Номер 04 (749), 04.02.2005

2. ПАСТОРАЛЬ В ПЕСНЯХ ГРУЗИИ ПЕЧАЛЬНОЙ

В 60-70-е годы прошлого столетия в грузинский кинематограф пришло новое поколение киномастеров. Любителей кино очаровали и покорили остроумные грузинские короткометражки, наполненный ароматами Грузии фильм "Не горюй" Г. Данелия (поставленный, правда, на Мосфильме, но вcе равно воспринимавшийся, как грузинское кино), "Необыкновенная выставка" Э. Шенгелая, его же "Мачеха Саманишвили" и "Чудаки"; "Пироcмани" Г. Шенгелая, фильмы Т. Абуладзе – "Мольба", "Древо желаний", "Я, бабушка Илико и Илларион", кинолента Р. Чхеидзе "Отец солдата".

Словом, перечислять можно долго... Но вот два, как сказали бы сегодня, знаковых фильма, созданных в тот же период в Грузии, для многих остались неизвестными. Это картины Отара ИОСЕЛИАНИ "ЛИСТОПАД" (1968 г.) и "ЖИЛ ПЕВЧИЙ ДРОЗД" (1971 г.). Показывающие обыденную жизнь в необычном ракурсе, построенные на бытовых камерных сюжетах почти в документальной манере, они подводили к нравственному уроку, неожиданному и западающему в душу. История молодого технолога-винодела в к/ф "Листопад", протестующего против халтуры в работе и нарушающего в знак протеста трудовую дисциплину, показалась почему-то нежелательным примером для советской молодежи. А что уже говорить о герое "Певчего дрозда" – молодом музыканте, несерьезно относящемся к жизни, не приносящем видимой пользы обществу, если не считать вбитого в стенку часовщика гвоздя, на который последний может вешать свою кепку (а по сути, гвоздя, вбитого в сердца зрителей). И вот оказывается что, когда юноша погибает, в жизни остается незаполнимая пустота, ибо любая жизнь неповторима, ценна, прекрасна.

Не будучи официально запрещенными, картины эти практически не были пущены в прокат.

В 1976 году О. Иоселиани поставил фильм "ПАСТОРАЛЬ", получивший премию ФИПРЕССИ (независимой кинопрессы) на МКФ в Западном Берлине (премия 1982 г.). А в 1984 году народный артист Грузинской ССР Отар Давидович Иоселиани 1934 года рождения (кстати, 2 февраля), уехал на постоянное место жительство во Францию, где вскоре снял фильм "Фавориты луны", награжденный спецпризом на Венецианском кинофестивале. Затем была "Охота на бабочек" и другие ленты. На МКФ "Молодость" во внеконкурсной программе в ретроспективе фильмов О. Иоселиани были продемонстированы киноленты "Жил певчий дрозд" и две картины, снятые во Франции: "Прощай родной дом" и "Утро понедельника". Эти картины, поставленные большим Мастером, еще раз убедили зрителей в том, что талант остается Талантом, если художник и человек не изменяет самому себе. Однако, как показалось лично мне, из картин Иоселиани ушла та щемящая нота любви к своим героям, которая была в фильмах грузинского периода. Художник, по-прежнему любит тех людей, о которых он рассказывает, но нет уже в этой любви той пронзительности, той печали, что была в "Листопаде", "Певчем дрозде" и "Пасторали".

Когда-то А.С. Пушкин написал:

Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной.
Напоминают мне оне
Другую жизнь и берег дальний...

А вот "другая жизнь и берег дальний", как мне показалось, не стали для режиссера той мелодией, которая звучала, вызывая в его душе отклик, в родной Грузии.

Во время пресс-конференции на МКФ "МОЛОДОСТЬ" (на фестивале Иоселиани давал мастер-класс молодым режиссерам) я попыталась задать вопрос Отару Давидовичу о том, любит ли он своих теперешних героев так, как любил тех, оставшихся в грузинской жизни. Из дальнейшего читатель увидет, что мой вопрос практически остался без ответа. Возможно, режиссер избегает отвечать на этот вопрос самому себе.

Итак, переходим к вопросам и ответам, заданным и полученным в разные моменты встреч с Отаром Иоселиани (в том числе на пресс-конференции и в его беседе с А. Радинским) и скомпанованными в связную последовательность.

— Отар Давидович, как вам удадось, прожив более 20 лет во Франции, остаться самим собой?

— Я не старался упрямо оставаться самим собой, я просто оставался верен моим товарищам, как всякий хорошо воспитанный человек. Мы вообще не меняемся, а только делаем вид, что изменились. Но совершать неловкий жест, который будет плохо оценен современем, – это дурной вкус. Надо не совершать поступков, которые будут потом тебя мучить, которые для тебя неестественны.

Когда-то Параджанов, будучи то ли под влиянием какого-то стресса, то ли после тюрьмы, совершил некий поступок, который в моих глазах был несовместин с его сутью, той, что я в нем ценил и любил. Я надолго порвал с ним отношения. Но когда Сергей был очень болен, Шенгелая уговорил меня простить и навестить Параджанова. Сергей открыл нам дверь и, увидев меня, произнес: "Ты пришел? Значит я умираю..." Мы объяснились, а прошло время и он стал прежним Параджановым.

— А очень ли изменились люди в Киеве?

— Киев я узнал и полюбил тогда, когда, увлекаясь лентой Параджанова "Тени забытых предков", я навязался ему в друзья. Мы с Георгием Шенгелая часто гостили у Сергея в Киеве. Мы ходила в оперу, ездили в села, было такое братство, такое веселье, такая радость от того, что мы одновременно живем на этом свете... А потом арестовали Параджанова, и я перестал сюда ездить. Сейчас я многих уже не застал, остались буквально двое-трое знакомых. Но я думаю, что те, кто уже ушел из жизни, ушли такими, какими были. Очень важно, чтобы человек уходил из жизни таким, каким он был всегда. Я считаю, что гармонично прожил свою жизнь Михаил Булгаков, он никогда, до самой смерти, не менялся. А вот Михаил Ромм свою жизнь поломал надвое. Сначала он снял "Мечту", а потом он почему-то, влюбившись в персонаж, снял "Лениниану". Но в конце жизни Ромм снова стал Роммом.

Очень опасно и сокрушительно для личности, когда ей мешает отношение к себе самому и отношение тех, кто был близок и повернулся спиной.

Я, бросив математику, хотя имел ньютоновскую стипендию, учился во ВГИКе на курсе у Довженко (комментарий Е.К.: бросил, чтобы не связываться с секретными службами и поступил во ВГИК вместе с Г. Шенгелая, преодолев конкурс – 80 человек на место). Довженко был разочарованным романтиком. Хотел под конец подсунуть властям фигу – снять "Поэму о море". Не дали. Так и умер от разрыва сердца, когда мы были на втором курсе. Этот фильм мог бы быть очень серьезным, если бы не попал в руки Солнцевой (комментарий Е.К.: Солнцева – жена А. Довженко, поставившая после его смерти "Поэму о море").

Так вот. Довженко нам говорил: "Совершайте каждый свой поступок так, как последний в жизни. Вы не всегда можете быть осмотрительны. Вы можете попасть под трамвай, а поступок ваш останется".

— Вы несколько раз повторяли: воспитанность, приличное поведение. Что вы называете приличным поведением?

— Это означает вести себя так, чтобы не делать другому того, чего бы ты не хотел, чтобы сделали тебе.

— Все ваши фильмы – это ваши дети. Но любите ли вы ваших французских героев так, как вы любили героев грузинских фильмов? Щемят ли они так же вашу душу?

— Я думаю, что Гоголь очень любил Чичикова. Он его опускал, как лакмусовую бумажку в разные слои общества. На фоне того ужаса, который его окружает, Чичиков – жулик, проходимец, мерзавец, хитрюга – положительный герой. Персонажи, которые я создаю, отражают то, что нас окружает. Почему цензура запретила "Листопад"? Потому что молодой человек, который настаивал, что нельзя из бракованной бочки разливать вино, подчеркивал низость окружающих его начальников всех рангов и тех, кто уговаривал его смириться с подлостью. Правда, когда сменился в Грузии 1-й секретарь – на его место тогда пришел Шеварднадзе. – Эдуард вызвал меня к себе и спросил: "Может, вы снимите фильм о положительном герое?" Я ответил, что для того, чтобы мой герой был положительным мне все равно придется показать мерзость его окружения.

И все же мы любим и своих героев и тех, кто их окружает. А вообще-то, самое противное на свете – это положительные герои. Но их приходится иметь (смеется).

— Можете ли вы найти героев среди современных киевлян?

— Я не успел их рассмотреть. Пусть поживут немного.

— Ваш фальм "Пастораль" – это картина о взаимоотношении, взаимопонимании городских музыкантов и сельских жителей. Почти буколический сюжет. С ней не было неприятностей?

— Когда я снял "Пастораль", мне было сказано, что я вообще больше снимать кино не буду. Мол, я подсовываю вполне приемлемый сценарий, потом из него выходит черт знает что. Пытались даже доказывать, что я снимаю не по сценарию. Я поворачиваю страничку и показываю, что все снято по сценарию. Это для них было самым страшным. Что интересно, что при Госкино была Главная редакционная коллегия. Редакторы в ней терпеть не могли тех, кто им покорялся, и любили и уважали тех, кто не покорялся. И даже давали советы, как сформулировать то, что хочешь сделать, чтобы оно пролезло в игольное ушко. Они давали советы Шенгелая, Панфилову, Тарковскому, а вот к Никите Михалкову относились с презрением, из-за его готовности делать все, что угодно.

(Окончание следует.)

Елена КОЛТУНОВА.

Одесса-Киев, октябрь, 2004.

На фото автора: Отар Иоселиани после пресс-конференции.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья