| |
|
Номер 26 (1515), 27.08.2020 Аркадий РЫБАК АККЕРМАНСКИЙ МАЛЬЧИК
Художественно-документальная повесть (Продолжение. Начало в №№ 20–25.) Слухи в Аккермане разносятся быстро. О том, что Миша Рыбак решил уйти из медина, вскоре узнали все его и папины друзья, а вслед за ними друзья их друзей. Сотни людей. Еще не закончились зимние каникулы, когда Мишу попросили зайти в школу, где он учился. Директор и завуч встретили его приветливо, рассказали, что после войны у них возник дефицит учителей, похвалили парня за хорошую учебу в школе и предложили... вести уроки в младших классах. Миша от неожиданности не сразу нашелся. Оказалось, что и в других школах стали привлекать к преподаванию вчерашних выпускников. Миша взялся за дело с энтузиазмом. Обложился методическими пособиями, учебниками, стал ходить в библиотеку за дополнительной литературой. Его и других совсем юных учителей городской комсомол привлек к общественной работе. Придумывали вечера встреч с лучшими людьми города, проводили соревнования, субботники, помогали одиноким старикам. Но самое большое дело, которое прозвучало на весь город и осталось потомкам, затеяли именно в те непростые времена. Комсомольцы решили расчистить территорию на обрыве над лиманом и создать там парк. Не один месяц ушел на эту работу. Сотни ребят с лопатами и граблями выходили в свободное время на этот участок. Посадили десятки деревьев и кустов, облагородили склон и проложили дорожки. Парк назвали именем комсомола. Позже в нем появится мемориал погибшим в годы Второй мировой. Миша с друзьями и учениками провел много часов в будущем парке. И когда тот приобрел четкие очертания, инициаторы этой затеи были счастливы.  С преподаванием все шло неплохо. Для 9-10-летних мальчишек он был взрослым дядей. Очень к месту оказался подаренный отцом костюм. Случались, впрочем, и казусы. В первые дни работы Мише почудился в классе стойкий запах вина. Он открыл на перемене окно, проветрил помещение. Запах исчез. Закрыл окно, начал следующий урок. Опять то же самое. Чтобы не ошибиться, стал медленно двигаться между партами. Как минимум в двух местах запах показался достаточно сильным. Учитель наклонился к одному из мальчишек. Ошибки быть не могло. Миша спросил: — Ты вино пил? Тот смутился, втянул голову в плечи и тихо ответил: — Нет. Учитель еще раз принюхался и настойчиво заметил: — Но от тебя пахнет вином. Почему? Мальчуган молчал и краснел. За него ответил бойкий сосед по парте: — Не, он не пил. У них на завтрак всегда вино... — То есть? — удивился Миша. Тут подал голос еще один пацан: — Так мне тоже мама наливает тарелку вина и крошит туда хлеб. Мы так завтракаем... Миша не стал больше задавать вопросов детям, но позже в учительской описал этот случай и не заметил удивления на лицах коллег. Напротив, опытные педагоги успокоили новичка. Мол, что ты хочешь, это же Бессарабия. Здесь вино вообще спиртным напитком не считается. Детям его дают с малых лет. С хлебом. Водой разбавляют, чтоб жажду утолить. Хорошая-то вода не везде есть, а вина — сколько хочешь.
* * * Молодому учителю пошел 19-й год, когда комсомол развернул агитацию за поступление в военные училища. Боевые офицеры жаждали стать гражданскими лицами. Нужна была смена, которая прошла бы качественную подготовку и была бы знакома с новыми образцами техники. Миша активно включился в беседы с допризывниками. Сам он, как единственный сын инвалида войны, мог избежать армейской службы. Но парень решил иначе. Если, мол, я агитирую ребят поступать в военное училище, то должен ехать вместе с ними и также пытаться сдать экзамены. По согласованию с местным военкоматом целая группа аккерманцев летом 1949 года отправилась в основанное годом ранее летное училище Даугавпилса. Из дюжины ребят троих сразу отправили домой, обнаружив в их личных делах пометки, что войну они прожили в оккупации. То, что были они еще детьми и сами ничего не решали, дела не меняло. Домой! На дотошном осмотре медкомиссии отсеяли еще пятерых. И это до экзаменов. Из оставшегося квартета необходимые баллы набрал только... Миша Рыбак. Так вся группа, которую он дома агитировал и привез на балтийские берега, отбыла восвояси и вскоре была рассеяна по многочисленным регулярным подразделениям. Миша же стал курсантом авиационного училища, готовившего кадры для дальней авиации стратегического назначения. Три года учебы в корне изменили его жизнь...
13 — Товаришши курсанты! — зычно гаркнул приземистый сухопарый человек, словно скрученный из одних жил. — Меня зовут старшина Солоха. Обращаться — по званию. Будем служить вместе. У меня все. Слушайте приказ по училищу.
Старшина сделал шаг назад и в сторону, уступив место начинающему полнеть высокому брюнету в парадной форме с полковничьими погонами на плечах. Начальник штаба Диденко огласил приказ, четко выговаривая имена и фамилии каждого зачисленного новобранца. На некоторых слегка притормаживал, стараясь не исковеркать не совсем привычные ему типа Гиголашвили, Раппопорт или Арзуманян. Но в целом справился. Опыт. Еще не привыкшие к дисциплине курсанты порой переглядывались и улыбались. Но в целом первое построение прошло гладко. За день до этого всех поступивших подвергли санобработке. Остригли налысо, отправили в баню и выдали обмундирование, сохранившее запах хозяйственного мыла. Парни сразу же перезнакомились, выискивая земляков и интуитивно высматривая родственные души. Миша пожалел, что больше никто из аккерманцев не прошел конкурс. Среди курсантов оказалось несколько успевших повоевать. Они были постарше и шли вне конкурса. Еще на экзаменах Миша перекинулся парой слов с высоким парнем, на груди которого красовались две медали. Общительный одессит назвался Мироном. Они попали в одну роту и очень скоро подружились. Мирон в начале 45-го ушел добровольцем. Ему едва исполнилось восемнадцать. Пока проходил подготовку, взяли Берлин. Резервистов в июне перебросили на Дальний Восток. Особых подвигов одессит за собой не числил, а выдумывать не считал нужным. Но медалями за победу над Германией и над Японией все же гордился. Хотя срочную отслужил на земле, все это время мечтал о полетах. В их компанию влились весельчак Вовка Жак, рассудительный и вечно задумчивый Яша Штейнбок, лихой волжанин Володя Рябов, влюбленный в технику Виктор Новожилов да еще пара-тройка родственных душ. Впрочем, их всех закрутило так, что к вечеру еле дотягивали до койки.
* * * Они еще не раскрыли глаз, а старшина Солоха уже стоял на пороге огромной казармы, заставленной двухъярусными железными койками, и по секундной стрелке своих часов засекал время. Стандартная процедура. Вскочить, одеться, заправить постель. На все про все отводилась минута. Если кто-то замешкался, все снова укладывались под одеяла и по команде начинали все сначала. Так было каждое утро в первые недели службы. Повоевавшие вчерашние бойцы роптали больше всех: мол, на кой нам эта муштра? Солоха был неумолим. На плацу он вовсе оказывался в своей стихии. Маленький, легкий, он вытягивался в струнку и жестко печатал шаг. Казалось, работает автомат. Топ-топ. Спина ровная. Голова на жилистой шее подрагивает в такт шагам. Старшина любил все показывать на собственном примере. Курсантам такой отточенный строевой шаг долго не давался. Как и повороты-развороты и прочие церемониальные штучки. Строевой занимались каждый день. Старшина медленно проходил перед строем и придирчиво осматривал каждого. — Курсанты, — говорил он, — сапоги — это ваше лицо! Должны блестеть, как рожа после бани... Голос у Солохи был с хрипотцой, но петь он оказался мастак. Знал массу песен разных лет из популярных тогда кинофильмов. В строю пели больше маршевые. Хитом считался "Авиамарш", текст которого опубликовали в газетах "Гудок" и "Красная звезда" еще в 1927 году. Будущим авиаторам слова очень нравились. Помните? "Там, где пехота не пройдет и бронепоезд не промчится, тяжелый танк не проползет, — там пролетит стальная птица..." Считалось, что с песней шагать в ногу легче. Старшина то и дело перекрывал солдатский хор своими ремарками: — В конце меня идти не нужно. Я иду последним... — И после паузы добавлял: — Рота, шире шаг! Почему зад не поет?.. Сзади телепались самые низкорослые: Изя Раппопорт, чью фамилию силился не перепутать начштаба, Сеня Авруцкий и Самвел Арзуманян. Они еле поспевали за товарищами. Им не хватало воздуха на то, чтобы еще и петь. Да и петь они не умели. Хотя уже гораздо позже на вечеринке в честь окончания училища Самвел неожиданно для всех затянул какую-то грустную восточную песню. Так душевно, что защемило сердце. Но то было много позже. А пока Самвелу приходилось то и дело подбирать ногу и, чуть подпрыгивая, плестись в хвосте. Маленький Самвел оказался очень цепким пареньком. Когда дошло до сдачи нормативов, его подсадили на перекладину. Он обхватил короткими пальцами холодную железяку и стал быстро двигаться вверх-вниз, как механический поршень. Старшина отсчитал зачетное количество подтягиваний и скомандовал: — Следующий! Но Самвел так завелся, что решил показать товарищам: мал — да удал. Солоха уловил нюанс и позволил Арзуманяну еще чуток покуражиться. И уже безапелляционно сказал: — Слазь...
У других получалось не так ловко, как у Самвела. Физподготовкой занимались каждый день. Утренние пробежки, зачетные кроссы и марш-броски с полной выкладкой вошли в привычку. Старшина Солоха бежал вместе с ротой, успевая то задавать темп головной группе, то подгонять отстающих, выдавая по ходу сентенции типа: "Если трудно, надо стиснуть зубы в кулак!" или "Если в службе станет туго, посмотри на рожу друга..." Весь этот кладезь армейской мудрости хранился в покрытой коротким ежиком черепной коробке неутомимого старшины. Курсантам он казался старым демоном, посланным мучить их с утра до ночи. На самом деле Солохе было чуть за тридцать. У него за плечами были Финская и Вторая мировая войны. Он побывал сапером и разведчиком. Дважды был контужен и легко ранен. То есть, как он сам считал, хорошо отделался. У Степана Солохи сложилась система ценностей, основанная на строгой дисциплине и порядке. Без этого он не мыслил ни себя, ни армию. Он нашел себя в воспитании курсантов. Его зачислили в штат авиационного училища в Двинске (он же Даугавпилс) при его создании в 1948 году. Миша Рыбак и его однокурсники были, по сути, первым конкурсным набором. Годом ранее сюда перевели роту курсантов из уже действовавшего училища в Казани. Старшина никогда не летал на самолетах и не учил этому новичков. Специальные предметы преподавали узкие специалисты с офицерскими погонами. Солоха считал своим долгом сделать из молодых ребят настоящих солдат вне зависимости, какого рода войск петлицы будут они носить. Потому план был предельно ясен. Изучить уставы, внедрить дисциплину и соблюдение субординации, подтянуть физподготовку и привить чувство локтя, которое ощущаешь в строю. Сам старшина на фронте слыл отменным стрелком. Когда рота выходила на стрельбище или в тир, Степан проводил мастер-класс. Он так лихо палил по мишеням из винтовки и пистолета, что курсанты уважительно покачивали головами. Миша пристрастился к стрельбе из винтовки и на первых же ротных соревнованиях оказался среди призеров. С пистолетом дружба сложилась не сразу. Хотя именно пистолет является личным оружием каждого офицера-летчика. Тогда еще на вооружении стоял пистолет Токарева (знакомый всем прошедшим войну ТТ). Его сработали по типу браунинга начала ХХ века и запустили в массовое производство сначала на Тульском, потом на Ижевском оружейном заводах. На патроны от маузера в 30-е годы купили лицензию... в Германии. Потому трофейные патроны от немецких пистолетов подходили к ТТ. Пистолет многим был хорош, но имел один серьезный недостаток. Неоднократно случались непроизвольные выстрелы. Потому после войны вышла инструкция, запрещающая носить пистолет с патронами в патроннике. То есть 8-зарядный магазин нужно было всякий раз вставлять перед стрельбой. Это не проблема в учении, но неудобно в бою. Когда Миша с товарищами перешел на третий курс, на вооружение приняли два новых типа личного оружия — пистолеты Макарова и Стечкина. А легендарный ТТ вскоре сняли с конвейера, но продолжали еще почти полвека использовать на границе и в правоохранительных органах. Армия получила более совершенное оружие. "Макаров" был скорострельнее ТТ, имел меньшие габариты и ряд модификаций. Именно "макаров" лежал в кобуре у Миши, когда он стал кадровым офицером. Еще в училище курсант пристрастился стрелять из "макара", даже выполнил спортивный разряд. Познакомили курсантов и с пистолетом Стечкина, оказавшимся комбинацией пистолета и автомата. У него был более длинный ствол и прицельная дальность в две сотни метров! К нему шли специальная кобура-приклад и двухрядный магазин на 20 патронов. Такое личное оружие разработали для боевых офицеров. Для ежедневного ношения "стечкин" оказался неудобен. Несмотря на классные технические возможности, пистолет выпускали недолго. Уже в конце 50-х его сняли с конвейера. (Продолжение следует.) Книгу Аркадiя РИБАКА "Аккерманський хлопчик" / "Колишнi"
|
|
|||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||||||||
)
