Номер 30 (1026), 6.08.2010

(Продолжение. Начало см.
№ № 4, 5, 7, 12, 13, 28.)

15.

Вернёмся к одесской комсомолии, на которую беспартийная общественность по-настоящему обратила внимание именно 90 лет назад. В 1920 году вышедшие из подполья, вернувшиеся с фронтов комсомольцы были объявлены первейшими помощниками и наследниками партии, стоящей у власти. Одесская комса дала руководящие кадры, так или иначе запомнившиеся не одному поколению наших земляков. И неспроста в годы модных юбилеев говорилось, пелось, читалось о "комсомольцах двадцатого года". С какой гордостью заявлял ветеран партии - я, мол, вступил в ВЛКСМ в 1920-м! Ну, вообще говоря, вступать в политический союз при его победе - не такой уж подвиг. Но с учётом неустойчивого равновесия победившей тогда формации и особой разборчивости аппарата при приёме в союз это всё же звучало. Впрочем, к этому вернёмся позже. Сейчас же - идя, как говорится, навстречу...

Утверждаю: в июне 2010 года Коммунистическому Союзу Молодежи Украины исполняется ровно 90 лет.

- Позвольте, позвольте! - наверняка встрянет тут один из "господ-товарищей", которому, признаться, давно надоели мои печатные намёки (да крыть было нечем). - Утверждая, что КСМУ родился в Одессе, вы ведь соглашались с тем, что это было в 1918-м.

Разумеется, трать он больше сил на знакомство с предметом, не было бы ни этого, ни других вопросов. Но, как и история РСДРП(б) - РКП(б) - ВКП(б) - КПСС, комсомольская история так часто менялась, уточнялась, так энергично делая плюсы минусами и стирая кровавым наждаком имена и даты, а после как-то стыдливо и потому мимоходом их возвращая, что отбила охоту "вникать" даже и у любознательных от рождения. Что же возьмёшь с остальных?..

Да будет, наконец, известно всем, кому интересно: со дня своего рождения в незабываемом 1918-м украинская комса именовалась КСРМ - Коммунистический Союз Рабочей Молодёжи Украины. И именно весной-летом 1920-го получил союз своё пожизненное название: КСМУ. Литера "Р", означающая "рабочего", была изъята из оборота Вторым съездом комсомола Украины. Марксистский (то есть коммунистический, пролетарский, рабочий) союз объявлялся общемолодёжным, открывая ворота и учащимся, и служащим, и свободным художникам, и крестьянам. То есть носителям психологии, космически далёкой от коммунистического мировосприятия, пролетарских традиций коллективизма, бессребреничества и дисциплины. Хорошо ли сие, плохо ли, но факт остаётся фактом. Логика одной-единственной (ну, и - само собой - единой с народом партии) привела к молодёжной аналогии. Пролетарски, "по-партийному" монополизировав право на молодёжь вообще, союз идеологический под коммунистической вывеской стал общемолодежным. То есть просто возрастным. И всесильная жизнь погнала в это сообщество и не очень коммунистическую молодёжь. И в конце концов даже и очень некоммунистическую.

Между прочим, судя по протоколам дискуссионных собраний одесской комсы, кое-кто уже тогда чувствовал абсурдность ситуации. Но дискуссии в клубе имени товарища Либкнехта завершались выступлением очередного партийного куратора с дореволюционным стажем, который утверждал, что нерабочий элемент проникает в комсомол лишь в исключительном порядке и за особые заслуги (наш учитель Ленин, мол, тоже не из слесарей), а со временем вся наша молодёжь, пройдя коммунистическую школу, станет коммунистической. И собравшиеся переходили к насущным вопросам числом - миллион. Смутную тревогу за перерождение идейной ткани союза заслоняли текущие тревоги. И надежда на чудо, столь свойственная революционной молодёжи вообще. В конце же концов ведь "...нет таких крепостей, которые бы не взяли большевики"!

Оно конечно, спервоначалу щель и впрямь была небольшая. До идиотской процентомании "охвата" оставались ещё десятки лет. Но не такими уж дураками были и остальные, чтобы в страшную смуту идейно определяться комсомольцами. Юные и молодые одесситы два последних года получали яркие уроки неустойчивости власти, ненадёжности режима. И расплаты верёвкой и пулей за верность революции. На запрос товарища Игната Ян Гамарник прямо из президиума съезда ответил примерно так: история оставила нашу партию единственной у власти и вообще в стране. То же должно произойти и с комсомолом. А что до нерабочей, непролетарской молодёжи - комсомол должен с ней работать, воспитывать и перевоспитывать её. А партия в этом завсегда поможет. Так 90 лет назад и растворилась в дыму 1920-го эта заветная ещё недавно литера "Р" (рабочий). И родилось название: Коммунистический Союз Молодёжи Украины. КСМУ. Буква "Л" появилась позднее, после смерти Ленина. Мало кто обратил внимание тогда (а сейчас - и подавно) на аналогию: за четыре года до указанных комсомольских метаморфоз имел место акт изъятия "рабочего" из названия РСДРП(б) - партии рабочего класса. Которая, оказавшись у власти, не мелочась с отдельными буквами, попросту изменила своё название.

16.

Следует заметить, что конец зимы и весна 1920 года в Одессе для многих привычных нам явлений, сообществ и отдельных особей вообще были стартом, местом-временем рождения. Они были памятны Одессе ещё и постольку, поскольку стали вехой в истории её партийной и комсомольской организаций.

В феврале вышли из тюрьмы товарищи Игнат, Югов, Барг Раиса (сестра Полины Барг, убитой белогвардейцами), Лепов, сёстры Бичман, Камергородская и ряд других, менее заметных в движении, но тоже чудом уцелевших подпольщиков. Они ещё толком не успели привыкнуть к тому, что живы и относительно здоровы. Но привычка к труду и борьбе на другой же день привела их в бывшее увеселительное заведение "Наш уголок" (Колодезный переулок, дом № 12). Явочным порядком они заняли сие "гнездо разврата" под комсомольский клуб. Назвали в честь Либкнехта. А весной им для горкома предоставили ещё и дом № 21 на улице Жуковской - особняк одного из одесских фабрикантов, успевших в начале февраля унести ноги из Одессы в сторону ещё более южную.

Для тех, кто раз в год по осени заявляют, что комсомолу обязаны всем хорошим в себе, неплохо было бы знать, что первое легальное заседание губкома комсомола состоялось в конце зимы 1920 года. Точнее - 10 февраля. Оно растянулось на два дня, поскольку в первый день выдержать протокол и соблюсти повестку дня не удалось. Взяли верх эмоции и всё прочее не для протокола. А 11-го числа были приняты следующие решения (цитирую по протоколу):

1. Расформировать боевую дружину Союза молодёжи.

2. 12-го числа в 6 часов вечера провести в помещении Союза собрание с повесткой дня: доклад комитета, доклад с мест, о регистрации членов Союза, о работе с профсоюзом.

3. Провести перерегистрацию членов Союза, выдать членские карточки всем членам подпольных коллективов, в том числе и Школьной секции (Последнее долго оставалось для меня загадкой, пока Эмма Рихардовна Лубоцкая не объяснила при встрече: в последний момент, перед уходом во второе подполье, своё желание работать в команде связи выразили и члены Союза учащихся коммунистов. Они проработали всё подполье, до прихода РККА. - К. К. ).

4. Организовать две районные организации: Молдаванско- городскую и Пересыпскую, для чего составить комиссию в составе тт. Игната, Васютина, Поляка и Соболь.

5. Связаться с организациями Николаева, Херсона, Балты и другими организациями, входящими в губернию.

6. Открыть библиотеку в здании губкома КСМ.

17.

А вскоре состоялось первое общее собрание комсомольцев, работавших в подполье. К участникам встречи с докладом обратился сам Ян Гамарник, поведавший ребятам, долгое время отгороженным от мира колпаком конспирации, о военно- политическом положении. Выступил товарищ Игнат. На этом собрании и именно 15 февраля 1920 года был наконец избран Одесский горком комсомола. Это были семь юных одесситов - товарищи Семён Игнат, Василий Васютин (Филюшкин), Матвей Каневский, Пётр Поляк, Евгений Грановский, Григорий Ларский и Виктор Далин. Одолев ложную скромность, подчеркну: в конце семидесятых тесно общался и переписывался с двумя из них, а ещё один - родной старший брат моего отца.

На следующий день имело место заседание горкома: секретарём был избран, конечно же, Игнат - авторитет и любимец одесской рабочей молодёжи. Структура одесского комитета-20 была довольно скромной. Гриша Ларский отвечал за связь с горкомом и губкомом партии, Женя Грановский возглавил агитационно-просветительскую комиссию, в отдел правово-экономический определился Петро Oоляк, Виктор Далин - представителем ГК при гороно (занятно, в подполье он прозывался Профессором, и в конце концов, когда полвека с гаком мы с ним общались, В. М. Далин и впрямь был профессором, доктором исторических наук, руководил ведущим отделом в Институте истории АН СССР. Хотя изучал он почему-то не историю революции и гражданской войны в нашей стране - ученик самого Манфреда, он автор капитального труда "Историки Франции"). Несколько самых юных участников подполья были брошены на работу с рабочими детьми и подростками - с ЮКами (юными коммунистами-скаутами). В штаб ЮКов вошли Каневский, Власов Алтаев, Калюжный, Трауберг и Каплер. Последнего, Алексея, ребята почему-то звали Бузей - полагаю, из-за его активности в "Синей блузе", - понятия не имея, что исторически скоро он станет известным писателем, сценаристом таких лент, как "Ленин в Октябре" и "Ленин в 1918 году". (Кстати, и Трауберг стал впоследствии знаменитым кинематографистом - соавтором Григория Козинцева, сопостановщиком трилогии о Максиме.)

А 19 февраля комсомолия Одессы хоронила своих товарищей, замученных в подвале белой контрразведки на Преображенской. Матрикулярный сей реестр каким-то чудом, по недосмотру сверхдемократического руководства города, и сейчас представлен в мраморе на месте казни - на фасаде гормилиции. К указанным там прибавлены были только Острой и Латман, ЮКи-подпольщики, схваченные на проваленной явке и казнённые перед самым уходом белых вместе с Лазаревым и другими большевиками. Их тельца были истерзаны-изувечены до того, что родители едва их узнали. Все гробы были закрытыми. Их медленно, под рёв красноармейского оркестра, пронесли за знаменем городской комсы по Ришельевской. За последним гробом цокал эскадрон кавалеристов. Разные взгляды провожали павших в последний путь. Но народу вывалило густо.

О чём думали эти разные, разные, разные одесситы? Конечно, о разном. Одни - о том, что эта юная горячая кровь пролита не напрасно: впереди - царство свободы и справедливости. Другие сжимали челюсти и кулаки: эти жертвы требуют отмщения. Око за око, зуб за зуб. Третьи полагали, что - мало им, хамам, надо было ещё месяц назад перевешать их всех на Садовой, на фонарях. Иные, мучительно продираясь мыслью сквозь рёв оркестра, напряженно думали о том, что с ними, живыми, будет завтра. И о том, что зря прошлым летом не отправились туда, где в квартирах имеются изящные собеседники, просторно, чисто и уютно, много цветов, книг, пищи, напитков, горячей и холодной воды с душистым мылом. И на улице не нужно косоротиться при виде обыкновенного слесаря. И, наверное, уж кто-нибудь хотел, как в романсе, -

Просто стать на колени

И сказать этим мальчикам,

Что в бездарной стране

Даже светлые подвиги -

Это только ступени...

Дальше, как говорится, по тексту.

Само собой, никто не предлагал выжившим чудом молодым героям путёвку в Крым. И не только потому, что в Крыму сидел Врангель. И с главной базы белого Черноморского флота (попросту - из Севастополя) приходили крейсеры, эсминцы и канонерки - обстреливали берег советской Одессы. Мне уже приходилось ссылаться на следующую цитату, приведу её и ныне. Потому что заложенный в её сюжете чудовищный парадокс точно характеризует весь противоречивый клубок нитей судьбы, от которого отреклась Ариадна.

Из воспоминаний К. Г. Паустовского: "Было тихо. Только изредка в море, всегда в стороне Очакова и Кинбурнской косы, возникали орудийные громы. Это врангелевский крейсер "Кагул" приходил из Крыма и бессмысленно обстреливал берег. Его тут же прогоняли наши береговые батареи, и "Кагул" охотно возвращался в Севастополь с видом исполненного долга, - немилосердно дымя, перекатывая стальным носом груды сияющей пены и развевая на гафеле грот-мачты выцветший андреевский флаг".

Удивительно, но Константин Георгиевич Паустовский даже не догадывался о том, что очеркнутый им мимолётно контрреволюционный крейсер "Кагул" был не что иное, как первый на Черном море революционный крейсер "Очаков", подробнейшим образом воспетый им самим в повести о лейтенанте Шмидте. В любом тематическом справочнике вы прочтёте о том, как почти сгоревший от корабельного огня "Очаков" был отведен к судостроительной стенке, отремонтирован, очищен от скверны (освящён церковью) и переименован в "Кагул". Знай об этом писатель какие бы параллели вывела бы его душа, по каким путям- дорогам полетела бы его мысль! Ведь - подумать только...

(Продолжение следует.)

Ким КАНЕВСКИЙ.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья