| |
|
Номер 35 (1524), 29.10.2020 Аркадий РЫБАК АККЕРМАНСКИЙ МАЛЬЧИК
Художественно-документальная повесть (Окончание. Начало в №№ 20–34.) Незадолго до Нового года Миша поехал навестить родителей. Он захватил с собой несколько номеров газеты, в которых были опубликованы его фотографии. Показал своим. Оказалось, что они уже видели публикацию о раскопках. Аккерманцы следили за тем, что пишут об их городе. У Бени с Любой газета лежала на видном месте возле радиоприемника. Когда Миша показал родителям еще несколько своих работ, Беня сказал: — Нам приятно, что нашу фамилию видят люди. Тебе это для чего надо? — Очень интересная работа, — ответил Миша. — Думаю продолжать этим заниматься... — Но у тебя же есть работа, — возразил Беня. — У тебя семья. Что тебе могут заплатить за пару карточек в газете? — Папа, я не бросил школу. Преподаю. Фотографией занимаюсь в свободное время. Пока получаю небольшой гонорар за каждый опубликованный снимок. Но, если повезет попасть в штат газеты, будет и своя лаборатория, и зарплата не хуже, чем в школе. Мне это интересно по-настоящему... — Муся, тебе все интересно, — не унимался Беня. — Ты уже в медине учился, летчиком был, учителем, географом. Выбери уже что-то и начинай зарабатывать деньги! — Мы не нуждаемся, папа, — начинал заводиться Миша. — Мы же не просим тебя помогать... — Но я вам помогаю, — перебил Беня. — Спасибо! Но мы оба работаем, и нам хватает на жизнь, — продолжал Миша. — Если меня будут печатать в газете, я беднее не стану. Честно говоря, думал, что ты за меня порадуешься... — Сынок, мы радуемся, — вмешалась Люба, — но не понимаем, что оно такое. Или стоящее дело. Тебе папа за это и спрашивает. Или ты сможешь прокормиться теми карточками. Может, то просто детское баловство? — Пока особо не о чем говорить, — решил закрыть тему Миша. — Поживем — увидим. На данный момент я доволен. Надеюсь, и вы тоже...  ...Прошло не так уж много времени, и сын получил-таки первую штатную должность в газете. Пусть это была всего лишь межрайонная "Пiвденна зоря". Но Беня сменил тон и уже гордо сообщал своим многочисленным знакомым, что "Муся тепер корэсподэнт в прэсе и весь обвешан аппаратами". Впрочем, это была уже не новость. О ней знал весь Аккерман из тех, кто знал семейство Рыбаков. Чудеса того года не закончились. В Союзе многое происходило по плану и разнарядкам. Но случались и неожиданности. После первых публикаций редактор "Черноморки" пригласил начинающего автора на разговор. Есть возможность поступить в заочный лекторий при московском Доме журналистов. Это типа курсов повышения квалификации. Лекции будут читать корифеи отечественной фотожурналистики. Раз в год нужно будет ездить на сессии, а по итогу получить редкий диплом. Миша не задумываясь согласился. Пусть в то время он еще преподавал в школе. Но перспектива совершенно новой сферы деятельности увлекла его настолько, что он уже унесся мыслями в другое измерение...
Благодаря курсам Миша впервые попал в Москву. Перезнакомился с такими же молодыми фотокорами, как он сам, приезжавшими из всех уголков Союза. Общался с корифеями отечественной журналистики, работавшими в журналах и центральных газетах, прошедшими войну и побывавшими во множестве интересных мест. Мише казалась сказочным сном одна только возможность повариться в этом котле единомышленников, уверенных в себе мастеров и всяческих лауреатов международных выставок и конкурсов. Он пытался подметить приемы работы опытных фотографов. Интересовался новинками техники и методами обработки пленки и химическими процессами. Но уже тогда начинающий журналист понял, что отнюдь не техника делает фотографию уникальной. Главное — умение видеть необычное в обыденном мире, успевать нажать на кнопочку раньше, чем исчезнет картинка. Далеко не все можно воспроизвести вторично. Вот когда пригодились Мише реакция и выдержка стрелка!  Когда пришло время получать диплом об окончании курсов, Миша был уже постоянным сотрудником газеты. Последняя сессия совпала с зимними каникулами в школе. Он взял с собой в Москву восьмилетнего сына и жену, которой хотелось повидаться со столичной родней. Остановились у Беллиной двоюродной сестры, отец которой был летчиком и погиб в испанской войне. У них была почти барская по тем временам квартира в "сталинке" на улице Правды. Это в самом центре, недалеко от Белорусского вокзала. Оттуда делали вылазки по заснеженным проспектам, ходили по музеям и театрам, на помпезную елку во Дворце съездов. Часами не вылазили на свет божий из подземелья, выходя на всех старых станциях метро. Каждая была украшена скульптурами и картинами, мозаичными панно и росписями на потолках праздничных фойе. Несмотря на трескучие морозы, каждый день ели эскимо на палочке, которое казалось гораздо теплее окружающей среды.
27 Мы сидим вокруг обеденного стола. Мама сняла скатерть и постелила газеты в три слоя. Перед нами целая лаборатория. Отрегулированные весы с черными пластиковыми чашами, ложечки, пинцеты и набор блестящих хромированных гирек. Отдельно стоят пакеты с порошками. Стопкой сложены нарезанные листы бумаги, в которые будем заворачивать химикаты. Сейчас начнем все это развешивать. Каждый уважающий себя фотограф разводит проявитель и фиксаж по своим проверенным рецептам. Чтобы не было ошибки, реактивы закупают в магазине и потом колдуют над ними. Мне уже пять лет. Родители считают меня сообразительным и разрешают взвешивать порошочки вместе с ними. Правда, мне кажется, они все равно перепроверяют мои пакетики. Я еще не умею читать, но названия порошков знаю. Папа произносил их сотни раз, и мама тоже повторяла. Гидрохинон и сода, сульфит и бромистый калий. Одних порошков насыпаем много, а других совсем чуть-чуть, отмеряя вес крошечными пластинками-гирьками. Когда мы заканчиваем, папа раскладывает порошки по пакетам. Если ему нужно развести проявитель, он насыпает все это по очереди в бутыль с теплой водой и размешивает. ...Соседи разошлись по своим комнатам. Папа занимает общую ванную, расставляет свои бачки и ванночки, настраивает увеличитель, заливает в ванночки только что разведенные растворы и начинает печатать снимки. Я кручусь рядом. Стараюсь не мешать. Иногда папа разрешает мне взять пинцет и, зацепив им проявившийся снимок, переложить его в фиксаж. Уже поздно. К нам заглядывает мама и уводит меня спать. Я умываюсь на кухне (ванна-то занята) и укладываюсь в свое уже разложенное кресло-кровать. Под утро мне кажется, что шелестят опавшие листья. Это отскакивают высохшие на балконном стекле фотографии, отпечатанные отцом... ...Очень скоро он станет штатным корреспондентом настоящей газеты, получит в свое распоряжение каморку-лабораторию и перестанет стеснять соседей в их желаниях воспользоваться коммунальными удобствами. Соседи вдруг поймут, что подселили к ним не просто отставного лейтенантика, а репортера, ставшего вскоре известным на всю Одессу. И не только...  Фотография никогда не была для него просто ремеслом или способом заработать деньги. Только войдя в журналистскую среду, Миша сразу же стал выделяться в ней. В 1961 году впервые участвует в фотовыставке и получает диплом лауреата. С тех пор он регулярно отправлял свои работы на выставки и конкурсы в разные страны. За долгую жизнь собрал десятки престижных наград. Каждая из его семи персональных выставок привлекала сотни зрителей и имела успех. По роду службы газетный фотокор должен бывать повсюду и снимать как для души, так и по приказу, то есть заданию. У Михаила Рыбака обозначился круг приоритетных тем. То были самые сложные съемки, где вечное движение и нужный ракурс тебе никто не выставит, а в нужной позе не замрет. Он любил и мастерски умел снимать спортивные соревнования, балетные спектакли, цирк. Умел поймать характерное выражение лица. Неважно — известного человека или случайного прохожего. Постепенно создавал бесценный архив негативов, на которых сохранялись мгновения всей нашей жизни. В середине 60-х начал периодически выезжать за границу. Привозил оттуда массу впечатлений и серии фотографий. Часть из них публиковалась в газетах, отдельные стали выставочными работами. Старшие коллеги по цеху сразу признали новичка. Бывший военный корреспондент Михаил Рыжак, седовласый степенный мастер, только в шутку обижался, когда его путали с молодым коллегой (в их подписях разница была всего в одну букву), но на самом деле ценил талант Рыбака. Другой ветеран войны Анатолий Князев вообще посчитал Мишу самым близким по духу человеком. Оба — бывшие летчики. Оба теперь фотокоры. Всегда элегантный и даже несколько франтоватый Князев отличался некой неторопливостью. Если чувствовал, что может не успеть на какое-то мероприятие, просил Мишу подстраховать, зная, что тот неутомим и чуть ли не многорук. Привязался душой к новичку и удивительной судьбы человек, которого тоже звали Михаилом. В юности он выступал на сценах местных кабаре в дуэте братьев Глед. Они были чечеточники, развлекавшие публику виртуозным выбиванием пыли из дряхлых подмостков. К моменту Мишиного дебюта в прессе Глед был уже человеком в возрасте. Да и чечетка стала считаться отголоском буржуазного прошлого. И бывший эстрадник с неизменно невозмутимым выражением лица подрабатывал фотографом. Снимал он без былого чечеточного блеска, но в редакциях его любили и изредка печатали. Кто-то даже пустил такую шутку: "К нам пришел товарищ Глед заработать на обед"...  ...Миша больше никогда не жил в Аккермане. А после смерти родителей приезжал туда только на их могилы или в нечастые командировки. Но, похоже, всю жизнь продолжал считать себя аккерманским мальчиком. Только очень повзрослевшим... Книгу Аркадiя РИБАКА "Аккерманский мальчик" / "Бывшие"
|
|
|||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||||||||
)
