Номер 33 (1080), 2.09.2011

(Продолжение. Начало в № № 18-20, 25, 27.)

11.

С лета 1920 года ОГЧК возглавил Макс Дейч. Новатор. Им на Украине была впервые применена система организации Чрезвычайной судебной тройки, энергично подхваченная чекистами республики. Процесс следствия несказанно рационализировался. В Одесской губернии председателем Чрезтройки стал некто Дено.

Историограф Воскобойников явно не без гордости писал: за полгода ОГЧК привлекла к ответственности (только по официальным данным): "За антисоветскую агитацию и пропаганду - 233 человека. За выдачу белым и интервентам коммунистов, комсомольцев, ответработников и членов их семей - 140. За службу в деникинской контрразведке - 221. За службу в Добровольческой армии - 88. За провокации и незаконное хранение оружия - 173. За участие в контрреволюционных организациях - 451. За подготовку восстаний - 77. За организацию погромов - 32. За шпионаж - 133. Общее количество арестованных за 1920 год одесской ЧК составило 10225 чел., из которых расстреляны - 1418, отправлены в концлагерь - 1558, освобождены - 4644". Согласитесь, впечатляющие показатели, читатель дорогой. Во всяком случае, в безделии одесских чекистов образца 1920-1921 годов не упрекнёшь...

Оперативные донесения и протоколы передают атмосферу времени больших потрясений. Летом двадцать первого своего рода одесский гайд-парк, постоянно действующий митинг, от Пересыпского моста постепенно перемещаясь на Соборку и далее, обосновался возле цирка. Сия несколькомесячная миграция породила даже лицо, привыкшее как бы председательствовать на таких мероприятиях, некоего Дащенко. Беспартийный, хоть и поговаривали, что он - бывший меньшевик. Согласно донесениям, чаще всего посещали это мероприятие транспортные рабочие. В воскресенье Дащенко подверг резкой критике большевиков. И не то, что подогрел - перегрел толпу. Стали звучать лозунги "Долой коммуну!" Ну и там, само собой, что-то такое про "жидов". И вдруг все дружно заорали про чекистов. Как бы сами собой прозвучали призывы - идти всем миром на Маразлиевскую, в ЧК. И выпустить несчастных, содержащихся за решеткой за политические убеждения.

Всю историю запутал один оратор. Он вылез на бочку и, перекрикивая самых горластых, заявил - ЧК ни в чём не виновата, она с народом и за народ. И против московского нэпа. Как вы думаете, кто это был? Да-да, вы угадали. Внимание митингующих привлек Воскобойников Георгий Семенович.

Вообще в море-океане житейском (нашем отечественном - в особенности) кто только не потеряется надолго. Или даже навсегда. Воскобойников потерялся. Но вот - и нашелся. И даже понадобился автору этих правдивейших строк. Потому что девяносто лет назад, отдав всю свою предыдущую сознательную жизнь революции, партии, комсомолу и рабочему классу, вдруг почувствовал Жора, что его... кажется... ну, как это сказать... надули. И надули очень крупно. Участвовавший с младых ногтей в борьбе с царизмом, проклюнувшийся в социум не в маменькиной усадьбе над прудом, сломавший великую империалистическую и гражданскую (иными словами - стреляный воробей, видевший всё и вся), при встрече с двадцать первым годом всё же растерялся. Да он ли один! "Краткий курс истории ВКП(б)" целомудренно опустил такую небольшую деталь, как валом валящие из комсомола и партии участники революции и гражданской войны. Пошли и самоубийства из революционного оружия. Нэп. А он пёр изо всех щелей, заполнял всё жизненное пространство. И уже иные партийцы, профсоюзники, комсомольцы всё чаще фигурировали в протоколах и оперативных информациях как посещающие коммерческие развлечения, танцующие и поющие Бог знает что...

12.

Вышло так, что поминаемый всуе одессит Воскобойников был приятелем Семёна Урицкого по одесской молодёжной бузе и соседом по дому № 109 на улице Малой Арнаутской. По тому самому дому, где долго жил В. В. Воровский - на основании чего улица долгие годы носила его имя. Оба паренька под влиянием Вацлава Вацлавовича сделались ужасными революционерами. К тому же разом служили они в одном драгунском полку во время великой империалистической. Но если Сёма самодемобилизовался ещё в семнадцатом и дёрнул в Одессу, где сформировал и возглавил боевую дружину Союза молодёжи, то Георгий оказался в феврале-18 вдали от Одессы и неподалёку от Нарвы. И именно в составе боевой красногвардейской дружины, которая (по традиции Красной Гвардии) состояла из сотен и которую буквально перед боем переименовали в Первый полк "Пролетарская свобода" РККА. Жора Воскобойников, бывший старший унтер-офицер кавалерии, принял сотню, возвышенно названную первым батальоном. Хотя по военной табели тянула она едва на усиленный взвод - не насчитывала даже и сотни бойцов. Но и весь полк недотягивал до батальона по штатам военного времени. Горячий одессит и профессиональный младший командир с окопным опытом был возмущён таким положением. Он вообще, судя по некоторым данным, был склонен к чрезмерному возмущению. На чём в конце концов и погорел. Но тогда он успел накатать и подать наглейший рапорт, за что и получил обещание командира полка - под трибунал сейчас же, после боя с немцами.

Ну переименовать воинскую часть, как вы понимаете, много проще, чем перевооружить и обучить. "В боевое соприкосновение с противником", как значилось в донесении от двадцать третьего февраля, "Пролетарская свобода" вступила в своём изначальном виде. И была, конечно же, расколочена в пух и прах. То же, как вскоре выяснилось, касалось и полка, попавшегося немцам под Псковом. Командир был убит в самом начале боя, комбат Воскобойников получил жестокую контузию. И, конечно же, ни под какой арест не пошел, а залёг в питерский госпиталь. Опять- таки, во гневе. А это поражение (кстати, неизбежное - наскоро вооруженные, необученные и недисциплинированные отряды слесарей и унтеров были обречены против кадровых немецких частей) почему- b. основало торжество победной доблести и славы. День Советской Армии и Военно-Морского Флота СССР. Да и в новые времена день остался праздничным, хоть и формулировочку слегка уточнили: День защитника Отечества.

Я это к тому, что на февраль приходятся события, сыгравшие куда более серьёзную роль в наших судьбах. Но они почему-то не стали табельными днями. Они сотрясли Романовскую империю, простёртую на одной шестой суши всей земли. Они грохнули на весь мир и в корне изменили в нём очень многое. Они дали возможность нашей стране пойти по европейскому пути. Последствия этих событий ощутимы до сих пор. Февральско- мартовская революция. Конец империи. Ну? И что же? Где это в календаре, в СМИ, в речах лидеров? Мы, что же, монархисты, не демократы? Мы что же, не рады тому, что рухнул трёхсотлетний Дом Романовых и легализовался весь демократический фронт?

Нет, не радуемся историческому акту крушения империи. Это мы- то, присяжные демократы, отчаянные либералы, потомственные социалисты, твердокаменные коммунисты и даже крайние националисты-независимцы! Уж не огорчает ли нас отречение Николая Второго? Уж не числим ли мы его, душку, большим поклонником независимости Украины?

Говорят, повторение - мать учения. Повторим и мы: есть у этого лютого месяца ещё одна огромная заслуга. Теоретически говоря, февраль-21 - последний месяц военного коммунизма. Мартовский, Х съезд партии в Москве, как бы сдался на милость села: отменялась проклятая крестьянами продразвёрстка, которую заменял обычный продналог. Люди хутора, деревни, села, станицы, потом-кровью заплатившее за этот акт, не сразу поверили в свою победу над властью. Да и не сразу воплощалось в жизнь съездовское решение: страна большая, на одном конце уже работал продналог, на другом ещё гавкали обрезы. Тут - как с симфоническим оркестром: сразу остановить нельзя.

К чести наркомвоена будь сказано, ещё в октябре 1920 года Троцкий ставил в ЦК вопрос об облегчении крестьянского положения: война идёт к концу, выбьет Фрунзе Врангеля из Крыма - сократим армию и отменим продразвёрстку. Формируя РККА и объезжая фронты в знаменитом своём поезде Председателя Реввоенсовета, он не только видел и ощущал великую роль крестьянина в армии, но и принимал к сведению их обиды за свои семьи там, в тылу. Человек редкой политинтуиции, он пытался передать Москве свою тревогу. На шесть-семь миллионов фабрично- заводских рабочих в стране приходилось от шестидесяти до восьмидесяти миллионов крестьян. Белые и красные мобилизации выкачали из села почти всё самое сильное-здоровое-боеспособное. Оставшийся там кормилец ободран до нитки. С этим, говорил Лев Давидович, шутить нельзя. Но сказано это было, согласно протоколам цекистских заседаний, как-то так, вскользь. Ленин тему не поддержал, а Троцкий почему-то не настаивал.

Само собой, лопнуло. Взорвалось. И победоносный Х съезд ВКП(б) пришлось прервать: восстал Красный Кронштадт, матросское сердце Октября. Краса и гордость революции подняла над бескозырками лозунг "За Советы без большевиков!". Одесса, живо интересующаяся ситуацией, обсуждала этот принцип на всех уровнях - от Соборки до губкома и губчека. Всё вертелось вокруг этого странного слова "продразвёрстка". Соборка была - "за". Губком - "против". Категорически. И по одной, в общем-то, простой причине. В письме одесских коммунистов в харьковский ЦК она формулируется с удивительной простотой: "...Альтернатива продразвёрстке - продналог, категория буржуазная, которая в два- три года задавит рабочего и поможет кулаку свернуть коммунизм в бараний рог...". Само собой, не одесская парторганизация решала в конце концов этот исторический вопрос. Но подобные резолюции просачивались в Москву и из Харькова, и из Минска, и с Кавказа. Экстремизм гражданской пропалил психологию до дна, до покрышки. И партвоенактив уже просто не представлял себе иной жизни, окромя диктатуры в чистом виде и, как пифагоровы штаны, всесторонней.

- Но ведь в конце концов был принят! Победила Соборка, а не губком! - слышу читательский голос. Что же, можно сказать и так, отметить 90-летие победы пикейных жилетов Соборки над всесильным Одесским губкомом. Тем более (читай начало этой книги), в том же направлении действовали не только Фунты и Паниковские, но Паустовские-Багрицкие-Ильфы-Петровы, журналистская молодёжь Одессы. Но провозглашена была новая экономическая политика лишь под кронштадские пушки. И под взрывы газовых авиабомб в тамбовских лесах, где подавлением крестьянского бунта командовал "герой" Кронштадта - командарм Тухачевский.

Последняя публикация в "Дискуссионном листке" "Одесских известий", позволившая сомневаться в коммунистической верности нэпу, была подписана только двумя буквами: Г. В. По форме и духу несложно догадаться - мятежный чекист Воскобойников Георгий руку приложил. Вот лишь несколько строк из этого эпилога военному коммунизму:

"Опасность крестьянского влияния продемонстрировал гарнизон Кронштадта, который дошел до того, что крепостную и судовую артиллерию обернул против рабочей диктатуры. Мы бы и у нас на Чёрном море, в Севастополе и Одессе имели такое же, если бы белые не угнали флот. Как ни парадоксально это звучит, но красную Одессу спасло отсутствие на рейде линкоров, крейсеров и эсминцев, едва не погубивших советскую Балтику и сердце революции - Питер. На Черноморский флот мобилизованное крестьянство также имело большое влияние. Теперь всякий видит, что такое крестьянская дружба с рабочим. Миллионноголовый хозяйчик не желает кормить диктатуру пролетариата, А желает, наоборот, отделаться подачкой в виде налога. А богатства земли, предоставленные ему пролетарской революцией, тратить исключительно на себя и по своему усмотрению. Несколько лет такой жизни, и что же нам, товарищи, останется от революции? Некоторые говорят: как же так, Красная Армия стреляла по красному Кронштадту, бомбила линкор "Петропавловск". Нет, товарищи, Красная Армия стреляла по предателям, изменникам революции. Так мы делали на фронтах гражданской войны, так должно быть и впредь..."

Так начинался в Одессе тот самый нэп, который автор покорнейше просит не путать с нэпманом.

(Продолжение следует.)

Ким КАНЕВСКИЙ.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья