Номер 45 (1142), 30.11.2012

Петр ВАХОНИН

Из всех видов человеческой деятельности
власть над себе подобными,
хотя и вызывает наибольшую зависть,
наиболее разочаровывает,
ибо она не дает уму ни минуты роздыха
и требует постоянных трудов.

М. Дрюон. "Яд и корона".

(Продолжение. Начало в № № 41-44.)

В любой тюрьме есть так называемые режимные корпуса, они располагаются в зависимости от архитектуры замка. У нас было так: один этаж - один корпус. Мы со Славой были закреплены за четвертым режимным корпусом - четвертым этажом, на втором этаже, соответственно во втором режимном корпусе, располагалась "малолетка". По закону лица, не достигшие 18 лет, обязаны находиться отдельно от взрослого контингента.

В этот день воспитатели проводили обыкновенную работу, вывели в боксы несколько человек и по одному беседовали с каждым. Закончили беседы, развели всех по местам, занялись своими делами. Тут прибегает "бугор" (завхоз корпуса) и спрашивает у офицеров:

- Вы нож из каптерки не брали?

- Нет.

- Значит, "насадила" (украла) малолетка!!!

Это уже ЧП, серьезное ЧП. Как бы мы ни относились к жестким, порой жестоким тюремным установлениям, сколько бы ни велось разглагольствований о либерализации, с уверенностью могу сказать: каждое тюремное правило писано человеческой кровью, причем в равной степени и сотрудников, и арестантов. В руках опытного арестанта даже кусок бумаги и обычные нитки могут нести угрозу, а такое оружие, как прочный кухонный нож, - это прямая опасность.

Воспитатели бросились в камеру малолеток. "Шмон" - выворачивающий, давящий психологически жестокий обыск. Камеру вывернули полностью, ножа не нашли. Начали работать с контингентом. Конечно, разговорами и уговорами дело не кончилось, кое-кто получил по шее, но результата достигли.

Выяснилось - нож действительно украли малолетки и "перекинули" его на "взросляк" в четвертый корпус, то есть к нам.

Я выше рассказывал, какая вся тюрьма "красная" да жесткая, а тут не только украли, но еще и "перегнали" через два этажа, и все за несколько минут. Где же логика? Предвосхищая возможные вопросы, скажу: тюрьма, - живой организм, где все органы взаимосвязаны. Практически межкамерное общение полностью исключить невозможно. Пробиваются дырки в стенах - "кабури", через окна тянутся "кони" - нитки, скрученные в мощные, выдерживающие груз канатики. Сами нитки в камерах запрещены, их делают из носков, одеял, нательного белья и т. д. Администрация борется с этими вольностями, но зеки с таким же постоянством и немалым для себя риском вновь восстанавливают "дороги", строят так называемый "людской ход".

Получив необходимую информацию, коллеги-воспитатели прибежали к нам. Установить камеру, куда попало оружие, труда не составило, но установить - не значит найти и изъять. Стали мыслить, как поступить правильно. Собирать группу, во-первых, подставить коллег из второго корпуса, с них был бы серьезный спрос за то, что не уследили, кроме того, нож мог "пойти по рукам", то есть из одного помещения в другое помещение, и тогда изъять его становилось очень проблематичным. Как тогда нам казалось, самое правильное решение - самое простое.

Нас четверо, каждый взял резиновую палку, приказали старшему закрыть решетку, блокирующую сектор, и остаться за ней на случай беспорядков. Строго-настрого предупредили старшего, чтобы только в крайнем случае вызывал подкрепление, и вошли к зекам.

Надо сказать, камера была "веселая", сорокаместная. Все - строгий режим, ранее судимые, некоторые - за особо жестокие преступления, убийства, плюс в "хате" оружие.

Дверь открывали тихо, чтобы постараться использовать фактор неожиданности, хотя надеялись на это мало, у арестантов слух обостренный, да и замки щелкают громко. Первым вкатился Славка, за ним я. Создавали максимальный звуковой эффект, били палками по нарам, общаку, стенкам, по не успевшим увернуться зекам, заглушая звуковую какофонию криками "На продол! На продол!" и нецензурной лексикой.

На продоле арестантов встречали коллеги, поверхностно досмотрев, сразу ставили "на растяжку". "Поставить на растяжку" - значит поставить человека лицом к стене, руки раскинуть, поднять высоко над головой, ладонями упереться в стену, корпус максимально отодвинуть от стены, ноги расставить шире плеч. Такое положение тела максимально затрудняет возможность физического сопротивления или нападения. Все вышли из камеры, последними мы со Славой, стояла мертвая тишина, обычно тягучее, как резина, время собралось в маленькую точку, готовую взорваться и нанести удар, подобно шаровой молнии.

Сорок фигур в фантасмагорических позах раскорячились вдоль стен. Поигрывая палкой, по продолу прохаживался Славик. Дойдя до конца, он резко, стремительно развернулся и проскрипел:

- Три минуты, ровно три минуты, нож на продоле, через это время рассматриваем наличие оружия как попытку нападения. Реакция будет соответствующая.

Напряжение достигло апогея, я почувствовал, как по спине прошел холодок, вспотели лоб и ладони...

Не выдержали нервы у одного из зеков, каким-то непонятным усилием он оторвался от стенки и прыгнул в камеру со словами "Сейчас отдадим". Через несколько секунд нож, казалось, с громовым звоном упал на бетонные плитки продола. Я наклонился и поднял его. Прозвучала команда: "Все в камеру. Бегом". Прогремели ботинки, прошуршали тапочки, коридор очистился. Слава зашел в камеру следом за арестантами и удивительно, даже издевательски спокойно, привычно растягивая слова, произнес:

- Спа-а-асибо за-а внима-ание. Из-з-звините за-а беспо-о-око- ойство. Обойдемся без шмона.

Слава Богу, инцидент не дошел до начальства. Сегодня, оценивая наш поступок с позиций руководителя, я понимаю, что это было чистое мальчишество, за которое я бы подчиненным "оторвал голову". А если бы они нам не подчинились? Ведь в числе арестантов некоторые были с подрасстрельными статьями. В случае конфликта они могли нас просто убить или в лучшем случае захватить в заложники. Тогда об этом не думалось, а зря, мы просто делали свою работу и старались делать ее максимально качественно, кстати, все мы впоследствии стали руководителями. Я вот начальник тюрьмы-централа, а в то время отвечал за пятнадцать камер.

Четыреста человек, пятнадцать камер, много это или мало - все познается в сравнении. Я уже познакомился с главным другом опера - "Законом об оперативно-розыскной деятельности", научился (хотя почему научился? До сих пор учусь) разговаривать с людьми, работать с негласными помощниками, участвовать в раскрытии преступлений совместно с территориальными органами.

Есть еще один аспект работы тюрьмы, о котором я ранее не говорил. Тюрьма - это общая, глобальная характеристика учреждения. Собственно осужденных в тюрьме содержится не так уж и много. Большинство из этого меньшинства "транзитчики", то есть лица, ожидающие отправки в лагерь. Большинство "жителей" централа - подследственные. Правильное название тюрем - СИЗО (следственный изолятор), поэтому задача тюремного опера - не только отслеживать все действия контингента, но и получать информацию о ранее совершенных или готовящихся преступлениях. Методов существует много, но боюсь утомить читателя да и навредить делу, которому я посвятил свою жизнь. Впрочем, о некоторых из них, не конкретизируя, рассказать можно.

(Продолжение следует.)

Литературная обработка
Валентина РОЕВА.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья