Номер 05 (750), 11.02.2005

БАНДИТСКАЯ ОДЕССА

Туда добираются разными путями. Можно идти через территорию областной психиатрической больницы, что на Слободке. А официально – через Кривую Балку, минуя сложные переулки и закоулки. И невольно с содроганием читаешь у входа надпись – Онкология. Откуда, к сожалению, не всегда выходят здоровыми, если не сказать – вообще не выходят...

Но бывают и вроде бы завидные исключения. Например, одна особа, прожившая аж 99 лет и только на закате своих дней обнаружившая, что у нее рак. "Мне бы надо кого-то из прокуратуры, – заявила она и слабеющим голосом. – Понятно?" – повторила еще раз, видя недоумение дежурной сестры. И терпеливо дожалась, пока в ее палату № 4 не пришел следователь из областной прокуратуры.

Вот что поведала следственному работнику Варвара Андреевна Сокольская.

Она родилась в 1902 году. Отец был дворником в одном из больших домов на Маразлиевской. Бывший солдат, что называетсят – косая сажень, исправно нес свои хозяйские обязанности. А по большим православным праздникам стучался к знатным жильцам, чтобы вслед за своим почтительным поздравлением получить серебряный полтинник. Но он также исправно – и чаще положенного – бил свою жену: чтобы "знала порядок", как выражались вокруг извозчики, и содержал также в строгости своих детей – мальчика и девочку. Мальчик умер в 1912 году, а шустрая Варька в свои неполные 15 лет должна была получить весть про "гибель смертью храбрых" самого батюшки. Тот отправился вольноопределяющимся в самый разгар войны, когда полководец Брусилов развернул свое победоносное, но чреватое жертвами наступление.

"И понесло батьку туда... как же!" – высказалась Варька, когда отслужили заупокойный молебен в соседнем Свято-Михайловском монастыре. Уже не один парень задевал ее – с непременной попыткой шлепнуть по вертлявому заду, а едва пошла заваруха в 17-м году – только держись! Ну, что можно сказать о бойкой ученице модистки, которая не просто разносила по знатным домам готовые платья за подарок от горничных – шоколадку, но и знала уже, что существует партия социал-революционеров и даже бундовцев. Правда, этих последних часто казнили – вроде одного еврейчика Леккерта из Вильны, но... взять дело Бейлиса, о котором гремела вся Россия! Эсеры же казались привлекательными молодчиками – не то, что угрюмые большевики, и Варька даже закрутила с одним из прапорщиков, который раз мило сводил ее в трактир на стакан чаю с маковым бубликом. Вот интересно было с ним посидеть там и даже разузнать про политику: кто кого возьмет? Но тут узнала и о таких деятелях, как Тарло – с ума сойти!

Это был так называемый "безмотивник" – особый анархист среди других одесских молодцов. Леон Тарло, хоть и сам тоже еврей, не признавал ни Бога, ни черта – сколотил вокруг себя целую ораву тех, кто занимался "эксами" – экспроприацией не просто богатства, а именно у господ. Так им и надо паразитам, раз держали в нужде остальных пролетариев, жравших одни сухарики! И когда раз на Малой Арнаутской была схвачена вся их группа – 64 человека, то Варька Сокольская, пожалуй, громче всех кричали на улице: "Освободите этих борцов, гады!" Жаль только, что самого Тарло приговорили к смерти, и он был расстрелян в Тюремном замке как герой... Недаром потом назвали его именем одну из одесских улиц – на Ольгиевком спуске! И если бы не пришли потом румыны,она, наверное, до сих пор так звалась бы...

Ну, а тогда с горя выпили не одну бутылку шампанского в память о нем – великом "безмотивнике", которого потом она оплакивала на Втором кладбище. Знать бы, что скоро придется оплакивать не только тех, кого "разменяли" в Тюремном замке, как потом называли просто ДОПР! В восемнадцатом году подняли голову и "шароварники" – люди от Петлюры, которые поделили Одессу на две части. Под шумок можно было прибарахлиться не только ради своих – анархистов, но и... Не забыть, как побывала в первый раз в знаменитом кафе "Фанкони", где росли пахучие олеандры, а скрипочка тянула за душу песни самого Вертинского! Вокруг сидели "чмуры" в канотье или австрияки, которые заняли Одессу, – и только бери с них там, сколько сумеешь...

Это не мешало ей участвовать в одном налете, как тогда говорилось, на личного офицера из интервентов как раз накануне массового взрыва артиллерийских снарядов на Бугаевке. Правда, ей только пришлось стоять "на цинке" – иначе за сторожа, пока хлопцы, обрядившись в шаровары и жупаны, обдирали его экипаж с банком. Но и от такого "цинкования" досталось немало желтого металла. И родная мать не могла нахвалиться своей дочкой Варечкой, когда та втащила груз, какого хватит до гроба!

А потом довелось участвовать в проделках "под Веру Холодную" – без шуток! Дело было в одном крупном банке прямо на углу Дерибасовской и Ришельевской, где устроили ограбление под видом киносъемок. Да, прибыла на "штейгерах" целая группа с киноаппаратами, вошли в операционный зал с документами и стали изображать похищение мешков с деньгами вместе с загримированной под знаменитую артистку Верочку, а потом и укатили – прямо на катер у причала, забыв на минутку про свою "Веру Холодную"... Об этом случае, говорят, была даже сочинена своя песенка, но обиженная жительница с Маразлиевской долго грозилась: "Всех вас заложу, гады!" А опытные жулики были уже за горизонтом, увы!

Так постепенно Варя Сокольская превратилась из идейной анархистки в озлобленную противницу того строя, за который отдал свою солдатскую жизнь ее отец дворник. Знал бы он, какие еще перемены будут в ее жизни и какие люди попадутся ей в жизни!

Нет, то был даже не развязный Мишка Япончик из захудалого дома № 24 по Мясоедовской, откуда вышел великий налетчик. И не бандит революции Григорий Котовский, осужденный на смертную казнь в 16-м году. Всех перещеголял откуда-то взявшийся на улице тамошний матрос с метровым клешем и в бескозырке на макушке Федя Шевчук, от которого ахнули все жильцы родного дома. С ним Варька научилась дуть спиртягу, даже не жмурясь, и от ее пустой кобуры шарахались все уличные пацаны. Пока не случилось неизбежное: раз Федор избил ее, как это умел только родной отец, мокрым канатом с оттяжкой, а там набросился из-за пары лишних слов на ее маму, которая и так уже извелась с бывшей модисткой.

И однажды она застала его за тем, как он заворачивал маму в драное одеяло, чтобы вынести на кладбище. А потом ушел сам, прихватив остальное добро – торбу со всеми драгоценностями, какие Варя собирала за годы своей беготни по модным сходкам.

Это была первая потеря в ее жизни, и надо было начинать сначала.

Но скоро на морском горизонте появился другой матрос, от которого голова пошла кругом, как от спирта. Павел Дыбенко. 26-летний муж старой дворянки Коллонтай, которая, говорят, купалась по вечерам в ванне с шампанским. Хотелось устроиться хотя бы машинисткой у этого командарма "железной" флотилии, как его называли, пока он находился в Одессе. И надо же – стрелялся из-за баб – такой двухметроворостный красавец из соседнего особняка! Как бы на зло ему, Варька пустилась в новый загул, общаясь даже с такими подонками, как Мейер – будущим убийцей Котовского. Но зато появились деньги – и много денег, в том числе николаевских золотняков... И стоит ли говорить, что у нее сменилась квартира: вместо дворницкой конуры на Маразлиевской – пятикомнатные хоромы на Пушкинской.

Правда, это было время, когда свирепствовал красный террор. Хозяином положения был Макс Дейч, и при нем регулярно помещали описки расстрелянных – то студентов, то офицеров, то лавочников. Их "разменивали" под работавший автомобильный мотор, и этим делом заправляли самые ничтожные люди – вроде слободского жлоба Курятникова, потом тоже расстрелянного. Но там был еще один, Леон Черный, который дотянул аж до свирепого 37-го, пока не выбросился из окна 7-этажного здания на той же Маразлиевской. И их удавалось окручивать – будь здоров... Пусть уже кафе "Фанкони" осталось без олеандров, а гостиница "Бристоль" называлась уныло "Красная". И кто знал, что в ней при румынах потом поселится сам Петр Лещенко?

Одним словом, жизнь все-таки завертелась, особенно при нэпе. когда открылись торгсины. Это была элементарная торговля с иностранцами по выкачке золотой валюты, хотя Варя упорно приберегала все, что сумела накопить. Ее не коснулась даже "золотуха" – придуманный чекистами зверский метод обогащения, когда всех лавочников, оставшихся от нэпа, втискивали в такие тесные камеры, где было ни продохнуть и ни выдохнуть, пока не признаешься, где лежит твое золотишко... Но и тут можно было неплохо жить, хотя еще не отменили карточки на продукты, а по закусочным пели душевную песню про того, кого "я встретила в темном переулочке"... Тогда же ввели новую моду на жизнь – стали выдавать гражданам паспорта, и запели соответственно такое:

Паспорт, паспорт! Я прошу мне дать,
А то будут скоро высылать...

(Окончание следует.)

Виктор ФАЙТЕЛЬБЕРГ-БЛАНК, академик.

Рис. А. КОСТРОМЕНКО.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья