| |
|
Номер 24 (1513), 13.08.2020 Аркадий РЫБАК АККЕРМАНСКИЙ МАЛЬЧИК
Художественно-документальная повесть (Продолжение. Начало в №№ 20–23.) 9 Пункт назначения — Карши. Аккерманцам было уже не привыкать к путешествиям по неизвестным краям. Старший в их колонне — немолодой старшина Селихов — доложил, что предстоит проехать порядка восьмисот километров. Снова дорога шла через горные перевалы. Снова ехали только днем. Делили скудный паек, немного отдыхали от тряски. Искали тень, ибо солнце нещадно палило, напоминая о том, что края здесь южные. Ясное дело, что между советскими республиками Киргизией и Узбекистаном никаких границ не было. Да и близкий узбекам по духу Ош от чисто узбекского Карши мало чем отличался. Беженцы уже привыкли к лабиринту унылых одноэтажных глинобитных домишек и прорытым вдоль улиц арыкам. Только здесь было куда больше зелени. Возможно, такое впечатление усиливалось из-за времени года. В Ош они приехали поздней осенью, в Карши — в начале лета. Все фруктовые сады были в цвету. Уже гнулись увешанные спелыми плодами ветки. Обочины дорог засажены пирамидальными тополями. Вдоль каналов строем стояли могучие чинары и карагачи (по-нашему — платаны и вязы). Сам городок показался еще меньше Оша. Перед войной тут жили 23 тысячи человек, хотя место считалось центром оазиса на берегу реки Кашкадарья. В эту реку Миша впервые вошел на другой день после приезда в Карши. Им повезло снять комнату у пожилой хозяйки по имени Зухра. Она жила одна. Дочери давно замужем. Двое сыновей — в армии. Ей даже вроде как веселей с постояльцами. Миша еще не успел ни с кем познакомиться, но решил отпроситься у родителей на речку. Жара накрыла сонный городок. В такие дни многие даже ночевать оставались на специально подготовленных земляных холмиках посреди засаженных деревьями дворов. Общительный парнишка быстро обзавелся знакомствами. Большинство его новых друзей также попали в Карши не от хорошей жизни. Эвакуация сделала их всех взрослее. Они научились не докучать родителям и не клянчить еду и деньги, понимая, что ни того, ни другого в достатке нет. Они сами придумывали себе развлечения. И лето было самым прекрасным временем года. Можно было купаться в реке, гонять по берегу, лазить по склонам соседней горы Кунгуртау. А еще можно было совершать дерзкие набеги на полные спелых фруктов сады. Делали это осмотрительно и без жадности. Но регулярно. Очень уж хотелось полакомиться вкусненьким. Конечно, все это было на прилавках шумного базара. Но откуда у мальчишек деньги? Мама научилась готовить традиционные узбекские блюда, которые любила Зухра. Она помогала старухе по хозяйству, а та порой делилась с квартирантами. Под навесом стояла старинная печь, в которой выпекали лепешки, прилепляя их к раскаленным стенкам. Часто готовили супы и каши из круп и бобовых. В ход шло все, что удавалось достать: овощи, лук, специи. Если получалось приправить это растительным или коровьим маслом, бараньим салом или кислым молоком, считалось, что блюдо просто супер. О плове скорее приходилось мечтать. Риса и мяса не хватало. Иногда позволяли себе купить свежего сыра. Почти полгода сохранялись ароматные дыни, которые в окрестностях Карши выращивали массово.
Еще до того, как Миша пошел в шестой класс, он успел побродить по городку и наткнулся на несколько очень старых построек. Ему не терпелось узнать их историю. Самое смешное, что учителя в новой школе мало чем отличались от тех, что были в Оше. Они тоже вышли из некогда неграмотных самоучек и стали уважаемыми наставниками. С русским языком были те же проблемы. Но Миша отнесся к этому спокойно. Ему нравилось учиться. К тому же здесь нашелся свой мастер на все руки по имени Шавкат, пытавшийся заинтересовать детей своими родными местами. Миша уже не удивился тому, что Карши возник еще в седьмом веке до нашей эры и был среди древнейших городов Узбекистана. Вокруг него строили оборонительные стены. Прямо как в аккерманской крепости. Правда, здесь бывали не греки и турки, а монголы и бухарские ханы. Но в целом можно было найти что-то общее. Бенцион переживал, что нет возможности узнать о судьбе родных. Он внимательно следил за сообщениями с фронтов. В начале 43-го сводки стали более оптимистичными. Немцев окружили под Сталинградом. Их били на Курской дуге. К концу года начали освобождать восточные области Украины. У всех появилась надежда на скорое завершение войны. Из черных тарелок репродукторов все чаще стали звучать торжествующие голоса дикторов. Взят город такой-то. Освобождена такая-то область. По радио стали передавать концерты и выступления поэтов. Миша случайно услышал стихи про неунывающего бойца Василия Теркина, и они ему очень понравились. Он даже попытался сам рифмовать слова. Закончилась их вторая зима в Карши. Снова все цвело, и тепло заливало долину. Миша пришел из школы и застал возбужденно беседовавших родителей. Отец эмоционально размахивал костылем, едва не задевая низкий потолок. Он настаивал на том, чтобы немедленно уезжать. Миша не сразу понял куда и зачем. Разговор шел на идиш. Люба что-то возражала. То и дело мелькало слово "Одесса". В тот день сообщили об освобождении города от фашистов. Миша аж подпрыгнул от радости. Это значит, что со дня на день освободят и Аккерман. Ведь он же так близко. Так вот почему отец собрался срочно уезжать. Миша был только за. Все оказалось не так просто. В освобожденные районы давали возможность вернуться только с разрешения властей. Беня включил весь свой энтузиазм, и через несколько недель им назначили дату отъезда на конец мая. Так Миша успел закончить седьмой класс узбекской школы и даже нахватался кое-каких слов, которые запомнил надолго.  Выбираться из Карши оказалось делом непростым. Никакого прямого транспорта да и вообще регулярных рейсов не существовало. Сперва отправились за полтысячи километров в Ташкент. Там творилось форменное столпотворение. Десятки тысяч эвакуированных рвались вернуться домой. Поезда на запад шли переполненными до отказа. Никому не было дела, инвалид ты или нет. Беня со своими костылями оказался в числе многих пострадавших. Хотя и получил Ташкент имя хлебного города, но и он в те недели не в состоянии был прокормить и приютить всех жаждущих. Семье Рыбаков удалось в середине июня получить место в теплушке и двинуть поближе к дому. Их нигде никто не ждал. Увиденное по дороге вызывало ужас. Руины и пепелища, живые, но убитые горем люди — такими остались в памяти те летние дни 44-го...
10 ...Долгая дорога дает шанс многое увидеть своими глазами. Оставляет время подумать. Миша думал постоянно. Он за войну вырос и возмужал. Ростом почти догнал отца. Порой чувствовал себя опекуном родителей, когда нужно было куда-то сбегать, что-то узнать или обменять. Отцу с его костылями было неудобно лишний раз выходить из вагона. Поезда порой останавливались вдалеке от станций и оборудованных перронов. Приходилось спрыгивать на крутые насыпи, а потом карабкаться обратно, цепляясь за выступающие части состава. Миша бегал с котелком искать кипяток, выменивал у местных жителей остатки вещей на вареную картошку и прочие деликатесы. О вещах не особо беспокоились. Думали, что, вернувшись домой, найдут все оставленное. Беня рвался домой не столько из-за тоски по Аккерману, сколько из желания повидаться с родными. Уже весь мир знал о фашистских лагерях смерти, о массовом истреблении евреев, но вчерашнему солдату хотелось верить, что его семье удалось уцелеть. Невеселое настроение отца усугублялось болями в ноге. Культя воспалилась. Беню то и дело знобило. Пока добрались до Одессы, стало совсем худо. Прямо на платформе станции Товарная стали искать военных представителей. Миша с мамой показали им документы, подтверждающие тяжелое ранение в дни обороны города и ампутацию в далекой азиатской глубинке. Прибывших в недавно освобожденный город проверяли и сортировали. Кто-то собирался ехать дальше, кому-то хотелось остаться в Одессе. Бенциона прямо на станции осмотрел военврач и сказал, что нужно срочно отправляться в госпиталь. Жар усиливался. Через пару часов удалось пристроить раненого в кузов рычащего грузовика. Жена и сын примостились рядом. И все закрутилось снова, как три года назад. Одесса, госпиталь, пропахшие кровью, потом и лекарствами огромные палаты. Когда его уложили на койку, Беня глухо сказал своим: — Идите на Базарную, ищите родных...  Слава богу, дорогу Миша не забыл. Разрушенных домов было немного. Но где та уличная суета, которая составляла душу приморского города? В разгар дня многие улицы оставались полупустынными. Дом на Базарной, где обитал дядя отца, стоял себе целехонький на том же месте. В палисадниках было зелено. Среди судачивших во дворе женщин Люба узнала двух-трех из прежней жизни. Они ее тоже узнали. Спешно закончили беседу и разошлись по делам. Осталась только вечно смеявшаяся по любому поводу черноглазая молдаванка Виорика. До войны она была пухлой, как сдобная булочка. Теперь заметно похудела и выглядела почти стройной. Она не стала дожидаться расспросов и произнесла медленно и печально: — Ваших больше нет... Люба с Мишей поняли все сразу. Но парень не удержался: — Как это случилось? Виорика подошла к ним. Подтолкнула обеими руками в спины и чуть нараспев произнесла: — Что во дворе стоять? Зайдите — поговорим... Ее квартирка с палисадником была в пяти метрах. Подсели к столу. Хозяйка налила по рюмке прошлогодней вишневой наливки и по стакану компота. Только тогда неторопливо стала рассказывать. — Дня через два после ухода наших румыны стали ходить по домам. С ними были всякие люди из местных. Помогали им. Искали коммунистов, евреев и военных. Мало кто успел спрятаться. Да и где? Кто не уехал — считай, пропал. Ваш свекор какой-то праздник отмечал с соседом нашим и с детьми. Всем сказали собираться и куда-то выехать. Дали им два или три дня. Румыны и те, что помогали, следили, чтоб никто не остался. Обшаривали каждый закуток. Мы на улицу вышли. Видели, что в других домах было то же самое. Ваши собрали себе что-то в дорогу. Яша помогал. Нес здоровенный тюк. Наверное, теплые вещи. Холодало уже. Конец октября. Мы их больше не видели. Слухи были. Люди говорили, что заставили всех идти в Дальник. Там много стреляли. Взорвали склады. Некоторых ловили в городе и стреляли прямо на улицах. Потом тут тихо стало. Румыны разрешили частную торговлю и все такое. Но многие уходили в села. Там легче было прокормиться... Люба плакала. Миша едва сдерживал слезы. Любимые дедушка с бабушкой, чудный дядя Яша и тихая, ласковая Эстер больше никогда не сядут с ними за стол. Такой мудрый дед уже не даст ему совет, не погладит по шелковистым волосам и не прижмет к себе, как в детстве. Не хотелось верить, что таких близких людей нет на свете. Что погибли они ни за что ни про что. Даже прийти и положить камешек на их могилы невозможно... Люба сказала сквозь слезы: — Виорика, мы пойдем пока в Семину квартиру (она имела в виду комнаты, где обитал Бенин дядя с семьей). — Оставайтесь пока у меня. Муж с фронта не вернулся, а сына в прошлом месяце призвали. — Зачем вам квартиранты? Пока Беня в госпитале, мы поживем в Семиной квартире, а потом сразу к себе в Аккерман... — Не хотела вам говорить. Семину квартиру заняли чужие люди. Откуда-то из пригорода. Уже почти два года там живут. Не знаю, или вы сможете их попросить на выход. Лучше не рвите себе нервы и поживите у меня... Люба была не боец. Она понимала, что, если бы сейчас рядом был Беня с его взрывным характером и этими костылями, он бы устроил непрошеным гостям скандал, потребовал вернуть дядькино имущество. Сама она на такое не способна. Посылать на такой разговор сына тоже не хотела. Ребенок все-таки. Решила переночевать у сердобольной Виорики, а назавтра сходить в госпиталь посоветоваться с мужем. Завтра принесло новую неприятность. Усталый хирург коротко доложил: — Завтра будем срочно делать операцию. Откладывать нельзя. Начнутся осложнения. Сегодня мужа не беспокойте... Еще через день Миша с мамой стояли возле Бениной койки. Операция, по словам хирурга, прошла успешно. Отняли еще кусок ноги. Выяснилось, что первая ампутация прошла не по протоколу и впопыхах. Тогда просто спасали бойца от гангрены. А вот теперь, мол, все будет хорошо. Что уже могло стать хорошо, если остался небольшой обрубок голени чуть ниже колена? Эти осложнения и новая операция повлияли на планы семьи. Впрочем, до Аккермана хоть и было рукой подать, но он все еще оставался в руках противника. Сразу после освобождения Одессы в апреле 1944-го советские войска планировали сходу форсировать Днестровский лиман. Не получилось. Вышли к Овидиополю. Древний город на другом берегу прекрасно просматривался в бинокли. Три месяца по нему палили из дальнобойных орудий. Снаряды с воем перелетали семикилометровую гладь лимана. Только 2 августа удалось выбить немцев с румынами и войти в город. Бенцион заканчивал лечение в госпитале и добивался разрешения вернуться домой. Гибель родных угнетала его даже больше, чем собственная инвалидность. Он корил себя за то, что в 41-м не сумел обеспечить отъезд всей семьи. Похоже, он помнил об этом до конца жизни и никогда не смог себе простить. Хотя вины его никакой не было... (Продолжение следует.)
Книгу Аркадiя РИБАКА "Аккерманський хлопчик" / "Колишнi"
|
|
||||||||||||||||||
|
| ||||||||||||||||||||
)
