Номер 34 (779), 01.09.2005

ЗАРИСОВКИ ОДЕССКОГО БЫТА 40-50-х годов

Говорят, что он появился в Одессе сразу после ухода румын. Тогда еще были в моде изысканные молодые люди в длинных пиджаках – больше из числа эстрадных певцов. Нет, таким стал не постаревший Петр Лещенко или работавший в "Лондонской" тенор Леонид Туманов, который пел под звон бокалов "Пусть ямщик свою песню затянет". И даже не совсем юный румын Траян Петруц – сын бухарестского начальника жандармерии, который приезжал в Одессу с бесполезными вещицами и с треском провалился.

Едва это оккупационное прошлое кончилось, как появился будущий наследник таких типов. Его можно было увидеть хотя бы по дороге на Ланжерон – по той знаменитой боковой аллейке, которая из парка Шевченко вела к морю. Довольно скромно этот юноша шел мимо куч прошлогодних – еще "румынских" листьев, шаркая подошвами таких стоптанных туфель, каких здесь больше не носили. И можно ли было думать, что Вадик вскоре будет похож на тех типов, которые исчезли отсюда какой-то месяц назад?

Неизвестно, каким образом Вадик Розенблит очутился здесь, на одесском берегу, хотя в город пускали только по особым пропускам, а из числа евреев здесь поселялись лишь местные жители, спасшиеся из гетто. Но уже тогда бросались в глаза короткие подстриженные усики – то, что будет его отличать и в самую шикарную пору жизни.

Если еще добавить к его портрету низкий лоб с мелко вьющимися волосами и сигарету между пальцами – уже модный "Кэмел"... Та внешность, которой будут подражать целые стаи молодых людей Одессы!

Между тем, он был из довольно заурядной местной семьи. Его отец был руководителем одного из скромных медицинских учреждений – тогда едва обосновавшегося в городе туберкулезного центра и туберкулезного института. Прибывшая сюда семья поначалу ютилась не там, где жила до отъезда в эвакуацию в начале войны, а среди чужих людей в коммунальном квартире, что было для них терпимо после мытарств в чужих краях военного времени, но стесняло привыкших к былому устройству своего быта людей. И то, что юный Вадик изредка шатался по Ланжерону у моря, было лишь вынужденной передышкой между нудными санитарными дежурствами при отце – честном добросовестном труженике. "Мыть бинты и вообще копаться в заразных тряпках – это не по мне...", – так однажды заявил Вадик, когда отец упрекнул его в излишних шатаниях по улице.

Еще привлекали молодого Розенблита те девушки, которые вертелись вокруг. Что с того, если у них была слава "румынских подстилок", но среди них были хорошенькие – в тюрбанах, с буклями на лбу, похожие на красавиц из фильма "Серенада Солнечной долины". И выходило так, что они клевали на игривые замечания явно привлекательного юноши с усиками. Правда, слегка настораживало, что с этими девками "из прошлого" опасно иметь дело – вон Розенблит-старший не раз напоминал про заразу не только туберкулезную, но и венерическую, но... плевать на такую мелочь в наше время! И Вадик смело уволок в кусты того же Ланжерона одну из красавиц в оккупационном тюрбане – впрочем, такие были и у американских красавиц. А потом папа помог с лекарствами – на всякий случай.

Вскоре попалась одна из таких "русалок", как их называли военные моряки, которая завлекла к себе домой в отсутствие – капитан-лейтенанта. Он ходил где-то под Констанцей на подводной лодке, а когда появлялся дома, то был весь пустой, как выражалась эта Вера. И уж как она угощала парнишку с усиками – "свеженького, да еще из медиков"... не передать! И разве откажешься от ее "мелких расходов", какие она совала в карман на прощание?

Когда об этом зашел разговор с одним из "туберкулезных" – Мариком Вайнером, то он лишь рассмеялся: "А как ты думал? Не стесняйся – гони с нее монету!" И обещал познакомить с другими "подводницами" – их вокруг хоть отбавляй – "на нашу долю еще хватит!" Правда, раз этого Марика хорошенько избили – просто буквально покалечили в темном переулке бравые морячки, которых "навели". И Вадик сказал себе: хватит испытывать судьбу – даешь другой контингент! Тогда он вышел на другой "оперативный простор" – в центр города... Вот где развернулся парень с усиками!

К этому времени он уже успел порядком прибарахлиться. Хватит носить кургузые пиджаки, раз появилась мода, которой похвалялись другие парни с Дерибасовской: широкоплечие пиджаки до колен и узенькие брючата в обтяжку, а главное – накладные плечи, от которых сразу делаешься мужчиной! Когда Вадик шил себе такой костюм – на деньги, выклянченные у своего старика за какого-то особого "тубера" – из начальства, он отдал его в работу не кому-то там из довоенных "лахомидников".

Кто знает в Одессе такого видного портного – Бродского? Этот молодой человек из бессарабских евреев шил костюмы еще по той моде. Сам он появлялся в таких пальто или костюмах, что люди, знающие в этом толк, уважительно качали головами. А если у этого портного спрашивали в трамвае билет, то он укоризненно говорил с упреком: "Не знаете? Я же Бродский!" И от него отставали.

Так вот, именно у этого Бродского теперь Вадик Розенблит за выклянченные у отца деньги сшил свой костюм, который после этого буквально уложил всю Дерибасовскую вместе с Екатерининской и Пушкинской! Он вполне уверенно обретался там среди самых эффектных молодых людей, а вернее, и сам стал таким... И нужно ли говорить, как славился?

К тому времени он уже покончил с работой у туберкулезников и стал... бери выше! – театральным работником. И кем конкретно он теперь работал? Администратором Зеленого театра. Именно при нем там состоялись знаменитые гастроли и польского "Голубого джаза", и даже джаз-оркестра Серджиу Малагамбы из Румынии, где солистом был неподражаемый Джика Петреску – тот самый, которому подражал сам Петр Лещенко! Ну и не перечислить тех московских гастролеров, которые там побывали... как и, конечно, гастроли самого Вадика, который был, что называется, нарасхват у девушек.

Самой знаменитой при нем была дочь обкомовского деятеля Бортникова – из местных идеологов, которого называли "нашим Геббельсом". Вот до каких вершин пробился тот, кто начинал с прогулок по Ланжерону!

Но, как говорится, аппетит приходит во время еды. Кроме знатных, у него были и особы низшего разряда. Знатоки называют около 60 человек, бывших в окружении у Вадика. Это были обитательницы богатых квартир, куда молодые люди сходились поразвлечься, потанцевать и выпить, а в их числе была такая знаменитость – некая Дина Танская, приехавшая из Самарканда. О ней даже были сложены непотребные частушки, которые она сама могла исполнять, и самым броским номером в ее исполнении был следующий. С улицы приглашалась самая красивая пара – молодые, спортивного вида парень и девушка, которые вначале развлекались, как обычно, а затем обнажались догола, доходя до эротических схваток, А находившаяся при этом Танская наблюдала со своего места, что там происходит, и якобы давала этой парочке советы – как им еще общаться. Вадик тоже был участником таких развлечений – он, которого теперь прозвали "нашим д'Артаньяном"!

Он в конце концов разочаровался в местных развлечениях. В начале 50-х годов его вдруг увидели в Москве, таким же эффектным и неотразимым, и там он стал вертеться на улице Горького – в самом центре столицы. Говорят, что он попал даже в один привилегированный салон, где всерьез заинтересовался одной особой из семьи полярника, как это было тогда модно. На что получил резкий отпор: мол, эти "одесские штучки" здесь не проходят. И с позором был сразу выдворен.

Вскоре после этого несколько облинявший Вадик Розенблит вернулся в Одессу, но уже не было выгодного положения ни в театральном мире, ни даже у пожилого отца в туберкулезном центре. Став администратором при гастрольных труппах, он еще попытался добраться до цыган – в театр "Ромэн", но его надолго не брали. Возможно, за ним тогда уже ходила дурная слава. Когда же умер его отец, пришлось подыскивать самую захудалую работу, чтобы как-то прокормиться. И тут уж было не до длинных пиджаков на подложных боках и сигарет в картинно откинутой руке...

Правда, вскоре подвернулась возможность поступить в настоящий столичный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Там, в одном из оперных спектаклей на музыку Стравинского "Марфа", он даже был одним из статистов, наряженный в дурацкий народный костюм. Конечно, это было далеко до блестящего д'Артаньяна, но как раз подвернулась почти настоящая афера. Тогда в Москву повалили иностранцы – от Ива Монтана до участников Международного фестиваля молодежи, и как было здесь не развернуться такому оборотистому человеку, как Вадик? Он снова всюду – от стадиона до массовых шествий, где вертелись приезжие дурочки, и только усилия оберегали его от того, чтобы не шарить по их карманам! Но особенно потянуло Pозенблита к туристам из такого государства, как Израиль, про который раньше он что-то не слышал... Ну, с этими лохами можно было все что угодно совать себе в карман, жалуясь на положение бедного еврея в Советском Союзе! И только когда стало известно, что кого-то из московских евреев начали таскать в КГБ за такие связи, он стал бояться крутых фестивалей...

Но, видимо, кто-то там все же заприметил его. Потому что не успел Вадик вернуться домой и начать хлопотать насчет работы где угодно – чуть ли не в "Заготсырье", как увидел слежку за собой. Это было в том же парке Шевченко, где он впервые появился в Одессе. В конце концов черные тучи совсем сгустились над ним, когда с него потребовали уплаты денег за долги, сделанные перед поездкой в Москву на фестиваль... "Иначе включаем счетчик за этот долг", – таково было последнее предупреждение.

Тогда в нем взыграли какие-то джентльменские чувства – у этого сына туберкулезного врача, пошившего себе костюм у Бродского и вообще схожего на д'Артаньяна. Однажды под утро его нашли повесившимся на косой дорожке к Ланжерону. А найденная при нем записка гласила: "С меня хватит!"

Виктор ФАЙТЕЛЬБЕРГ-БЛАНК, академик.

Рис. А. КОСТРОМЕНКО.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья