Номер 12 (957), 3.04.2009

(Продолжение. Начало в №  9.)

4. НА ФРОНТЕ И В ТЫЛУ

Итак, девяносто лет спустя выясняется: принципиальная, изначальная, всесторонняя и беспредельная непримиримость большевиков и петлюровцев - всего лишь одна из бесчисленных легенд "Краткого курса истории ВКП(б)"; всё, как всегда, зависело от ситуации. Кроме того, в то "героическое время" Москва для решения вопросов на украинской или сопредельной территории должна была заключать соглашение с правительством Украины. Хотя бы формально. Эпоха приказов старшего брата и бесприкословия младшего была ещё впереди. Хоть и тут не обошлось без скандала, на первый взгляд его участников, пустякового.

Собственно, история даже и не сразу обратила на него внимание. И в Одессе, конечно, не знали о том, что именно создание Украинского фронта укрепило мимолётный, казалось бы, царицинский конфликт между наркомвоеном и председателем Реввоенсовета Республики Троцким и секретарём ЦК ВКП(б), членом РВС Украинского фронта Сталиным. Второй, будучи ещё и членом ЦК Компартии Украины, требовал назначения комфронтом своего дружбана - Ворошилова. Но наркомвоенмор утверждал категорически: Ворошилов может командовать батальоном или полком, но не фронтом. Едва ли Троцкий допускал тогда, что Климент Ефремович, отнюдь не повысив свою квалификацию, лет через семь-восемь займёт его пост - наркома обороны СССР. А в тридцать пятом станет одним из пяти первых маршалов Советского Союза. А в тридцать седьмом - одним из двух уцелевших. Лев Давидович многое тогда не допускал. Вспомним вздох классика: о, как глупы эти умные люди!

Да, а комфронтом утвердили Антонова-Овсеенко. Всё же украинская фамилия.

Фронт как фронт. Но исторически подкованное московское начальство владело и вопросами тыла. Толкуют, к светлым образам героев Отечественной войны 1812 года Сталин обратился лишь в сорок первом. И его кабинет украсил, среди прочих, портрет Кутузова, вдохновлявший ещё партизан Дениса Давыдова. На самом деле партизанское начало - исток вооруженной революции ещё до создания Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Основа же последней была сугубо самодеятельной. Её дух прямо и открыто противопоставлялся старой русской армии с её муштрой и чинопочитанием. Так что партизанская вольница всячески культивировалась. И так захлёстывала всё дело, что и Троцкому, и Сталину, и многим другим ответственным лицам приходилось тратить силы, средства и нервы на укрощение стихии. Вплоть до расстрела и жесткой централизации зафронтовых единиц. Касалось это и наших благословенных берегов. Словом, ревтрибуналы не сидели без работы.

Суровость диктовалась ситуацией. Части Деникина в январе 1919 держали рубеж Тирасполь - Бирзула (Котовск) - Николаев - Херсон. Одесса тоже числилась в этой же цепи, но уже не сверкала золотым звеном: здесь и в Севастополе в девятнадцатом части и экипажи интервентов не горели желанием сражаться с Советами. Сказывалась работа Иностранной коллегии. Да и вообще надоело. А тут ещё эта Директория! Ну никак не удавалось французам по-хорошему помирить её с Деникиным. А тот упёрся: решительно никаких лимитрофов - единая и неделимая! Сведения об этих конфликтах разведка одесского подполья систематически направляла в Центр. Известным образом это влияло на стратегические решения Москвы. Директивы Центра акцентировали внимание на активизации всех здешних сил: и войск Украинского фронта, и партизан (сведение разрозненных отрядов в регулярные полки, бригады и дивизии), и подполья.

Последнее было тесно связано с одесскими, николаевскими и херсонскими партизанскими структурами, мало отраженными в истории гражданской войны. И именно потому, что партизанщина презирала документирование, протоколирование и вообще бумажки. Болтовня о "бандитизме" Котовского не прожила бы и дня, если бы Григорий Иванович не постеснялся (или - не поленился) до революции и потом, в семнадцатом и восемнадцатом оформить документально статус партизанского отряда, командиром какового он являлся. Здоровый бюрократизм РККА именно в 1919 году поставил здесь точки над "i" - операциями на Одесщине документируется в военной истории этот удачливый командир, крупный организатор конных масс, военный до мозга костей. Хотя зимой девятнадцатого на одесских столбах-заборах и красовались его портреты, анфас и профиль, без головного убора, с указанием полукруглой суммы за выдачу. Но в его нагрудном кармане уже лежал мандат комбрига-2 сорок пятой дивизии, которой командовал Иона Якир. Соответствующие документы были оформлены на уровне штаба указанной дивизии и Южной группы войск, а также Главупра формирований штаба РККА.

Эти документы опубликованы были в сборнике "5 лет Красной Армии" в 1923-м. А сразу после гражданской состоялся приём высшего комсостава в Реввоенсовете. И замнаркомвоена Эфроим Склянский напомнил своему патрону в присутствии Григория Ивановича: зимой девятнадцатого он представил Льву Троцкому пять личных дел на утверждение командирами соединений. Председатель Реввоенсовета Республики сразу же обратил внимание на "дело" Котовского - много слышал о Григории Ивановиче. В эмиграции он получал российские газеты, в том числе и с нашего юга. В конце XIX и в начале XX веков они писали о некоем юго- западном Дубровском, он же Карл Моор, он же Джон Мщу-за- всех, фамилия которого была Котовский и который экспроприировал местных помещиков. Зимой 1917 года Лев Давыдович прочёл о смертном приговоре, который вынес Котовскому военно-окружной суд в Одессе. И о том, что приговор приведен в исполнение. И вот уже в 1919 году, сидя в кресле военного министра Страны Советов, он узнал - жив, жив Котовский. И утвердил его командиром бригады. Между прочим сей тучный комбриг гулял по заснеженной Одессе в бобровой шубе и фраке, при трости. Посещал кулисы оперного. А бригада изготовилась для взятия Одессы и ждала своего любимого командира. В ночь перед занятием Одессы Красной Армией (5 апреля 1919 года) Г. И. Котовский в форме деникинского полковника вывез из хранилища госбанка большое количество ценностей.

И ещё раз в Одессе сменилась власть. И ещё раз отступила Красная Армия, и залезли в подпол большевики и комсомол. Но зимой двадцатого в авангарде красных войск, идущих сюда, к морю, были конники Котовского. За Одессу РВС Республики наградил его вторым орденом Красного Знамени. Потом был польский поход, ликвидация тамбовского мятежа. И мир, в котором он получил мандат командира 2-го кавкорпуса имени Совнаркома УССР. И здесь же, под Одессой, гибель, обстоятельства которой мы, видимо, уже никогда не узнаем. Но обо всём этом мы потолкуем в следующем, 2010 году; всё-таки 90 лет знаменитого двадцатого. А пока на нашем календаре - год девятнадцатый, в котором ещё никто не знает, что преступный мир и воспевающая его экзотику литература так и не смогут простить Котовскому ни фронтовых удач, ни трёх ромбов комкора в петлицах, ни боевую удаль-славу, ни любовь народную, ни тем более назначение инспектором кавалерии РККА. По сей день припоминают его "бандитское" начало. Как бы не догадываясь, что дело не в начале, а в конце. И что некий "король Молдаванки", воспетый конармейцем Бабелем, тоже на гражданской пытался командовать полком. Прошлое, вроде бы, схожее. Но кончил свои дни-часы Мишка Япончик совершенно иначе...

Создание Центрального штаба партизанского движения в начале Великой Отечественной некоторыми военными историками также считается гениальной новинкой. И совершенно зря. На деле это был возврат к опыту наркомвоенмора Троцкого, который еще в 1918 году инициировал при опероде (оперативном отделе) наркомата ЦШПО Центральный штаб партизанских отрядов. Структура включала даже специальную школу, которая стала началом весьма специфической системы отечественного образования, дошедшего до наших дней и не лишенного определённых перспектив. Серьёзность отношения советского правительства к этой структуре убедительно характеризуют воспоминания С. И. Аралова, утверждающего: за жизнедеятельность её отвечал лично председатель ЦИК Я. М. Свердлов. А в первом в истории Полевом уставе РККА, в части первой ("Маневренная война") имелся специальный VI раздел - "Партизанские действия". Он трактовал вопросы "...нанесения противнику возможно большего материального вреда и наведение у него в тылу беспорядка и замешательства, а также порчи его коммуникационных путей для прекращения подвоза к фронту и отвлечения возможно больших сил противника для охраны тыла".

На всеукраинском координационном совещании подпольных организаций в Киеве были определены три основные зоны действий: киевская, донецко-криворожская и, само собой, одесская. Во главе ее был поставлен Ян Гамарник. Его в Одессе очень хорошо знали. Это - не единственный казус организации подполья: Южного-Горенюка, принявшего у Северного областную партийную контрразведку, в Одессе тоже знала каждая собака. И вообще частая коренная смена властей чуть ли не поминутно бросала в подпол то "тех", то "этих". Что, отчасти, объясняет и нередкие провалы одесских нелегалов - белых и красных.

5. Все флаги - в гости к нам...

Ещё одна особенность непременно закружит головы интересующихся, если сразу не разобраться: гражданская война выросла из империалистической, с которой, собственно говоря, ещё довольно долго диффузировала. И её современникам, особенно не читавшим Маркса и Клаузевица, очень многое было неясно. Опять-таки с 1914 года российского подданного, будь он хоть великоросс, хоть украинец, хоть кто, учили ненавидеть немцев. В то же время англичане и французы психологически воспринимались противоположно - союзники, братья по оружию, целям и совместно пролитой крови.

На войне, как на войне: за шаг до победы - поражение. Заштормило. И немцы, в конце концов, ушли домой. Гетманскую варту сменила петлюровская. А волны одесского рейда пригладили серые утюги союзного флота. Ненависти к новым иностранцам у одесситов не было. Особенно это касалось "чистой" публики, которой импонировала Европа. Поскольку с семнадцатого немцы были оккупантами, первейшей силой контрреволюции, отношения ревправительства с англичанами и французами были вполне терпимыми и даже перспективными. Их военные миссии представлялись Троцкому и предлагали услуги по формированию Красной Армии. И уж совсем малоизвестное: департамент Феликса Эдмундовича Дзержинского получал конструктивные предложения английских и французских спецслужб. Знаменитый международный шпион Сидней Рейли гулял по Одессе, Питеру и Москве с удостоверением, полученным в... ВЧК. Революция ещё не осознала, что она - не мировая-всемирная. И что немец - не самый страшный враг.

Пока же обратимся к литературной лирике. Все более или менее образованные люди знают о том, что восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый годы в нашем городе исключительно ярко запечатлены знаменитой одесской литкогортой. И причём непосредственно с натуры. И почему-то никому не приходит на ум вопрос: а что, собственно, они делали тогда в Одессе? Как проживали "над схваткой", когда в городе чуть ли ни поминутно менялась власть, и на фонарях качались то "те", то "эти"?

Как констатировал спокойно В. Катаев, "...В Одессу вместо немцев пришли их победители, так называемые союзники, и на юге начался почти двухлетний период, в течение которого власть переходила из рук в руки шесть раз, а то и больше, пока окончательно и навсегда не установилась советская власть". Казалось бы, в нескольких строках - такая драма-трагедия нескольких сот тысяч одесситов, такая борьба классовых сил и слабостей! Такая динамика жизни и смерти! Но вот как мастерски безмятежно воспринял и изложил ситуацию будущий советский классик и депутат Верховного Совета СССР, а тогда - граф Алексей Толстой, бежавший из советской голодной Москвы в сытую деникинскую Одессу 1919 года:

"На Дерибасовской в этот час вы встретите всю Россию в уменьшенном, конечно, виде. Сильно потрепанного революцией помещика в пальтеце не по росту, - он тут же попросит у вас взаймы или предложит зайти в ресторан. Вы встретитесь с давно убитым знакомцем, - он был прапорщиком во время Великой войны, а смотришь - и не убит совсем и еще шагает в генеральских погонах. Вы увидите знаменитого писателя, важно идёт в толпе и улыбается желчно и презрительно этому, сведенному до миниатюрнейших размеров, величию империи. Вы наткнётесь на нужного вам до зарезу иссиня- бритого дельца в дорогой шубе, стоящего от нечего делать вот уже час у ювелирного магазина. Вы поймаете за полу бойкого и неунывающего журналиста, ужом пробирающегося сквозь толпу, - он наспех вывалит вам весь запас последних сенсационных новостей, и вы пойдёте дальше с сильно бьющимся сердцем и первому же знакомому брякните: "Теперь уже, батенька мой, никак не позже полутора месяцев будем в Москве с колокольным звоном". - "Да что вы говорите?" - "Да уж будьте покойны - сведения самые достоверные"...

Про дам на Дерибасовской и говорить нечего: на все вкусы. Петербурженки, худые, рослые, энглизированные, с них никакими революциями не собьешь высокомерия. Одесситки - русские парижанки, слегка страдающие полнотой, не женщины, а романс. А худенькие, стриженые артистки различных кабаре! Любой из них нет и двадцати лет, а уже раз десять эвакуировалась и пешком, и на крышах вагонов, и уж горькие морщинки легли в углах губ, и в глазах - пустынька.

Встретите также на Дерибасовской рослых английских моряков с розовыми щеками, - идут, держась за руки, как в фойе театра, в антракте забавнейшей пьесы. Или с хохотом проталкиваются сквозь толпу французские матросы, в шапочках с помпонами, - ах, ты, боже мой, как оглядываются на них дамы с Дерибасовской, а знаменитый писатель остановился, даже окаменел, почернел: вот они, римляне, победители - хохочут, толкаются, поплёвывают... А мы-то, мы?..

Тридцать тысяч зуавов, в красных штанах и фесках, и греков - в защитных юбочках и колпаках с кистями выгружено в одесском порту. В ста верстах от города, на фронте, против босых, голодных, вшивых красных частей, - утверждены тяжелые орудия, ползают танки, кружатся аэропланы. Нет, нет, никакие сомнения неуместны, дни безумной Москвы сочтены. Возвращайтесь смело на Дерибасовскую. А если усилится ветер с моря - сверните в кафе Фанкони".

(Продолжение следует.)

Ким КАНЕВСКИЙ.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья