Номер 06 (853), 16.02.2007

Недавно мне попалась выдержка из книги американских журналистов Д. Кеннеди, Д. Моэна и Д. Ренли "За перевернутой пирамидой". Выдержка была посвящена вопросу, как брать интервью. Я не поклонник Михаила Задорнова, но что-то в его утверждении, что американцы наивны, как дети, похоже на правду. Некоторые положения инструкции просто умиляют (например: "Получаемую информацию записывайте правильно".) Нет, я не могу оспорить ни одного пункта, все верно, но... не всегда выполнимо.

Кроме того, инструкция не полна. Например, в ней ничего не сказано о том, где брать интервью. Или как быть, если за интервью у тебя требуют денег. Или интервьюируемый оказался психом...

За 12 лет работы в "Порто-франко" мне приходилось брать не один десяток интервью (некоторые из них выходили в виде очерков). Далеко не все запомнились, но часть из них врезалась в память. Одни потому, что это были встречи с незаурядными людьми – Сергеем Юрским, Константином Райкиным, Кшиштофом Занусси. Другие запомнились необычностью обстановки. Третьи – курьезностью ситуации или неадекватным поведением интервьюируемого.

Попробую рассказать несколько историй, не укладывающихся в вышеупомянутую инструкцию.

ИНТЕРВЬЮ, КОТОРЫЕ НЕ БЫЛИ ОПУБЛИКОВАНЫ

Первое из намеченных мною интервью просто не состоялось. Я только пришла на работу в "Порто-франко" и мне, естественно, хотелось сразу же принести интересный материал. И тут на афишах я увидела имя Александра Розенбаума. Я начала готовиться к его приезду и интервью с ним. Кроме того, я собиралась через него передать письмо семье брата моего покойного мужа (письма из Украины в Россию в те годы или не доходили, или приходили с опозданием месяца на два) – близким друзьям родителей Розенбаума.

В день приезда Александра звоню в гостиницу, в его номер. Трубку снимает импресарио. Дальше такой разговор: я представляюсь и прошу позвать Розенбаума.

— Девушка, сначала нужно договориться со мной. Вы понимаете, что ни о каком бесплатном интервью не может быть и речи. Я слишком большие деньги вкладываю в его гастроли.

— Но я могу поговорить с Александром?

— Нет, не можете. Разрешение на разговор с ним даю я.

— Тогда хотя бы передайте ему, что я прошу его взять в Петербург письмо для Волынских. Это друзья его родителей.

— Если вы думаете обойти меня таким образом, то ничего не выйдет. Без денег я никого к нему не подпущу.

Для меня с моим советским воспитанием и менталитетом тогда такой разговор показался диким. А сегодня, купив "Теледом", я прочла, что российской няне Анастасии Заворотнюк СМИ платят от 1 до 3 тысяч долларов за интервью (такую сумму даже Николь Кидман не берет)...

Буквально в тот же мой первый год работы у меня сорвалась публикация еще одного интервью. Поздней осенью я взяла отпуск и уехала в Петербург. Друзья уговорили меня пойти в капеллу на концерт, как они говорили, удивительной певицы Лины Мкртчян: "Ты не пожалеешь, к тому же она одесситка".

Я увидела на сцене высокую красивую молодую женщину, причесанную и одетую, как античная гречанка. Пела она бесподобно. Я загорелась идеей взять у нее интервью. За кулисами собралась толпа. Певица сидела в репетиционном зале, народ выстроился в очередь, подходили по одному, целовали ей руки, становились на колени. Возле Мкртчян росла гора пакетов с подарками, не говоря уж о цветах.

— Она святая, – шептала мне женщина, стоявшая за мной в очереди, – она месяцами живет в монастыре, как послушница.

Наконец, подошла моя очередь. Я назвала себя, сказала, что я хочу взять интервью для газеты, которая выходит в ее родном городе Одессе.

— Вы можете показать мне газету? Это случайно не желтая пресса? Как она называется?

— "Порто-франко". "Вольная гавань", – добавила я, так как в те годы такой перевод названия как оценка духа газеты выносился в заголовок.

— Что значит "вольная гавань"? И какие вольности вы позволяете себе в газете. Что-нибудь связанное с сексом?

— Ох, что вы, конечно, нет.

— Как вас зовут? Елена? Я ведь тоже крещенная Елена. Значит, у нас один ангел, и он желает, чтобы мы встретились. Позвоните мне в Москву, я скажу какие статьи обо мне вы должны прочитать и назначу вам день, когда вы сможете ко мне приехать.

Я растерялась. Но огромное впечатление от концерта во мне еще не перебродило, я решила возвращаться в Одессу через Москву. К тому же хотелось вернуться на работу не с пустыми руками.

На 2 декабря мне была назначена встреча в Москве. Я должна была позвонить ровно в 12 часов, чтобы узнать адрес певицы. Адрес мне был назван, и встреча назначена на 2 часа дня. Услышав адрес, 82-летним брат моей подруги, у которого я остановилась, вызвался проводить меня.

— Это же край света! Как успеть за два часа!

Это был, если не край света, то край Москвы. Дом Мкртчян стоял последним и несколько на отлете от других домов, дальше – овраг и за ним стена леса. К дому шла лишь тропинка между сугробами. Но дом был хороший и даже с консьержкой, которая отказалась нас впустить, пока не свяжется по телефону с Линой. Но Лина прочно повисла на телефоне. После долгих уговоров нас впустили. Эти уговоры увеличили наше опоздание еще минут на 10-12.

Лина сразу набросилась на меня с упреками.

— Такси надо было брать!

— При таких заносах на метро быстрее, – промолвил мой спутник.

— А это кто? Почему вы позволяете себе приезжать ко мне с мужчиной? Я не могу его впустить, пусть ждет за дверью!

Я хотела тут же повернуться и уйти, но мой провожатый (кстати, профессор, человек с интеллигентнейшим лицом) успокаивающе тронул меня за руку.

— Я подожду вас, вам же нужно взять это интервью, работа есть работа.

— Вы прочитали те статьи, что я назвала вам? А где ваш диктофон?

— Я очень быстро пишу. Я работаю без диктофона (тогда у меня вообще не было никакого диктофона).

— Все, уезжайте, приедете, когда найдете диктофон.

В это время раздался звонок в дверь. Вошел известный поэт, автор произведений, написанных в русском былинном духе.

— Что ж это вы, красавица моя, душенька, добра молодца оставили на лестнице ожидать. Налейте-ка нам чаю испить, а вы пока поработайте.

Дальше я последовала одному пункту инструкции, который гласит: "Не будьте агрессивным ("на ножах") с интервьюированным".

Пока мужчины пили чай, мы с Линой вежливо беседовали. Если бы я опубликовала получившееся интервью, перед читателем встал бы ангел во плоти. Но, придя домой, я разорвала блокнот.

В конце февраля следующего года Лина снова пела в Петербургской капелле. Концерт совпал с прощенным воскресеньем. Мкртчян вышла на сцену, склонилась в поясном поклоне и проникновенным голосом стала просить у всех присутствующих прощенья за обиды "вольныя и невольныя". Друзья рассказывали, что в этот раз она пела неровно и, несмотря на просьбы в начале концерта о прощенье, резко потребовала покинуть зал тех, кто в паузе между номерами кашлял.

ТРЕПЕТНЫЕ РУКИ...

С певицами мне что-то не везло. К 8 марта нужен был материал, как вы сами понимаете, о женщине. Я как раз побывала на концерте одной из вокальных студий. Мне понравилась одна не очень молодая, но еще очень красивая певица. Сидевшая рядом со мной женщина сказала:

— Обратите внимание на ее руки. Это как пела Шульженко – "трепетные руки", а пальцы какие красивы!

Действительно, пальцы и руки были удивительно красивы. Певица не складывала руки перед собой "коробочкой". Они у нее были опущены вдоль тела, но жили, трепетали вместе с каждой нотой.

Концерт был отчетным, и я сделала о нем маленькую заметку, в которой уделила внимание всем участникам. А когда подошло 8 марта я через руководителя студии связалась с певицей, чтобы договориться об интервью. Встал вопрос, где встретиться. Не помню уже почему, но единственным подходящим местом был мой дом.

За час до прихода певицы раздался звонок.

— Мы будем вдвоем или будет кто-то из ваших домашних?

Посчитав, что женщина стесняется, я заверила ее, что мы будем только вдвоем. Судя по голосу, певица погрустнела. Пришла она какая-то вся зажатая, ни за что не хотела сесть на диван, а села на краешек единственного в комнате неудобного стула. В начале разговор вообще не клеился. Чем приветливее я с ней разговаривала, стараясь побороть ее смущение, тем больше она зажималась. Но все же, через пень-колоду, мне удалось получить ответы на все мои вопросы. Уже прощаясь с ней, я спросила.

— Вы себя плохо чувствовали? Вы были такая бледная, а сейчас порозовели. Вам лучше?

— Не сердитесь на меня, я просто очень вас боялась.

— ???

— А почему вы в той заметке написали, что я красивая и что у меня трепетные руки?

После ее ухода я еще долго не могла прийти в себя... Но интервью было опубликовано, а в нем, без всякой задней мысли, я снова отметила певческую манеру этой женщины, в которой руки играли столь большую роль.

ИНТЕРВЬЮ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Нет, патологической любви к женщинам я не испытывала, но, слава Богу, мне всегда удавалось согласно той же инструкции американских журналистов "установить дружеские отношения с интервьюируемым". В основном приходилось брать интервью у актрис, хотя есть в моей папке интервью и с врачами, и с бизнес-вумен. Иногда интервью становилось шагом к дальнейшим дружеским отношениям. Так сложилось после моих встреч с Евгенией Дембской, Людмилой Сатосовой... Брала я интервью и публиковала материалы к юбилеям Натальи Завгородней, Тамары Тищенко. Были встречи и с артистками, приехавшими на гастроли... Помню задушевный разговор с милой, скромной Светланой Тома, приехавшей на какой-то кинофорум в Одессу, с Раисой Недашковской – человеком нестандартных взглядов, с Ольгой Волковой. С Волковой интервью не было запланировано. Она приехала в Одессу на гастроли вместе с Людмилой Гурченко. Должны были отыграть два спектакля на сцене музкомедии. Но... забыли в Москве фонограмму спектакля. В первый день спектакля вообще не было, во второй – он начался вместо 18 часов в 21.30, ждали фонограмму, которую самолетом доставили в Киев, а оттуда машиной везли в Одессу. Артисты развлекали публику как могли. Журналисты, проникнув за кулисы, атаковали Гурченко. "Доступ к телу" был затруднен, телевизионщики стояли монолитной стеной. В это время со сцены после очередного заполняющего затянувшуюся паузу номера возвращалась Ольга Волкова. Мне всегда нравилась эта органичная актриса, особенно после ее роли нищенки в "Небесах обетованных" Рязанова. Я тут же подошла к ней. Волкова согласилась дать интервью. В результате этой нечаянной встречи родилась статья "Принцесса и нищенка".

А с мужчинами тоже бывало совсем нелегко. Летом 2006 г. в Одессе отдыхал прекрасный певец Дмитрий Харитонов. Он очень давно уже поет с большим успехом за рубежом. Ну как было не взять интервью у одессита, выпускника нашей консерватории, одно время певшего в нашем театре. Встреча с Харитоновым была назначена в Художественном музее (близко и от моего дома, и от дома родителей Дмитрия), директор музея Наталья Полищук любезно согласилась предоставить нам помещение. На интервью Дмитрий пришел сначала с мамой, а затем пришел и его отец. Я начала с вопросов о корнях, о детстве певца. Дмитрий то апеллировал к маме, то она сама что-то уточняла (причем абсолютно для меня и будущих читателей несущественное). Время шло, диктофон крутился... Я поняла, что ни времени, ни терпения, ни магнитофонной пленки мне не хватит. С большим трудом под каким-то благовидным предлогом удалось отправить маму домой (отец ушел раньше). Хотя мама жила (живет) от музея в двух кварталах, Дмитрий пошел искать ей машину. Это заняло еще минут 15-20. Ур-ра, наконец мы вдвоем, можно спокойно работать. Но душно, Дмитрий открывает дверь в коридор... Каждые полторы-две минуты по коридору проходят сотрудники музея. Дмитрий вскакивает, зазывает, представляется, дарит свои афишки... Нет, так мы с места не сдвинемся. По моей просьбе Наталья Полищук открывает нам помещение подземного грота (мол, там тихо и прохладно). Мы перебираемся туда. Так как Дмитрий свой рассказ перемежает с вокальными иллюстрациями, то грот то и дело заполняет большой голос певца, эффект просто потрясающий. Наконец, интервью подходит к концу, заканчивается и пленка в диктофоне. Еще одно последнее слово... Но тут бабышки диктофона начинают бешено вращаться вхолостую, в некачественно сделанной кассете сорвало конец пленки. Где я только ни была, к кому только не обращалась, даже к ювелиру, кассета запрессована, починке не подлежит. Пришлось встречаться в том же гроте вторично, но на этот раз певец был уже не в том настроении, многое интересное, запомнившееся в первый раз, он не повторил. Я не знаю, занимался ли кто-нибудь тем, что сделала я. Я вручную по несколько сантиметров протягивала пленку, прослушивала кусочек, затем вручную же сматывала его на бобинку и шла дальше. Но полоса интервью вышла интересной.

САМОЛЕТОМ-САМОЛЕТОМ, ПАРАХОДОМ-ПАРОХОДОМ

Так, кажется, поется в одной песне. Это соответствует тому, что интервью иногда приходится брать в совершенно неожиданном месте. Поэтому, американцам следовало бы включить пункт: "Интервью можно брать, где угодно".

С Харитоновым я беседовала в подземелье. С Кирой Георгиевной Муратовой "Под стук вагонных колес", так и называлось мое, интервью, взятое у Муратовой, когда мы в одном купе возвращались с МКФ "Молодость". Беседа с сыном легендарного адмирала флота Советского Союза Николая Герасимовича Кузнецова проходила на борту т/х "Тарас Шевченко" где-то в Эгейском море (в результате этой беседы и по предоставленным дневникам Н.Г. Кузнецова родился мой очерк "Суд над честью").

Года два назад, когда город одевался в зеленый убор, редактор поручил мне встретиться с начальником Одесского зелентреста В. Погуляем. Но мне никак не удавалось с ним встретиться. Несколько раз я приезжала в условленное время в горзелентрест, но... увы. Наконец, Погуляй предложил мне встретиться с ним сразу после совещания в ЖКХ на Бунина и Ришельевской. Я пришла заранее, чтобы не пропустить неуловимого Погуляя.

— А, это вы,— сказал мне Погуляй, – но я сейчас вынужден срочно ехать в наше хозяйство.

— Тогда и я с вами!

В машине я достала диктофон, а заодно и блокнот с ручкой. Почерк у меня плохой, дорога была тряская, особенно когда мы выехали в район полей орошения, где располагается зелентрестовское хозяйство. Диктофон в условиях дорожного шума тоже записывал не лучшим образом, тем более, что Погуляй сидел на первом сиденье вполоборота ко мне, а зачастую говорил, глядя на дорогу. Но все же частично по блокноту, частично по памяти, частично по диктофону очерк был написан.

Чтобы вы не подумали, что я для красного словца в заголовок вынесла "САМОЛЕТОМ-САМОЛЕТОМ..." Я расскажу, как я брала интервью в самолете на высоте нескольких тысяч метров над уровнем моря. Я возвращалась из Штатов домой. Надо сказать, что в Бруклине мне все лица казались знакомыми, все казались эмигрантами из Одессы. Думаю, что в большинстве случаев так оно и было. Еще в аэропорту мне показалось знакомым лицо одного немолодого, некрасивого мужчины. Причем знакомым не абстрактно, как лица одесситов вообще, а конкретно. Я была уверена, что должна знать, кто это. Но как ни, мучилась, вспомнить не могла. Мы сидели в разных концах салона самолета. Но когда я проходила мимо, мужчина что-то вполголоса напевал. И тут меня осенило: Вадим Мулерман, известный эстрадный певец с очень красивым, обаятельным голосом, отлученный от большой сцены за исполнение песни "Тум балалайка". Мулерман сидел один. Я подсела к нему, попросила разрешения взять интервью. Мулерман любезно согласился. Так появился материал "Интервью на высоте три тысячи метров над уровнем моря".

САМ СЕБЕ РЕЖИССЕР

Не помню случая, чтобы кто-нибудь оставался недоволен вышедшим интервью. Я ведь "получаемую информацию записываю правильно". И воспроизвожу правильно, только скомпоновав последовательно полученный материал и подправив стилистику речи, так как устная речь зачастую небрежна и требует корректировки (без искажения смысла). Впрочем, один случай имел место, притом именно из-за того, что я почти дословно воспроизводила ответы на свои вопросы.

Возможно, Одесса еще не раз вынуждена будет вспомнить "незлым, тихим словом" отбывшего уже бывшего режиссера музкомедии Владимира Савинова. Мне же хотелось бы это сделать в последний раз. После того, как я и другие журналисты камня на камне не оставили от пошлятины под названием "Одесса-мама", Савинов поставил вопиюще слабый спектакль "Тристан и Изольда". Писать очередную разгромную рецензию не хотелось. Я решила встретиться с режиссером, чтобы предоставить ему слово, чтобы он объяснил ход своих мыслей, выбор артистов, перенасыщенность подтанцовками.

Меня, хотя я не ожидала глубины или оригинальности суждений режиссера, удивили его высказывания: "Мне чувство меры никогда не изменяет"; "У меня безупречный вкус"; "Я музыкальных спектаклей никогда не ставил, но я попробую" (речь шла о постановке "Летучей мыши" в полном варианте); "Известные искусствоведы говорят о моих спектаклях, что это полный кайф" (вот такой новый искусствоведческий термин) и т.д. и т.п. Я опубликовала интервью без комментариев, но и без купюр. До выхода интервью Савинов ходил довольный собой и даже кое-кому хвастал, что дал блестящее интервью. Возможно, не без посторонней помощи он понял, что представил себя в невыгодном свете, и стал жаловаться, что "Колтунова его подставила", а со мной перестал здороваться.

А я, право, не собиралась его подставлять, просто слово – не воробей...

Елена КОЛТУНОВА.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья