасной зоне, где с середины сороковых развернули террор так называемые "лесные братья". Сразу после войны они вели настоящие боевые действия, а к моменту нашего рассказа перешли в фазу партизанской борьбы. Особенно жестко действовали отряды в соседней Литве, где за годы террора было убито примерно 25 тысяч человек! В Латвии было относительно тише. Тут цифра убитых дошла до трех тысяч, из которых примерно пятьсот были военными. У "лесных братьев" были свои методы и критерии оценки. Убивали латышей, которых считали предателями. Среди них были активные комсомольцы и коммунисты, председатели колхозов и милиционеры. Доставалось и офицерам. Такие подлые убийства, как ножом в спину во время киносеанса, не были единичными. После нескольких инцидентов с латышской милицией и убийством офицера на время отменили увольнительные для курсантов. Из крепости их вывозили только на учения, когда рыли окопы на полигоне или стреляли по ростовым мишеням. А еще будущие летчики стали летать на боевых машинах пассажирами, чтобы наблюдать за работой спецов в воздухе. Ближе к лету пришла пора прыжков с парашютом. Первое ощущение свободного полета Мише понравилось. Ты выходишь из самолета и на миг ощущаешь себя птицей. Нужно только не забыть вовремя открыть парашют и, приближаясь к земле, потихоньку регулировать стропами траекторию приземления. Миша совершил десятки прыжков в разное время года. Все шло отлично. Не повезло однажды зимой. Он уже шагнул из самолета, когда поднялся сильный ветер. Парашют раскрылся, но его стало сносить далеко от заданного места приземления. Мише не удавалось ничего сделать. Земля приближалась. Он сгруппировался и провалился в глубокий снег. Ветром тянуло купол парашюта. Наконец удалось кое-как отстегнуть стропы. Но что делать дальше? Вокруг ни души. В это время руководитель полетов отменил прыжки, и самолет с курсантами вернулся на базу. В зоне планового приземления ждали несколько парней, прыгавших до Миши. Не было только его. Срочно организовали поисковую группу. Мороз крепчал. Выбравшись из сугроба, Миша начал утаптывать вокруг себя полянку. Подпрыгивал, размахивал руками. Пытался согреться. Подмога пришла через несколько часов, когда сгущались сумерки. В санчасти диагностировали легкое обморожение конечностей. На пару дней отстранили от занятий. Все вроде обошлось. Но в холода стали мерзнуть пальцы рук и ног, а с годами возникли проблемы с сосудами конечностей. Но это было потом.
15  В октябре 1950 года курсант-второкурсник присылает родителям фото, на котором он снят рядом с другом Мироном Щеголевым. На обороте — короткий стихотворный привет.
Родители в далеком Аккермане не видели единственного сына уже больше года. Письма письмами, а вот фото пришло впервые. Беня отметил, что форма сыну к лицу. Товарищ его тоже понравился. Тем более — человек успел повоевать. Вид у обоих бравый. Не отощали. Видно, кормят их неплохо. И слава богу! (Продолжение следует.) Книгу Аркадiя РИБАКА "Аккерманський хлопчик" / "Колишнi"
|
|
|||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||||||||
)
